Бабуин мадам Блаватской - Питер Вашингтон

Его произведения в виде рукописей послужили основой для американских курсов под руководством Орейджа, где сам Орейдж читал их вслух и комментировал в свете своей версии Учения Гурджиева. С 1924 по 1931 г. Гурджиев и Орейдж большую часть времени проводили в Америке или постоянно ориентировались на нее. Американские ученики в свою очередь пересекали Атлантику и посещали своего Учителя в Париже. Приере постепенно тоже оживился, но теперь он представлял собой не духовный центр, а нечто вроде убежища для остатков прежней свиты Гурджиева и дорогого дома отдыха для американцев, которые платили 100 долларов в неделю[271]. Режим работ, праздников, купаний и бесед продолжал действовать в более мягкой форме, в то время как Учитель, поглощенный сочинительством и финансовыми заботами, проводил дни в "Кафе де ла Пэ" или кафе Фонтенбло, попивая кофе с арманьяком, заполняя блокноты заметками или диктуя свои мысли секретарям.

К 1929 г. он опять оказался без денег, да и общественный интерес к Работе угас, хотя до сих пор попадались преданные новички. Орейдж и Тумер собрали до 20 000 долларов, другие тоже делали вклады по мере сил, но этого было недостаточно. С января по апрель 1929 года — года знаменитого краха на Уоллстрит и начала Великой Депрессии — Гурджиев снова находился в Америке в поисках средств.

В течение последующих лет он возвращался туда несколько раз с теми же целями, но с каждым разом задача становилась все труднее и труднее. Во-первых, даже самые богатые представители среднего класса испытывали недостаток средств. Во-вторых, к середине 30-х годов Гурджиев отдалил от себя большинство своих старых учеников, за исключением мадам Зальцман. Тумер утратил веру, Успенский давно покинул его, Франк ушел, потрясая кулаком и советуя Гурджиеву убираться в ад, где ему и место[272]. Даже Гартманнов выгнали из их рая — за "дерзость", согласно самому Гурджиеву[273]. Томас Гартманн сохранял преданность своему Учителю на расстоянии и всю жизнь пытался объяснить разрыв с Гурджиевым, не подвергая того критике. Его жена продолжала время от времени наведываться в Приере, несмотря на то, что каждый раз ее встречали криками. Окончательный разрыв произошел, когда она отказалась оставить больного мужа, чтобы выполнить какое-то мелкое задание Гурджиева[274].

Наконец и верный Орейдж вынужден был отойти от своего наставника. Преданность его подверглась чересчур серьезным испытаниям — Гурджиев бесконечно требовал денег, грубо обращался с американскими учениками, которых так долго подбирали и воспитывали, и всячески унижал Орейджа наедине и на публике. Фриц Петерс вспоминает, как однажды в Приере его вызвали в комнату Учителя, и он увидел, что Гурджиев, словно одержимый, яростно кричит на побледневшего и дрожащего Орейджа[275]. Остановившись на минутку, чтобы поблагодарить Фрица за принесенный кофе, Гурджиев продолжил кричать. Этот эпизод заставил мальчика задуматься об актерских талантах Гурджиева — то же самое приходило в голову и Успенскому десятилетием раньше. Без сомнения, Орейдж усвоил урок. Несмотря на усталость, он регулярно высылал Гурджиеву чеки, но к 1929 г. он больше не мог выносить постоянные вымогательства и издевательства над собой.

Джейсси Дуайт, ставшая женой Орейджа, придерживалась такого же мнения. Она не любила Гурджиева, доверяя только себе, и способствовала этому разрыву. Гурджиев не терпел, если между ним и его учеником стоял кто-то еще. Более того, он никогда не доводил дело до того, чтобы его последователь сам порвал с ним, предпочитая действовать первым, чтобы не утратить авторитета. Приехав в Америку зимой 1930 г., он собрал учеников Орейджа и потребовал, чтобы они подписали документ об отречении от своего учителя и его доктрины. Он заявил, что Орейдж повторил ошибку Успенского и что его теория не имеет ничего общего с идеями Гурджиева. Она слишком сложна, слишком интеллектуальна и умна[276]. Но даже и этот драматический шаг не ускорил разрыва. Пока ученики находились в нерешительности, Орейдж срочно прибыл в Нью-Йорк из Англии, где он тогда отдыхал, и, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, сам подписал бумагу, отрекаясь от себя самого.

Это был театральный и абсурдный жест, не приведший ровным счетом ни к чему. Он всего лишь сигнализировал о том, что конфликт подходит к своей развязке. 13 марта 1931 года Орейдж и Гурджиев встретились в последний раз. Орейдж снова занялся теософией и журналистикой, но, хотя в следующем году он основал новый литературный журнал "Нью Инглиш Уикли", заинтересовался теорией Социального Доверия[277], которой увлекался и Эзра Паунд, и печатался в оккультных журналах, прежний пыл из него вышел. Умер он в 1934 г. Однако его семья долгое время не могла избавиться от влияния Учителя. Когда после Второй мировой войны Джесси Дуайт посетила Гурджиева в Париже, возможно надеясь узнать, чем он руководствовался в отношениях с ее мужем, Гурджиев рассказал ей трагическую историю о выдающемся человеке, который был слишком умен, чтобы понять простые истины, и заставил ее расплакаться[278].

Глава 14

КОНЕЦ ПУТИ

Тысяча девятьсот тридцать первый год оказался решающим и для Кришнамурти. Он стал переломным на пути из прошлого в будущее и положил пропасть между ними. Кришнамурти обнаружил, что не может вспомнить большую часть своего детства и юности — особенно инициацию в Теософском Обществе. Близкие друзья, которым он доверился, постарались припомнить те моменты из его жизни, которые он якобы забыл. Но была ли его забывчивость подлинной или он просто инсценировал ее, ясно одно: Кришнамурти перешел от лояльности по отношению к теософии к неповиновению. Процесс этот был болезненным и не только для его старых друзей. Характер Кришнамурти формировался под руководством лидеров Общества, и его самосознание было неразрывно связано с ним. В результате кризис внешний неизбежно означал и кризис внутренний.

Один из способов разделаться с проблемами — забыть о прошлом. Другой способ — уехать от них подальше. Начиная с первого посещения Калифорнии в 1923 г., Кришнамурти все больше привыкал считать Охай своим домом, если, конечно, у постоянно переезжающего человека может быть дом. Начиная с 1931 г. Охай стал его постоянной резиденцией, и он провел там около тридцати лет. Отныне Атлантический и Тихий океаны отделяли его от бывших покровителей. Ледбитер находился в Австралии, Анни Безант в Адьяре или Лондоне, и Учитель Мира начал новую жизнь в Америке.

Лучшего места придумать было нельзя. Достаточно мягкий климат прекрасно подходил для Нитьи, больного туберкулезом, а ландшафт напоминал Индию. Культурный вакуум Калифорнии давал прекрасную возможность заниматься чем угодно или не заниматься ничем. Кришнамурти мог просто отдыхать от размышлений. Пустынная местность служила превосходным убежищем после суеты европейской теософии.

Напряженность между Кришнамурти и его учителями росла давно. Недовольство появилось еще вскоре после Первой мировой войны, во время скандалов с Ледбитером с его абсурдной Либеральной Католической Церковью, но, несмотря на то что они задевали его чувства, это было всего лишь часть проблемы. Хотя Кришнамурти и был склонен отрицать теософскую практику и доктрину, он привык видеть себя в роли Учителя, хотя и не обязательно Учителя Мира. Но такое призвание определили ему Ледбитер и Анни Безант, руководствовавшиеся теософскими представлениями: по их мнению, Учитель Мира должен распространять теософское учение по всей Вселенной. Отказываясь от такой роли, Кришнамурти должен был найти другую — отойти от теософии и при этом не лишиться того, что было его призванием.

На первом этапе его отхода от прошлого появилось отрицание пышных церемоний Общества. На протяжении всего десятилетия он выказывал неодобрение ритуалов Либеральной Католической Церкви, Масонского филиала и других дочерних теософских организаций, но серьезно он выступил против этого только в 1925 г., после нелепого спора с Джорджем Арундейлом. Будучи человеком сильного характера, Арундейл вполне мог бы стать президентом Общества; он уже приобрел достаточно высокое место в иерархии, несмотря на неофициальное правило, согласно которому лидеры теософии не должны вступать в брак[279]. Он нарушил это правило — тем более что женой его стала индийская девушка Рукмини Шастри. Это одновременно противоречило теософским условностям, индуистским законам о кастах и английским расовым предрассудкам. Тем не менее Арундейл стал уже епископом в Либеральной Католической Церкви и постоянно проживал в Адьяре. Для укрепления своего авторитета он учился использовать свои физические и духовные силы, получая указания от Учителей при каждой возможности.