Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй

— Сколько ты хочешь? — спросил собеседник. — Я знаю одного типа, который интересуется подобными безделушками. Американцы любят скупать по дешевке кусочки прежней прекрасной Германии.

— Мне нужны лекарства для матери и мясо. Также пара обуви. Мои башмаки совсем износились.

— А больше тебе ничего не нужно? — спросил мужчина с улыбкой.

— Это настоящий мейсенский фарфор. В отличном состоянии.

— Возможно. Хотя я не эксперт. Но ты ведь не один в цепочке, малыш. И потом, одна чашка — это еще не сервиз.

— Возможно, я смогу добыть еще, — сухо сказал Аксель, беря себя в руки, чтобы не показать своего презрительного отношения к этому рьяному нацисту. Многие пункты в его Fragebogen[23] должны были насторожить чиновников, ответственных за денацификацию, но он, конечно же, соврал, отвечая на вопросы.

Он наверняка без труда добыл бы и Persilschein, если бы захотел легально устроиться на работу. Просто последнее Грюбнеру не приходило в голову. Ему и так было неплохо. Несмотря на заявления властей, что они делают все возможное, чтобы справиться с черным рынком, и что некоторые крупные спекулянты заканчивают на виселице, Грюбнер с уверенностью смотрел в будущее. «И, скорее всего, он не ошибается, — с горечью подумал Аксель. — Люди такого типа непотопляемы». В советском секторе кое-кто из национал-социалистов чудесным образом превратились в коммунистов. Но разве не это от них требовалось? Следить и доносить на соседей при малейшем подозрении в их неблагонадежности? Новые советские хозяева не сомневались в необходимых качествах и серьезном отношении к «работе» бывших осведомителей Гестапо.

Грюбнер поднялся и стал доставать коробки с лекарствами.

— Хорошо, я дам тебе лекарства для твоей матери, которых хватит на целых два месяца. Также можешь взять одну коробку с сухим американским пайком, — сказал он, показывая на большой ящик с надписью: «CARE»[24]. Но о мясе не может быть и речи за одну эту несчастную чашку. Что касается башмаков, то чини старые, парень. Ты знаешь, что обувь в большом дефиците. Плакать хочется, когда видишь, что детвора бегает босиком. Честное слово!

Он покачал головой, словно искренне сожалел об этом.

Аксель достал из кармана сигареты и стал их пересчитывать. Подняв брови, Грюбнер, ничего не говоря, удалился вглубь помещения и выудил пару военных ботинок. Сердце Акселя едва не выскочило из груди. Они ему в самом деле были очень нужны. Глядя на разложенные перед ним сигареты «Lиску Strike», Грюбнер постучал пальцем по столу. Его не устраивало количество. Скрепя сердце Аксель добавил еще двадцать. Торговец выдавил улыбку.

— Будь осторожен, возвращаясь домой, — усмехнулся он. — Участились случаи нападений в этом квартале. Какими же опасными стали времена, просто голова идет кругом!

Пряча выменянное, Аксель спрашивал себя, уж не Грюбнер ли является подлинным главарем одной из таких детских банд? Этот мерзавец и не на такое способен. Аксель надел новые ботинки, ворча, что собьет ноги, так как они оказались слишком большими. Старую пару он решил захватить с собой, надеясь и из нее извлечь выгоду. Сдержанным кивком попрощавшись с Грюбнером, он стал подниматься по лестнице с растрескавшимися ступенями. Оказавшись на воздухе, он огляделся и, удостоверившись, что никто за ним не наблюдает, двинулся по улице быстрым шагом.

Услышав стук в дверь, Макс посмотрел на себя в зеркало. Он ждал в гости Линн Николсон и сердился из-за того, что ведет себя совсем уже по-мальчишески. Несколько дней назад они вместе пошли в клуб на Курфюрстендамм. В сумерках помещения Макс любовался ее тонкими пальцами с красными лакированными ногтями, линией плеч, ее профилем, когда она повернулась в сторону эстрады, где играли музыканты. Линн держалась очень просто и скромно, несмотря на соблазнительное платье из шелковой ткани с глубоким декольте.

Макс растерялся, впервые увидев ее в вечернем наряде, а не в военном мундире. «Моя миссия в этом городе подходит к концу», — объяснила она, и это взволновало его еще больше. Он не стал мучить ее вопросами, не зная, однако, каким же будет для него Берлин без Линн Николсон. В отличие от других он не очень стремился заглядывать в будущее. Его сил хватало лишь на то, чтобы жить только настоящим.

Светлокожая, с волнистыми светлыми волосами, она выглядела ослепительно красивой. Она была желанна, и он не мог себе в этом не признаться. Они виделись мало, но регулярно. Макс с удовольствием принимал приглашения одной прусской принцессы, которая каждую неделю собирала гостей. В салоне старой аристократки толпились репортеры и офицеры из Западной Европы, приносившие вино, виски, колбасу, консервированные сардины. Линн тоже туда приходила. У нее было прекрасное чувство юмора, а взгляд искрился, когда она смотрела на Макса.

Сняв униформу, она словно сбросила броню. Они почти не разговаривали. Взгляда Линн, едва ощутимого прикосновения ее губ к его щеке было достаточно. Танцуя с ней, Макс чувствовал в своих руках ее гибкое и легкое тело. Он закрыл глаза. Тонкий запах духов шел от ее шеи и волос. Она казалась доверчивой и спокойной. Именно это вместе с упоминанием о скором отъезде заставило Макса отбросить последние колебания. Еще одно расставание, которое усугубит его одиночество. В ту ночь они стали любовниками. Теперь, когда он вспоминал о ней, ему хотелось улыбаться.

Он открыл двери.

— Здравствуй, дядя Макс.

Перед ним стоял молодой человек в темном костюме и надвинутой на лоб шляпе. На ногах начищенные до блеска ботинки. Первое, что пришло Максу в голову, — что он давно не видел шелкового галстука, к тому же так тщательно завязанного. Несмотря на юный возраст, незнакомец обладал элегантностью взрослого человека. Макс допустил бестактность, слишком долго разглядывая его с головы до ног.

Улыбка внезапно исчезла с лица молодого человека.

— Ты меня не узнаешь? — обеспокоенно спросил он.

— Феликс? — воскликнул озадаченный Макс. — Не верю своим глазам.

Не давая ему времени на ответ, он схватил гостя в охапку и прижал к себе.

— Как я рад тебя видеть! Ну, давай, входи. Вот уж не ожидал. Ставь свои вещи. Садись. Как ты? Хорошо выглядишь. А вырос-то как! Просто невероятно. Теперь ты настоящий мужчина, даже не верится. Я, наверное, говорю глупости, но я так давно тебя не видел. А как малышка Лили? Она не с тобой? Но какого черта ты делаешь в Берлине?

Он наконец замолчал, исчерпав все вопросы, потом расхохотался, видя замешательство Феликса.

— Извини меня за этот монолог, но я и в самом деле очень удивлен.