Конвейер смерти - Николай Прокудин

– Убью заразу! – тихо прорычал Подорожник, но, отхлебнув водки из горлышка, сдержался.

– О-о-о! Рады гостям! – радушно приветствовал нас молодой майор.

– Это вы в гостях! – возразил я. – Хозяева этой территории – мы! Парашютисты тут – незваные гости!

– Ребята, давайте дружить! – миролюбиво предложил старший лейтенант и представился: – Сергей!

Майор тоже назвал себя:

– Александр.

Я в ответ громко буркнул свою любимую фразу:

– Когда у родителей бедная и убогая фантазия, то называют ребенка самым незамысловатым именем – Саша или Сережа!

Десантники покраснели от злости, но промолчали. После первого тоста «за братство по оружию» к нам на помощь пришел Филатов. Он вновь вернулся в полк. А сейчас пришел к своей полковой «маме». Любаша давно крутила любовь с генералом. За ней приезжала время от времени машина, и она исчезала в необъятных просторах штаба армии. Я слегка смутился, но бывший «кэп» крепко, с чувством пожал мне руку и даже обнял. Почувствовав моральную поддержку в лице Филатова, комбат повеселел. Налив полный стаканчик водки, Чапай довольно громко произнес:

– Никифор, а ты знаешь, что если вот такому длинному десантнику дать коленом по яйцам, то он переломится пополам.

Я задорно рассмеялся этой шутке, а Иваныч продолжил:

– И когда парашютист опустится низко, в этот момент следует бить его физиономию о колено. Он тогда становится ручным.

Десантники опешили, прекратили мять и гладить теток. Майор примирительно произнес:

– Ребята, давайте не будем ссориться! Мы ведь ходим одними тропами, воюем вместе. Чего вы злитесь?

– А то! Если бы мы с комиссаром вошли в ваш женский модуль, то нас бы оттуда вытурили. А я вас терплю целый час! – воскликнул Чапай. – И если тропы одни и те же в горах, то койки – разные!

Филатов сидел у окна, пыхтел, словно паровоз, и багровел от злости. Десантники сказали, что выйдут покурить, и дружно ретировались. Обратно в комнату они больше не возвратились. Женщины надули губы и сердито закричали на Подорожника.

– Ты чего, Иваныч, раскомандовался? Шагай в свой батальон, там и командуй. Кому хотим, тому и даем! – громче всех возмутилась «стюардесса».

– Ах ты дрянь! «Офицерский осколок»! Вот и славно! – воскликнул взбешенный Подорожник. – Живи, как хочешь, я тебя больше знать не желаю. Пойдем, комиссар, отсюда!

Мы вышли прочь и двинулись по дорожке, наслаждаясь вечерней прохладой.

– Василий Иваныч, а чего Филатов в полку объявился? Он ведь теперь начальник штаба дивизии, которая возле иранской границы?

– У Ивана Грозного большие проблемы с особым отделом. Контрразведка за него крепко взялась. Сейчас вызвали в Кабул для разбирательства. Скажу по большому секрету, а ты никому больше!

– Могила! – пообещал я и дыхнул ему в лицо винными парами.

– Мне в штабе по секрету рассказали. Помнишь, Ковзонский осенью приезжал с концертом в полк?

– Ага! Солдаты и сейчас на подаренной гитаре тоскливые песни бренчат, – ответил я.

– Тогда певец на банкете подарил Ивану Грозному пластинку с автографом и кассету с новыми записями. «Батя» расчувствовался и ответил подарком – пистолетом ПМ. Тот пистолет был трофейный, со сбитым заводским номером. Разведка в кишлаке на засаде захватила, его не учли и не сдали. Ковзонский обрадовался подарку, расцеловал «кэпа» и повез через таможню, не таясь. Сунул, как сувенир, просто во внутренний карман. А на переходе границы поставили систему контроля. Минуя «звенелку», он прокололся. На вопрос: «Откуда оружие?» – певец ответил, что подарил командир восьмидесятого полка. Теперь третий месяц Филатову мозги пудрят. Шьют статью: контрабанда оружием. Объяснительные, рапорты, докладные. Чем закончится – неизвестно. Глупость, конечно. Медленно-медленно, но дело раскручивается. Филатов уже уехал к новому месту руководить штабом дивизии, а бумажное крючкотворство неторопливо движется к суду. Или, может, ляжет под сукно, если повезет – дело-то уголовное. А тут еще одно разбирательство на подходе. Напасть за напастью. Помнишь, год назад солдат погиб? Тогда подрывали россыпь патронов и гранат в старой штольне.

Я кивнул головой, припоминая старое происшествие.

– Начальник инженерной службы торопился на совещание и поручил произвести взрыв сержанту. Но в том колодце скопился запас гораздо больший, чем рассчитывали. Сапера осколками и кусками земли поранило, слишком близко стоял. Да песком еще и присыпало. Хватились к вечеру, когда он уже остыл. Не забыли и эту историю. Вот Филатов и готовится к самому худшему. Могут даже, если захотят, посадить. Жаль «батю», коли пропадет…

…Действительно, жаль. Матюжник ужаснейший, грубиян, но вместе с тем добрейшей души человек. Отходчив, незлопамятен, добродушен. Своих в обиду не дает, офицеров растит, солдат бережет, бесцельно людьми не рискует. Глупость с подаренным пистолетом грозит сломать дальнейшую военную карьеру, в худшем случае – жизнь. Вроде бы из-за этого и представление к ордену возвратили.

Начальник политотдела приехал в полк и учинил разнос опухшему от пьянства замполиту Золотареву. Раскритиковал в пух и прах работу парткома, прошелся по казармам, ругая устаревшую наглядную агитацию. Я встретил Севостьянова у порога казармы. Представился и поприветствовал начальство.

– О, Ростовцев! Рад тебя видеть во здравии! Как дела, не болеешь синдромом заменщика? – спросил начпо.

– Все нормально, не жалуюсь! – ответил я, хмурясь.

Ничего хорошего от проверки для себя я не ожидал. В первой роте плакаты наглядной агитации постепенно приходили в негодность. В третьей и так было плохо с агитацией, а с уходом в клуб Мелещенко стало еще хуже. Бугрим никак не мог привести в порядок стенды у минометчиков. Единственное светлое пятно – вторая рота. Полковник ходил из помещения в помещение, качал головой, вздыхал, слушал меня, задавал вопросы, возмущался. Золотарев держался от нас на некотором удалении, вытирая пот и незаметно бросая в рот горошинку за горошинкой «антиполицая». Инспектирование давалось ему очень тяжело, видимо, вчера не рассчитал дозу, а начальник нагрянул внезапно. Неожиданно Севостьянов сменил тон и без всякого плавного перехода спросил:

– Никифор Никифорович! А ты почему до сих пор старший лейтенант, а не капитан?

От его неожиданного вопроса я опешил и смутился:

– Мне рано быть капитаном. Я лишь полгода назад был лейтенантом.

– Рано, говоришь? Воевать не рано? Героем становиться не рано?

– Ну, это другое дело, – вздохнул я, испытывая неловкость от таких слов.

– Если мы тебя назначили заместителем комбата, значит, солиднее быть капитаном. Не дело, что у старшего лейтенанта в подчинении несколько капитанов. – Он оглянулся на замполита полка и поманил его пальцем: – Завтра подготовить документы к званию «капитан». Досрочно!

– Нет, – глядя в сторону, промямлил Золотарев. – Пусть переделает все стенды в ленкомнатах, а после подумаем.

– Молчать! – взвизгнул полковник Севостьянов. – Я сказал представить документы! Это приказ! А с вами я разберусь отдельно! Иди, Ростовцев, работай.

Я отошел в сторонку, но даже издали были слышны громкие вопли:

– Алкаш! Сниму с должности!

– Тогда хрен тебе, а не академия ГШ! – взвизгнул Золотарев. – Я найду на вас управу!

Севостьянов топал ногами, что-то еще долго орал, а я почел за благо быстро удалиться.

Полковник уехал, а Золотарев сказал, что в течение месяца надо переписать плакаты и лишь потом вернуться к вопросу о звании. Он подумает. Вместо писанины мы отправились в рейд, затем в другой, третий, а нового звания так и не было. Не проявил, как говорится, настойчивости.

На дороге среди бела дня два бойца остановили барбухайку и затеяли обыск. Нашли металлическую шкатулку с афгани. Денег оказалось около миллиона. Солдаты под дулами автоматов и наведенной пушки изъяли ящик и прогнали афганцев. Хорошо, не расстреляли! Аборигены умчались в Джелалабад за поддержкой. Как оказалось, они везли казну племени в Кабул и не ожидали такого поворота дела. Местное руководство вышло на командование батальона, а спецслужбы на особиста батальона. Тот доложил о происшествии начальству в полк.

Афганцы умоляли вернуть деньги. Пусть даже не полностью. Четверть, мол, возьмите себе, но возвратите хотя бы остальное! Комбат прибыл на заставу, перевернул все вверх дном, вытряхнул даже прапорщика из штанов и трусов. Нашли все денежки до последнего афгани. Кочевники, обрадовавшись, забрали деньги, а четверть миллиона в качестве благодарности оставили у наших. Деньги упаковали и направили прапорщика в полк сдать под отчет начфину. Для работы разведки с агентурой и местным населением.

Но молодой прапор несколько скорректировал маршрут. Он заехал в дукан, купил сувениры, шмотки, коробку водки и коньяка, ящик фруктов и овощей, прочей зелени и отправился в женский модуль. Бронетранспортер с солдатами спрятал на позициях охранения. Прапорщик нашел свою землячку Ленку-«ногтегрызку» и устроил бурную оргию, запершись с ней в комнате.