Ленин - Фердинанд Оссендовский

По залу пронеслись новые окрики и аплодисменты, вылились в коридоры и звучали долго, расходясь все дальше и дальше.

Ленин вернулся в свой кабинет, быстро ходил из угла в угол, потирал руки и, кривя губы, шипел:

— Рабы, невежественные скоты! Слепые бунтари!..

Он с ненавистью пнул стоявший на пути стул и, почувствовав страшное истощение, упал на диван.

— Такой час равен пяти годам жизни! — прошипел он сквозь сжатые зубы.

Он долго не мог успокоиться, вскакивал, бегал по комнате, разводил руки и говорил самому себе:

— Умереть! Это проще всего! Конец и покой… Сам себе я ничего иного не пожелал бы, но не могу… Я должен пробиться через тьму, должен прорубить лес! Это будет мое творение. Я не построю ничего нового и вечного. Но буду счастлив, если мне удастся заставить человечество не оглядываться назад и смотреть в будущее, только в будущее, сбросив с себя очарование гробниц. Тогда зародится идея нового общественного устройства и воплотится в действия, которые не умрут до тех пор, пока будет жить память обо мне. Я сделаю все, чтобы она врезалась в память людей с любовью или ненавистью, восхищением или пренебрежением, благословением поколений или с их проклятием! Я жажду стать новым «святым» пролетариата, чтобы сохранялась таинственная связь между мной, даже умершим, с живыми. Чем же является по сравнению с этой целью унижение похвал, раздаваемых сброду и взбунтовавшимся рабам, метания, лицемерные обещания, обман, жизнь моя и миллионов людей? Наш век чтит разум и величие, соединенные в одном гении. Мне достаточно культа моего разума! Последователи всегда подражают тому, кого боготворят. Пускай подражают! Им это поможет сбросить несносные путы прошлого с его предрассудками, ошибками и старыми гробами!

Он лег навзничь на диване и, глядя в потолок, старался больше ни о чем не думать. До него доносился глухой шум, треск досок, лязг бросаемых на пол тяжелых предметов, крики людей, рокот автомобилей.

Он догадался, что товарищи уже начали паковать документы Совета народных комиссаров и перевозить стопки бумаг и ящики на железнодорожный вокзал. Диктатор не знал, однако, что среди работающих затесалось несколько случайных, никому не известных помощников, пришедших с улицы, где перед Смольным институтом постоянно толпились зеваки, не имеющие ни безопасного пристанища, ни работы.

Они вбегали вместе с солдатами в здание, клали документы в ящики, прибивали крышки и выносили. Некоторые ящики с грохотом падали на лестничных поворотах, летели вперед и разваливались. Тогда несшие их люди поднимали панику, бегали в растерянности, ища новые ящики, а другие, быстро просматривая рассыпавшиеся бумаги, прятали их в карманы, за голенища сапог, в шапки.

Спустя несколько дней латыши и финны обучали на площадях Кремля отряды, наскоро сформированные из китайских рабочих, разбросанных царским правительством в прифронтовой полосе, а теперь собранных отовсюду для защиты новых властителей.

Эти войска вошли в состав карательного отряда всероссийского «чека».

В Москве, на улице Большая Лубянка, в доме, принадлежавшем страховому обществу «Якорь», разместилась «Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем».

Жизнь и смерть 150-миллионного народа находились в руках председателя «чека» — Феликса Дзержинского, имеющего право карать смертью без утверждения приговоров Советом народных комиссаров и Центрального исполнительного комитета.

Возродилась легенда Кремля…

Из-за толстых стен Китай-города, из закутков, из темных подвалов, из лабиринта мрачных комнат, узких таинственных проходов проступил призрак царя Ивана Грозного и его могущественного палача — Малюты Скуратова. За ними, словно стая волков, появлялись тени кровавых преторианцев — угрюмых «опричников», буйствующих по всей стране, тонущих в крови, кричащих злобными голосами: «Слово и дело!»

Призраки с восхищением и страхом смотрели на прохаживающегося по Кремлевской площади маленького человека с лысым черепом, монгольскими скулами, губами и глазами.

Он ходил, засунув руки в карманы полинялого пальто, а рядом с ним шагал высокий, худой человек в серо-зеленой куртке и сапогах с высокими голенищами. Он шел сгорбившись, сжимая бледными руками серое, нездоровое, перекошенное ежеминутными судорогами лицо; неподвижный взгляд его вонзался в круглые камни старой мостовой.

Призраки слышали страшные, ужасные слова.

Дзержинский рассказывал о работе, которая кипела в «чека», о тысячах замученных и убитых людей, схваченных дома и на улицах латышскими и китайскими солдатами.

— Ни один секрет не останется в тени! — шептал Дзержинский, заглядывая Ленину в глаза. — Мы умеем заставить быть искренними, о, умеем!

Ленин сжимал руки и смотрел вокруг уверенным, проницательным взглядом. Когда его взгляд останавливался на толпящихся невидимых призраках, они улетучивались в панике и непередаваемом ужасе.

Дзержинский остановился и сказал:

— Сегодня я буду расследовать дело о покушении. Я привез сюда вашего шофера Володимирова. Приходите, товарищ, услышите важные вещи. Надо, чтобы вы их обязательно услышали!

— Когда? — спросил Ленин.

— Сегодня вечером… — прошептал Дзержинский.

— Я приеду…

Они расстались и пошли в разные стороны.

Тени старого Кремля смотрели полными отчаяния и немого страха глазами.

Поднялся морозный ветер.

Призраки развеялись, будто туман над болотами.

Появились другие призраки. Бледные, окровавленные, замученные тени людей, погибших на протяжении столетий в подземельях кремлевских палачей.

Они искривляли страшные лица, поднимали длинные руки к низко висящим, полным снега тучам, беззвучно смеялись, радовались бешеной радостью, ругались проклятиями и со стоном вздыхали:

— Месть за нас! Месть за нас!..

Эти стонущие тени становились в угрюмые хороводы. Они выли и плясали в клубах метели, поднимались все выше, играли с шелестящим на ветру красным полотнищем, протяжно смеялись и исчезали в завихрениях и снежных столбах усиливающейся пурги.

Глава XXVI

Ветер завывал и бросал сухим, морозным снегом в темные окна растянувшихся вдоль Большой Лубянки домов. На пустой улице нельзя было встретить ни одного прохожего, хотя стрелка на башенных часах приближалась к одиннадцати. Одинокий человек в выцветшем пальто, подняв высокий каракулевый воротник, вынырнул из-за угла пересекающей улицы. Он шел, глядя на искрящиеся под ногами снежные сугробы, вздымавшиеся и кружащие в вихре.

Из арки дома с разбитыми окнами и выщербленной пулями штукатуркой выскочили трое солдат и, окружив прохожего, грозно спросили:

— Куда идешь? Покажи документы!

Застигнутый прохожий поднял глаза, а солдаты окаменели, выпрямляясь и шепча:

— Товарищ Владимир Ильич Ленин!

Он доброжелательно улыбнулся и спросил:

— Покажите мне, где здесь здание «чека»!

— Вы стоите перед ним, товарищ, — ответил солдат перепуганным голосом.

Ленин окинул внимательным взглядом огромное здание с большими, до половины забитыми досками, темными слепыми окнами.

— Что за дьявол?! — проворчал он недовольным голосом. — Все спят там, что ли?..

Как будто отвечая ему, откуда-то из недр здания вырвался пыхтящий рокот автомобильного мотора. Со звуками машины соседствовали еще какие-то звуки. Потом все замолкло. Наступила глухая, беспокойная тишина.

— Что это было? — спросил Ленин, глядя на солдат. — «Чека» расстрелял приговоренных… — прошептал офицер. — На это время всегда заводят грузовик, чтобы заглушить пулеметные выстрелы, крики и стоны расстреливаемых…

Ничего больше не говоря, Ленин направился к воротам дома и позвонил.

Через секунду хриплый голос спросил:

— Кого это черти несут в такое время! Отойди от ворот, а то выстрелю…

— Председатель Совета народных комиссаров к товарищу Дзержинскому, — ответил Ленин.

Он услышал топот ног убегающего постового и пронзительный свист.

Прошло несколько минут, пока открылась калитка. Какой-то маленький, коренастый человек с испещренным оспой лицом осторожно, подозрительно выглянул и молча впустил Ленина.

Закрыв калитку, человек шел за ним и ворчал:

— Мы должны быть бдительными… К нам уже несколько раз приходили вооруженные люди, чтобы убить товарищей Дзержинского и Петерса… Поляки и латыши злятся на них… Они уже не вышли отсюда, но есть другие, присягнувшие отомстить. Вчера в университетском саду нашли товарища Багиса, повешенного неизвестными злодеями…

Ворча, он провел Ленина через двор.

В желтом свете керосиновых фонарей, слабо освещавших двор, возвышалась высокая, сплошная, потрескавшаяся и выщербленная стена, исчезавшая вверху во мгле метели. На остальной штукатурке виднелись кровавые подтеки и сосульки. Под стеной лежали неподвижные обнаженные тела, скорчившиеся, свернувшиеся, как куча тряпок. Над ними поднималось небольшое облачко пара. Рядом стоял большой, окрашенный черной краской грузовик.