Бриллианты и булыжники - Борис Николаевич Ширяев

превращаем этим литературу в орудие пропаганды, в том, что мы подозрительны, придирчивы, нетерпимы к чужим мнениям, самоуверенны, самомнительны, заносчивы, озлоблены, невыдержанны, грубы… еще во многом, а кстати, и в том, что мы отрицаем за литераторами старой эмиграции право на знание современной советской действительности.

Возражать на большую часть этих абсолютно голословных и не подкрепленных ни одним фактом обвинений я, конечно, не буду. Такого рода полемика была бы не чем иным, как сварливою перебранкою базарных баб, и на страницах столь серьезной и глубокой газеты, как «Наша страна», такого рода «полемике» места нет. Наоборот, некоторые из обвинений, поставленных нам г. Федоровым, я охотно приму и отзовусь на них утвердительно. Совершенно верно, например, что главною задачею современной русской литературы мы, или по крайней мере большая часть из нас, считаем идейную борьбу с большевизмом, во всех его проявлениях. Мы не имеем права отбрасывать от себя могучее орудие художественного слова, которым в данном случае в борьбе против нас и нашей христианской идеологии со значительным успехом пользуются как сами коммунисты на нашей порабощенной родине, так и многие, к сожалению, очень многие коммуноиды в свободном мире. Но сводим ли мы этим художественную литературу на ступень «служанки политики», как полагает г. Федоров, вопрос иного порядка. Ведь каждое значительное политическое явление или действие, а тем более тот комплекс явлений и действий, который создает воинствующий коммунизм, не может не содержать в себе какой-либо идеи, вернее тоже комплекса идей. Следовательно, он имеет свою собственную идеологию и вот против этой идеологии восстает наше идейно-христианское мировоззрение.

Не буду возражать и на обвинение нас в том, что мы отрицаем за писателями старой эмиграции возможность отражать в своем творчестве современную подсоветскую действительность. Очень трудно и очень немногим доступно писать о том, чего не видел, не пережил и не прострадал сам. Попытки делать это кончаются обычно позорной неудачей. За примером ходить недалеко: Ирина Одоевцева попыталась сделать нечто подобное, схалтурив бульварный романчик «Оставь надежду навсегда», в котором не сказала ни одного слова правды. Да спасет нас Всевышний от подобного рода попыток с негодными средствами, бросающих грязную тень на русскую зарубежную литературу – единственную свободную ветвь русской литературы.

Не ради полемики, но ради беспристрастного выяснения причин действительно серьезной, а, быть может, и смертельной болезни, признаки которой явно сказываются в нашей современной зарубежной русской литературе, я пишу эту статью. Ведь она, русская литература, дорога и мне, и г. Федорову, и старым, и новым писателям русского зарубежья. В чем же скрыты причины этой болезни?

В том ли, что невозможно писать о жизни на своей родине, будучи географически оторванным от нее, как думают многие? Но ведь Гоголь написал свои «Мертвые души» в Риме, Тургенев также создал многие из своих лучших произведений, проживая во Франции и Германии, а Герцен в «Письмах с того берега», безусловно, достиг зенита своего творческого развития? Значит, не в том…

…А, на мой взгляд, в том, что Гоголь, Тургенев, Герцен и многие другие, живя за рубежом России и даже на эмигрантском (как Герцен) положении, продолжали жить в той же эпохе, среди тех же поколений, которые жили в то время на их родине, жили вместе с ними их интересами, их радостями, их страданиями, и это сковывало их с русским народом.

Русская эмиграция 1920 года имела Шмелева, Краснова, Алданова, покинувших Россию во время Гражданской войны или в период военного коммунизма. Они знали те поколения, привезли это знание с собой и дали ряд насыщенных глубоким идейным содержанием, высоких по художественному уровню произведений. Но в дальнейшем своем жизненно-литературном развитии они не могли идти нога в ногу с русским народом, воспринимать и отражать его изменявшуюся идеологию, его взлеты и падения, его скорби и радости, даже его внешний быт. Ведь за периодом военного коммунизма последовал взрыв созидательного пафоса первых пятилеток, идейная подоплека которого была совершенно неизвестна этим высокоталантливым писателям. Далее последовало снижение революционной кривой, усталость, а вслед за нею разочарование в идеалах революции…

Поколение ее непосредственных участников вымирало и выдыхалось, в жизнь вступило уже второе поколение, а за ним и третье поколение русского народа. Этих поколений и их внутренней идеологии писатели русского зарубежья не знали и знать не могли. Их разрыв с родиной, с ее жизнью, а следовательно и с отражающей эту жизнь – русской литературой, был неизбежен. Можно писать о прошлом, но жить им, питаться им писателю нельзя. Вот основная причина того, что безусловно высокоталантливые и высококультурные писатели первой волны эмиграции не создали и не могли создать второго поколения. Взглянем открытыми глазами: лучшие из этого второго поколения русских зарубежных литераторов, наиболее одаренные из них, Сирин (Набоков) и Труайя (Тарасов) сознательно оторвались не только от русской тематики, но и от своего родного языка. Этот отрыв вполне закономерен и, пожалуй, был лучшим выходом для их творческих стремлений, т. к. в противном случае они снизили бы самих себя до лжи и халтуры. Более того, быть может, самый талантливый (я, по крайней мере, так думаю) из писателей старой эмиграции Алданов, автор замечательного «Ключа» и других созвучных ему произведений, был вынужден снизиться до банального романа «Живи, как хочешь», литературного произведения уже не русского, а только эмигрантского. Талантливый и высококультурный И. Сургучев беспрерывно делает судорожные попытки спаяться, слиться, связаться с неизвестным ему, но дальше некоторой внешней, формальной связи шагнуть не в силах.

Что же, значит, российская зарубежная литература умерла или обречена на гибель, как думают многие? Не будем скрывать от себя того факта, что она, действительно, тяжело больна своего рода белокровием, худосочием, но ведь современная медицина умеет уже радикально бороться с подобными болезнями и побеждать их введением в организм больного кровяной плазмы. Имеет ли в своем распоряжении такую плазму литература современного русского зарубежья? Я назову несколько имен: Н. Нароков, Л. Ржевский, Свен, Л. Норд, С. Юрасов, Н. Русский, Н. Тарасова, Землев… В поэзии Кленовский, Шишкова, Л. Алексеева… Читатель зарубежья знает эти имена, ценит и ищет их на страницах печати с большим во всяком случае, интересом, чем, например, имя пустоболта и кривляки Ремизова. А ведь все эти писатели, несмотря на различие их политических убеждений, ставят основной своей целью борьбу со злом коммунизма во имя общечеловеческого добра.

Г. Федоров в своей статье «Внуки Писарева» не обошелся без традиционной ссылки на Пушкина, в частности на идейное содержание его знаменитого «Памятника».

Я позволю себе сделать то же самое, повторив те же, что и г. Федоров, строки:

И долго тем буду тем любезен я народу,Что чувства добрые я лирой пробуждал.

Будучи