Министерство особых происшествий - Баллантайн Пип

—   Проклятье, женщина! — Голос его звучал слегка обе­спокоенно, но чтобы компенсировать это, он добавил в свой тенор немного яда и презрения.

Она слышала, как он поднялся на ноги, но когда он обошел . кровать и приблизился к Элизе, она уже отползала от него. Руки чесались — им нужен был «дерринджер».

—   Только попробуй сделать такое еще раз, и я позабочусь о самом строгом наказании. — Глаза его были пустыми и хо­лодными. Архивариуса больше не существовало. Перед ней стоял незнакомый мужчина. — А теперь, если ты уже закон­чила, мы должны подготовиться к обеду. — Он повернулся к чаше с водой, стоявшей на туалетном столике. — Мой ве­черний наряд, Гиацинт.

Элиза поднялась на ноги и теперь просто смотрела на Вел­лингтона, пока тот умывался. Взгляды их встретились в отра­жении зеркала, и сейчас уже было видно, что он чуть не плачет.

«Простите», — одними губами произнес он.

Элиза еще никогда не была так рада видеть Велли. Она ущипнула его за нос и игриво подмигнула ему. Конечно, сама она была на задании не впервые, но для него это первая опе­рация; и видит Бог, этот человек действительно старался. Она принялась распаковывать их багаж. Ее пальцы дрожали, ча­стично из-за непредсказуемого эксцентричного поведения Веллингтона, но также и из-за собственной одышки и жара, в который ее бросало. Да, вероятно она слишком увлеклась этим эротическим притворством, и такая реакция Веллингто­на была просто необходима, чтобы вернуть их к серьезности ситуации.

Букс поднял одно из вечерних платьев, которые она привез­ла с собой, — низкий вырез мыском и свободные белые рука­ва — и искоса взглянул на Элизу.

—   Ты считаешь, что это самое подходящее платье для не­знакомой компании?

«А вот это уже снова мой маленький Велли», — игриво поду­мала она. Криво ухмыльнувшись, она извлекла из саквояжа муж­ской пиджак для званых ужинов, сшитый по последней моде.

Архивариус прокашлялся. Оглядев предложенный ему на­ряд, он удивленно поднял бровь.

—   Гиацинт, я и не догадывался, что ты так хорошо знаешь мои размеры.

Может быть, это и к лучшему, что она не могла воспользо­ваться для ответа своим голосом, а то наговорила бы ему мас­су дерзостей.

Вместо этого она повернулась и жестом показала ему на шнуровку своего корсета. Не дождавшись помощи, она бро­сила на него через плечо непонимающий взгляд. Это уже ни­куда не годится. Особенно если учесть, что он успешно разде­вал ее, когда она была пьяна.

В конце концов, вняв молчаливой мольбе Элизы о помощи, Веллингтон принялся тащить и растягивать шнуровку. Конеч­но, в этом смысле ему до горничной приличной дамы было очень далеко.

Элиза проскользнула за разрисованную китайскую ширму и быстренько сняла с себя остальную одежду. Она понимала, что если она будет подталкивать Веллингтона и дальше, это возымеет свои последствия, а он был нужен ей острым, как бритва. Однако ей также следовало каким-то образом одеть­ся к ужину. Так что к его благопристойности придется как-то адаптироваться. Выйдя из-за ширмы одетой, только с не застёгнутыми сзади на платье крошечными пуговицами, она сно­ва подставила ему свою спину.

—   Признаюсь, — прошептал Веллингтон, туго затягивая шнурок, — что использование вами своей женственности в качестве оружия я нахожу глубоко разрушительным. Дей­ствуйте... с осторожностью... пожалуйста, — раздельно про­шептал он ей в ухо под каждый новый рывок шнуровки.

Вздохнув, Элиза задумалась над этим неожиданным откро­вением. Само по себе это было совсем неудивительно; удиви­тельным было то, что он об этом сказал.

Бросив на нее взгляд, — который был слишком долгим, чтобы принять его за поощрительный, но уже и не таким гроз­ным, как несколько мгновений назад, — Веллингтон собрал свое вечернее одеяние и исчез за ширмой, чтобы тоже пере­одеться. По-прежнему ощущая некоторый трепет в теле после их возни на кровати, Элиза испытывала искушение заглянуть к нему, но решила, что там есть некоторые секреты, которые ей пока что знать не нужно. К тому же она и так уже его доста­точно возбудила (да и себя тоже).

Пока Веллингтон облачался в свой сшитый на заказ ве­черний наряд, Элиза занялась еще одним организационным вопросом. Она стала молча и внимательно обследовать стены.

Тук. Тук. Тук.

Простукивание кончиком пальца не выявило отверстий для наблюдения, которые всегда представляют опасность в таких старых домах, как этот.

Тук! Тук! Тук!

За картинами, под кроватью, внутри или вокруг разных не­больших деталей оформления комнаты глаза ее искали про­вода или какие-нибудь хитроумные изобретения, вроде впе­чатляющего ауралскопа Веллингтона.

—   Гиацинт! — резко позвал Веллингтон.

Изящная редкая ваза, которую Элиза осматривала в этот момент, заплясала в ее руках, и пришлось крепко схватить ее, чтобы не уронить. Она подняла вазу, сделав вид, что готова швырнуть ее в него, но только тут заметила, что он наполови­ну раздет, и из-под рубашки виднелось так много его обнажен­ного тела, сколько она еще никогда не видела.

Это должно быть что-то серьезное.

—   Я пытался быть вежливым и не звать тебя, как свою охотничью собаку, — произнес он, отчаянно жестикулируя в сторону стоявшего у окна граммофона; лицо его при этом было не строгим, а бледным. — Но приходится, ничего не по­делаешь. Принеси мне мои запонки.

Затем он одними губами произнес какое-то слово, которо­го Элиза понять не смогла. После третьей, уже раздражен­ной попытки она наконец разобрала, что это был «аурал­скоп», и тут же обо всем догадалась. Граммофон — это бросающееся в глаза свидетельство благосостояния. Имен­но по этой причине она сама приобрела свой. Они все еще были в новинку и свидетельствовали о статусе своего вла­дельца. Но когда она подошла к этому прибору, все ее чув­ства обострились. Было в нем что-то странное, только она не могла понять, что именно.

—   А там ты смотрела? — спросил Веллингтон из-за китай­ской ширмы, протягивая Элизе ее перевязь с холодным ору­жием. — Ну ладно, продолжай искать.

Она одобрительно кивнула, принимая от него свое кожаное снаряжение. Веллингтон быстро учится.

Вынув свой любимый нож «Эльснер», Элиза отжала боко­вую стенку роскошного, красиво отделанного прибора и за­глянула внутрь. Ее взгляду предстало хитросплетение из ча­сового механизма, каких-то кронштейнов и шестеренок, во многом напоминавшее ее собственный граммофон; но затем ее внимание привлек вращающийся цилиндр, вставленный в свое гнездо. Граммофон не был заведен, но цилиндр все рав­но вращался, и тут она заметила тонкую проволочку, которая тянулась из граммофона к стене. «Отличная работа, Велли».

Едва успела она мысленно произнести эту похвалу, как Веллингтон Торнхилл Букс выступил из-за ширмы и остано­вился напротив небольшого камина, как будто ожидая ее одо­брения.

Она тихонько хихикнула, а затем извлекла из подставки граммофона музыкальный цилиндр. Когда комнату заполнили звуки «Старой песни о любви», она подошла к нему и радост­но улыбнулась.

—   Удачно выбранное место, чтобы поместить туда записы­вающее устройство, но, естественно, у него есть свои недо­статки, — сказала она. — Пока играет музыка, мы можем спокойно разговаривать, если только будем делать это доста­точно тихо.

Веллингтон облегченно вздохнул, а затем сделал шаг назад. Он поправил очки и выпрямился в полный рост.

—   Как вы меня находите, миссис Сент-Джонс? Достоин ли я сопровождать вас сегодня вечером?

Элиза обошла его вокруг, в полной мере наслаждаясь его неловкостью. Она находила довольно занятным, что она, дочь колоний, призвана оценить такой образчик английской ари­стократии. Хоть она этого и не произнесла вслух, выглядел он очень даже неплохо — лучше, чем того заслуживала их мерз­кая компания.

И все же она подступила к нему и поправила галстук. По­том разгладила складки на пиджаке. Это выглядело совсем уж по-супружески, но тем не менее она это делала.

—Думаю, достойны, — ответила Элиза, радуясь возмож­ности говорить свободно, — и теперь я могу дышать уже не­много спокойнее.