Времена года - Арпад Тири

не верил в реальность кофе по утрам, фотографий родных в кармане френча, приказов по части. Четыре месяца назад он заболел.

Он знал о Марксе, о социализме, думал о том, чтобы перейти к русским, и не мог решиться на это. Он состарился за несколько месяцев.

Ему тридцать лет. Он сидит над очередным прощальным письмом домой, а сам вспоминает, как в прошлом году он вместе со своей невестой Кати пошел на Дунай у Шарокшара. Зайдя в камыши, они стали раздеваться друг у друга на глазах, и он увидел, какая красивая грудь у Кати.

Они были уже в воде, когда Кати озабоченно спросила:

— Тебя могут забрать в армию?..

Он промолчал. А потом сказал:

— У тебя очень красивая грудь, — и сердито забил ногами по воде.

Через полгода его забрали в солдаты.

Салаи сидит по другую сторону стола. До армии он был приказчиком в Уйпеште на складе фирмы Мейнл. Целый месяц он говорил во сне и звал жену.

Два дня он вообще перестал говорить, даже на вопросы товарищей и то не отвечает.

В среду он получил от шурина письмо. Когда бородатый командир отделения отдал ему это письмо, он не сразу решился вскрыть его. Увидев адрес, он вспомнил широкоскулое лицо шурина, который ни разу не писал ему с тех пор, как его послали на фронт. А уж раз написал, значит, что-то случилось.

Двадцать девятого июля жена Салаи, которой было всего двадцать три года, погибла при бомбардировке Чепеля. С тех пор Салаи ни с кем не разговаривает. Он не плачет, не вздыхает. Он словно застыл. Письмо все еще валяется около его кровати, куда он уронил его, дочитав до конца. И никто не осмеливается поднять его.

Приказчик смиренно ждет смерти. Иногда он выходит наверх, останавливается перед блиндажом и тихо бормочет что-то непонятное. Видно, разговаривает со своей женой.

Андраш Телеки безучастно сидит на нарах, вертя в руках ножик и посматривая на Петера Киша.

Телеки рассеянно оглядывает и других. Все они ему чужие, и все приговорены к смерти. Он терпеливо слушает обычные вечерние разговоры, смотрит на стыдливые мужские слезы, не вздрагивает от выстрелов.

Телеки безразличен абсолютно ко всему.

Он внимательно читает письма из дому, покачивает головой и постоянно катает в кармане цветные глиняные шарики — талисман, полученный от сынишки, когда уезжал на фронт.

Петер Киш сидит, согнувшись, в другом углу блиндажа. Сегодня он получил письмо от Вероники.

«Сообщаю тебе, мой милый, что я жива и здорова, чего от всего сердца и тебе желаю... Мужа Тери Янчик тоже забрали в солдаты. Прошло уже полтора месяца с тех пор, как он уехал на фронт, а все еще нет ни одного письма. Может, ты встретишься с ним на фронте? Ты его знаешь, его здесь все дразнили рябым. Если встретишь, скажи ему, что бедная Тери очень волнуется... Милый, когда же, наконец, кончится эта проклятая война?..»

Петер Киш грустно улыбается. Может, он встретится с мужем Тери? Разве здесь можно с кем-нибудь встретиться? Где? Когда кончится эта война? Завтра? Через год? Никогда?.. Кто может это сказать?

Однообразно проходят дни и ночи. Безвкусные супы, глухие взрывы, редкие письма из дому, концерты по заявкам солдат. По утрам все облегченно вздыхают, что, слава богу, пережили вчерашний день. И совсем не до того, чтобы кого-то искать.

Петер гладит, ласкает письмо жены, до его сознания доходят лишь обрывки слов. Он ничего не чувствует, сидит и поглядывает в дальний угол блиндажа, но глаза постоянно останавливаются на кривоногом Телеки.

Петер ненавидит его.

Ненавидит за то, что он такой низкий, коренастый; за то, что у него кривые ноги; за то, что он так любит смотреть на небо; за то, что напоминает ему, Петеру, о доме. Он лишь раз достал из кармана фотографию семьи, с тех пор как уехал на фронт. Было это в тот день, когда перед огневой позицией с шумом вгрызлась в землю первая мина и командир взвода Палипкаш повалился замертво на ствол орудия с огромной кровавой раной на шее. Телеки стоял на месте и смотрел на командира взвода. Он содрогнулся от страха, ноги его задрожали. Затем он вытащил из кармана фотографию. Стыдливо отвернулся в сторону и поцеловал. Сначала жену, потом сына.

В тот момент Петер любил Телеки.

А сейчас он ненавидит его за то, что Телеки напоминает ему о родном доме. Ему противно слышать его голос, видеть движения его кривых ног и мускулистых рук, подносящих снаряды на огневую позицию.

Петер ненавидит Телеки с двадцать пятого марта сорок четвертого года, когда поезд увозил их со станции и у Телеки слезы навернулись на глаза. Петер видел, что сосед плачет. В замешательстве Телеки начал рисовать на вагонном окне большие каракули, пальцы его нервно дрожали.

Стоило Петеру посмотреть на Телеки, на его лохматые брови, тонкий нос, глубокие морщины на лице, как перед глазами вставали два хольда каменистой земли и оставленная дома жена.

Взгляд Петера переходит на лысеющую птичью голову Салаи, на его круглые темные глаза, смотрящие на стол. Он вслушивается в звуки ночи, искоса поглядывает на бывшего приказчика и злорадно усмехается.

У Петера кружится голова, чувство животной радости овладевает им. Он кладет письмо жены на ладонь и протягивает Салаи.

— Вот... письмо от жены... — шепчет он хрипло.

В блиндаже стоит тяжелая, жуткая тишина.

Телеки враждебно смотрит на Петера из своего угла. Отбросив в сторону нож, лениво обнимает руками воздух и зевает.

— Хорошо тебе...

Киш убирает руку и отворачивается.

Салаи поднимает свою птичью голову, устремив взгляд в угол убежища. Остальные неподвижны, и, если Салаи всадил бы в этот миг свой штык в Петера, никто бы его не остановил.

Приказчик прячет лицо в тень и печально вздыхает.

— Две недели назад и моя жена еще писала мне, — тихо говорит он и опускает голову на грудь.

Телеки сидит в расстегнутом френче и с упреком смотрит на всех. Затем он берет шинель, вынимает из кармана бутылку палинки. Рукой вытирает губы и пьет прямо из бутылки.

Телеки не понимает своих товарищей. Он не понимает их молчания, их зависти и отвращения.

Он хочет жить, и больше ничего. Хочет вернуться домой, растить сына, воспитать из него настоящего мужчину, а потом погулять на его свадьбе.

Он не хочет понимать других. Он понимает чутьем, что надо быть беспощадным ко всем и к самому себе тоже. Надо изучить расписание жизни