Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй

— Я рад за тебя. А то я бы предложил тебе устроиться у меня, хотя здесь не так просторно, как в моей старой квартире.

Феликс поднялся. Из-за наплыва эмоций в горле образовался комок, но он не хотел показывать это Максу фон Пассау. Он вонзил ногти в ладонь, понимая, что должен научиться сдерживать свои чувства, иначе его жизнь станет невыносимой.

— Я часто об этом вспоминал, дядя Макс, о последних минутах у тебя дома с мамой и Далией. Ты не побоялся приютить нас. Мы были твоими гостями, словно приехали куда-то в далекую страну. Высокими гостями, а не несчастными, которые потеряли крышу над головой, — сказал он сухо, в то время как его взгляд на несколько секунд затуманился, и добавил уже мягче: — Тогда я не успел сказать тебе спасибо.

Смутившись, Макс опустил голову, стараясь унять дрожь во всем теле. Слишком много воспоминаний. Слишком много кричащего отсутствия.

— Если бы только Сара послушалась меня…

— Она бы никогда не бросила папу. Она не могла даже предположить, что произойдет после. Это ты и Фердинанд Гавел убедили ее отправить нас во Францию. Я знаю, что и это она пережила с трудом.

Феликс побледнел. Он сел, поднес стакан к губам и опустошил его, не отрываясь.

— Я должен жить с этим до конца моих дней.

— Но разве не ужасное потрясение опять вернуться в Берлин?

Феликс посмотрел на обеспокоенное лицо того, кто был лучшим другом его матери. Хотя Макс фон Пассау был слишком худым для своего роста, из-за чего он казался уязвимым, в нем оставалась некая магнетическая сила былых времен. Он знал, что может доверять этому человеку, как и Ксении Осолиной. Это был подарок небес, который он оценил по достоинству. Только это доверие и поможет ему строить жизнь сначала.

— Что бы я ни делал, куда бы я ни поехал, все равно мне будет не хватать моей семьи. Так что лучше никуда не ехать.

— Оставаться на земле палачей? — грустно прошептал Макс.

— Нет. Оставаться на земле моих предков, — возразил Феликс.

Только сейчас Макс понял, испытывая уважение и восторг, что Феликс Селигзон исключительный человек, один из тех, кто отмечает эпоху духом, талантом и широтой души.

В дверь постучали. Феликс резко поднялся. Стул его перевернулся, загрохотав. Увидев, что Макс удивлен, он разозлился на себя и смутился. Это абсурд, но ему с трудом удавалось держать в узде свои нервы. Когда он вернулся, он осознал, насколько глубоки раны, которые получил за годы, прожитые в Берлине перед войной. Все эти рефлексы, казалось, въелись в его плоть. В первую проведенную в городе ночь он не смог заснуть. Водопроводные трубы, в которых шумела вода, или скрип половицы вызывали у него иррациональную тревогу. Присутствие в доме других людей не помогало ему избавиться от призраков. Даже в родном доме он чувствовал себя чужим, хотя, конечно, был искренне признателен американскому полковнику за разрешение поселиться в нем. Попытки успокоиться и расслабиться ни к чему не привели.

Смущенный, он с осторожностью поставил стул на место.

— Это друг, — пробормотал Макс, идя к двери.

— Я вам помешала. У вас гости, — сказала молодая блондинка в британской военной форме.

Феликс спросил себя, какова ее роль как служащей оккупационных сил Берлина. По берлинским улицам ходило много военных, но британский контингент был в пять раз больше, чем американский. Вполголоса берлинцы жаловались, что британцы относятся к ним высокомерно, будто те были жителями колонии.

— Прошу тебя, Линн, заходи. Представляю тебе Феликса Селигзона, сына моей хорошей знакомой Сары. Он недавно приехал из Парижа.

Она посмотрела на него внимательно и молча.

— Мне очень жаль, что все это случилось с вашей семьей.

— Это Линн помогла мне собрать нужную информацию, — объяснил Макс. — Не так-то легко было получить необходимые справки. Что поделаешь — русские. У них все непросто.

— Да, они любят таинственность, — кивнула она. — Если не сказать герметичность. Я сделала все, что смогла.

Макс и эта женщина, казалось, следили за реакцией Феликса, который словно прирос к полу. Его на самом деле охватила сильная усталость. Он никак не мог привыкнуть к таким взглядам, к нескрываемому удивлению. Эта цена, которую он платил за право вернуться в родной город, право посмотреть разрухе в лицо, на каждом шагу, при каждой встрече.

— Благодарю вас за то, что помогли установить правду, — сказал он. — Нет ничего хуже неопределенности.

Феликс заметил, как Макс обменялся с Линн взглядами. Эти взгляды говорили, что люди понимают друг друга без слов. И вдруг ему все стало ясно. Его мысли вернулись к Наташе, которая рассказала ему всю правду про Макса. Странно, но он совсем не удивился, узнав, что она дочь Макса фон Пассау. Он вспомнил, какой парой были Ксения Осолина и Габриель Водвуайе. Никакого вдохновения. Две ледяные глыбы. Казалось совершенно естественным, что Ксения Федоровна Осолина просто не могла пропустить такого человека, как Макс фон Пассау. Некогда Феликс наблюдал за своими родителями. Пыл и художественный вкус матери дополнялся силой и гордостью отца, академический ум которого хорошо сочетался с талантом супруги. Феликс не представлял себе иной совместную жизнь с женщиной. Грубое вторжение смерти в детство убедило его в одном: человек не имеет права пускать на ветер свою жизнь, разделяя ее с тем, кто совершенно не отвечает его собственному жизненному размаху. Макс и Ксения должны быть вместе: это было очевидно. Наташа и он, возможно, тоже, но об этом еще рано было говорить с уверенностью, несмотря на то, что он постоянно думал о ней.

— Ладно, не буду вам мешать, — смущенно сказал он. — Рад был тебя увидеть, дядя Макс.

— Ты уже уходишь?

Феликс посмотрел на бесстрастное лицо молодой англичанки, которая была немногим старше его. Она стояла в стороне. Тем не менее, ее присутствие явственно ощущалось в этой комнате. Знала ли она, что еще одна женщина в Париже тоже любит этого мужчину? В первый раз он почувствовал желание защитить тетю Ксению. Роли поменялись. Эта незнакомка, слишком красивая и молчаливая для того, чтобы не представлять угрозу, заставляла его чувствовать себя не в своей тарелке. Волна гнева поднялась в нем. Как Макс может быть таким слепым? Почему теряет драгоценное время? Он обязан Ксении Осолиной. И особенно Наташе. Его дочь нуждается в нем. Наташа производила на Феликса впечатление ночной бабочки, которая слишком быстро летит на огонь, думая, что это солнце. Она больше никого не слушалась, пропускала занятия, чтобы таскаться с приятелями, у которых в голове гулял ветер, сквозь зубы разговаривала с матерью. Восхитительное бунтарство, в котором раньше брали начало ее душевные порывы, уступило место гневу и злобе, с которыми она не могла справиться. Она стала мрачной, капризной.