Трудно отпустить - Кристи Бромберг

это место – старый каток. Несмотря на явно поистрепавшийся фасад, внутри он все еще в достойном состоянии. Стены и трибуны посерели, а барьер, отделяющий каток, выцвел и пожелтел, но здесь все еще остались намеки на то, каким это место было раньше.

– Ну, кажется, ты пришел сюда не чтобы практиковаться, – замечаю я, проходя туда, где должен лежать лед. Хантер тем временем включает свет, который открывает взору то, что не смогли осветить люки в потолке.

– Нет.

– А я-то думала, что ты пригласил меня на свидание и научишь парочке безумных хоккейных трюков.

– Безумных хоккейных трюков? – уточняет он, делая шаг ко мне.

– Безумный Хантер в шапочке, у которого член больше среднего.

Я инстинктивно обнимаю его за талию, когда он наклоняется и запечатлевает на моих губах целомудренный поцелуй.

Мы нашли простой ритм. Он на моем пороге после игры, которая проходила в городе. Мы никогда не обсуждаем это, не договариваемся, но он все равно садится на поезд до Манхэттена и приезжает. Мы никогда не строим планов, но в конечном итоге проводим время вместе: катаемся на машине или разговариваем по телефону до поздней ночи, позабыв о моей работе или о его расписании игр и тренировок.

Это одновременно весело, волнующе, пугающе и ошеломляюще – перестать думать только о себе и неожиданно рассуждать о нас, хотя мы никогда об этом не говорили.

Когда Хантер обходит пустую арену и направляется к центру катка, я осознаю, как он изменился за те несколько недель, во время которых мы занимались тем, чем занимались. Я предпочитаю думать, что это изменения к лучшему.

– Так ты пытаешься напомнить себе, с чего начинал перед первой серией игр в плей-офф?

– Для этого я привел бы тебя на открытый каток, где ты отморозила бы пальцы еще до того, как успела надеть перчатки. Свет бы постоянно мигал, а у края катка стоял бы стул, на котором со свистком в руках сидел бы мой отец, приказывающий нам выделывать одну невероятную вещь за другой. – Мягкая улыбка на его губах подсказывает, что это хорошее воспоминание. – Так что в некотором смысле да… только здесь не так холодно.

– Этому месту не помешало бы немного заботы, – замечаю я, обходя каток по краю. Эхо моих шагов разносится по пространству.

– Я хочу его купить. – Его слова удивляют.

– Хочешь купить его? – со смехом переспрашиваю я, но, когда Хантер поворачивается ко мне с этой его косой улыбкой, я знаю – он говорит серьезно.

– Ага, – пожимает он плечами и делает шаг вперед. В его глазах отражается какая-то эмоция.

– Что такое? Расскажи мне, – прошу я, становясь рядом.

– Глупая идея. Не обращай внимания. – Хантер пытается уйти, но я останавливаю его, схватив за руку.

– Думаю, это замечательная идея. – Когда я отступаю от него, то вижу потенциал этого места, скрытый под пылью и запустением. Когда я снова поворачиваюсь к Хантеру лицом, то чувствую, насколько ему неудобно. – Эй, почему ты так смущен? Ты можешь все мне рассказать.

– Кажется, я уже это сделал, – бормочет он со взглядом таким же спокойным, как и голос.

Я киваю.

– Справедливо подмечено. – Но это не так. В жизни нет ничего справедливого. Пусть Хантер знает это лучше других, где-то в глубине души я все еще боюсь признаться, что подпустила его слишком близко.

Я подхожу к другой стороне катка и провожу пальцем по покрытой пылью стене. В голову приходят воспоминания, быстрые и острые, и я предпочитаю хранить их в темных уголках своего сознания… но Хантер поделился со мной своими. Он впустил меня, в то время как я все еще притворяюсь, что держу его на расстоянии.

Как иронично.

– Долгое время после смерти мамы… – я прочищаю горло, – я считала, что убила ее. – Даже говорить об этом трудно. Я ценю, что Хантер молча позволяет мне собраться с мыслями. – Мы резвились с надувными пластиковыми битами. Мы с сестрами выиграли их в Кони-Айленде, где, чтобы что-то получить, нужно отдать не меньше двадцатки.

Я с тоской улыбаюсь, вспоминая тот день. В воздухе витал запах солнцезащитного крема и жареного мяса. Мы спорили, а родители прогуливались, держась за руки и непринужденно посмеиваясь.

– Когда мы вернулись домой, вели себя как занозы в заднице… возможно, неблагодарные… я отказалась идти в душ. Потому что была слишком занята непонятно чем, – продолжаю я, хотя прекрасно помню, что тогда делала. Я переписывалась с парнем, который мне нравился, а родители – ужас какой – вывели нас на семейную прогулку вместо того, чтоб позволить мне остаться дома и таращиться на телефон в ожидании его ответа. – Мама поднялась наверх, чтобы поторопить меня, ведь другие сестры ждали… и одно зацепилось за другое. Все началось с того, что она шутливо шлепнула меня по заднице пластиковой битой, а я в ответ схватила биту сестры и ударила маму по спине. Мы устроили шуточный поединок на мечах. Били друг друга по голове, спине, ногам и в итоге хохотали так, что не могли остановиться. – Я улыбаюсь. Я все еще слышу ее смех, помню, как она называла меня Декки-Ду и как у меня скрутило живот, когда, проснувшись посреди ночи, я услышала вой сирен «Скорой помощи» и отчаянный плач отца.

– Что с ней случилось? – спрашивает Хантер, подходя ко мне. Я настолько погрузилась в воспоминания, что даже не заметила, как он сдвинулся с места.

– В ту ночь у нее случилась обширная аневризма головного мозга. Долгое время я думала, что виной тому был мой удар надувной битой. Я не стала никому рассказывать, уверенная, что они возненавидят меня.

– Деккер. – Мое имя – вздох смирения, когда Хантер кладет руку мне на поясницу.

– Сейчас-то я понимаю, что ни в чем не виновата, но тогда была опустошена. Боялась, что меня арестуют за убийство, а семья возненавидит за то, что я разрушила их жизни. – Я кладу голову на плечо Хантера. – Только спустя несколько лет я призналась во всем отцу.

– И что он сказал?

Я громко вздыхаю.

– Мы много плакали и обнимались, а он все уверял меня, что я не виновата… Но я все никак не могла успокоиться.

– Мне жаль. – Когда Хантер целует меня в висок, его теплое дыхание касается кожи головы.

– Не стоит. Полагаю, так устроена жизнь. Ты живешь и думаешь, что все знаешь, пока это оказывается не так. Вина может быть противным, уродливым чувством, но в то же время она способна сплотить людей.

Между нами воцаряется молчание. Молчание, полное взаимного уважения и понимания потерь, которые