Кисть ее руки. Книга 2 - Содзи Симада

январе 1938 года он женился на Кику Инубо. Однако Юити стало известно, что у Кику были отношения с Муцуо, ему это не понравилось, и он развелся с ней в марте, через два месяца после свадьбы. Поэтому и Кику, и Юити ненавидели Муцуо, но и Муцуо затаил обиду на этих двоих, особенно на Кику, поскольку она постоянно говорила в его адрес малоприятные вещи.

Но сейчас его целью была семья Канаи. Воздух был настолько холодным, что даже от небольшого ветра у него болели щеки. Дорога была засыпана снегом и обледенела. Дыхание было белым, как дым. На небе висела полная луна. Освещенный ею снег ярко блестел. Муцуо спустился по каменной лестнице, прилегавшей к подпорной стенке.

Дом Канаи стоял к северу от дома Тои. Муцуо прошел по тропе под каменной стеной и осторожно двинулся к северной стороне дома. В окне рядом с черным ходом дома Канаи все еще горел свет. Наручные часы показывали девять. Он вошел через переднюю дверь. В деревне Каисигэ не было обычая запирать двери, если только не происходило что-то чрезвычайное. На входной двери не было ни замка, ни даже засова. До тех пор в деревне ничего не происходило, да и во всех частных домах в Японии в период Эдо было так заведено. В Каисигэ этот старый обычай сохранился даже в 1930-е годы. Это было одной из причин, способствовавших укоренению в этих местах традиции ночных визитов.

Свет шел из кухни, а это означало, что ее мать, Садако, вероятно, еще не ложилась и мыла посуду. Аяко, наверное, уже спала в своей комнате. Муцуо однажды изнасиловал Садако в этом доме, поэтому знал его планировку. С ружьем на плече он открыл входную дверь и на цыпочках прокрался через прихожую к другой комнате, не той, где, как говорила ему Садако, спала она сама.

Во мраке комнаты он увидел постель. Стройное женское тело лежало под одеялом. Муцуо осторожно положил ружье на татами рядом с собой, чтобы в любой момент можно было пригрозить женщине, подкрался к постели и медленно отодвинул одеяло.

– Эй, эй, – прошептал Муцуо.

Затем он медленно коснулся шеи женщины, которая спала спиной к нему. Ледяные руки внезапно разбудили женщину. Она быстро повернулась к Муцуо. Муцуо ожидал этого, поэтому тут же прикрыл ей рот правой ладонью.

– Ой! – вскрикнул от неожиданности Муцуо. – Тетушка!

Это была не Аяко, а Садако.

– Муцуо, ты что здесь? – сказала Садако хриплым, полусонным голосом и медленно села.

Муцуо почувствовал специфический запах пятидесятилетней женщины.

– Тетя, я с ночным визитом, – Муцуо выпалил в замешательстве.

– Ночной визит? – спросила Садако хриплым голосом.

– Ну, тетушка, я пришел в гости, чтобы развлечься с тобой, – тут же поправился Муцуо, как будто шел к Садако.

– Ты идиот, – сказала Садако тихо, – куда ты лезешь, тебя же все избегают. Разве ты не знаешь, что о тебе говорят? Тебя же в солдаты не взяли из-за болезни, а ты туда же со своим сексом. Это занятие для полноценных мужчин, а не для туберкулезников.

– Тетя, не сердитесь так, – сказал Муцуо, теряя желание сопротивляться.

– Молодой парень болтается целый день без дела, а ночью становится таким озабоченным и забирается в чужие дома! Кто с таким больным будет иметь дело? Если у тебя времени много, займись работой, бабушку пожалей.

– А бабушка меня жалеет? – Муцуо тоже рассердился и повысил голос.

– Ты хочешь, чтобы я тебя сдала полиции? Хорошо! Аяко! Аяко! – крикнула Садако в сторону кухни.

Муцуо в панике схватил ружье и убежал, как заяц. Хоть ночные визиты и вошли здесь в привычку, вызов полиции грозил арестом за вторжение в дом. К тому же он не хотел, чтобы Аяко застала его в таком виде.

Выбежав на улицу, он поскользнулся на обледенелой дороге и упал, сильно ударившись поясницей. Некоторое время он не мог встать из-за боли, но потом поднялся и заставил себя побежать домой. Садако не стала за ним гнаться.

Той ночью в дополнение к не отпускавшей его обиде у Муцуо появился сухой кашель и боль в пояснице, поэтому он не мог заснуть до утра. Что еще хуже, о нем прошел еще один плохой слух, который быстро распространился по деревне.

Однажды, несколько дней спустя, когда он спал в комнате на первом этаже, примыкавшей к прихожей и веранде, пришла Канэ Ёсида с какой-то передачей. Он проснулся, когда знакомая фигура Канэ внезапно появилась в прихожей недалеко от него. У Муцуо это вызвало приятные воспоминания. Хоть и не так часто, как с Кимиэ Сэрой, он не раз был физически близок с Канэ.

– Эй, Канэ, – позвал Муцуо.

Прошел год с тех пор, как они в последний раз разговаривали.

– Чего тебе, Муцуо? – резко спросил Канэ.

Муцуо на мгновение разозлился, но ему хотелось вести себя по-взрослому, поэтому он подавил свои чувства.

– Послушай, мы можем не общаться, если хочешь, но давай хоть время от времени разговаривать.

Канэ фыркнула:

– О чем ты говоришь со своим туберкулезом!

– Что? – сказал Муцуо.

Он был так зол, что остатки сна с него мгновенно улетучились. Наступила минута молчания.

– Ты все время распускаешь обо мне всякие слухи, уймись уже, перестань врать, – сказал Муцуо.

– А насчет чего я соврала? – возразила Канэ.

– Ты брала у меня деньги и подарки, делала со мной кое-что, а потом говоришь, что никогда со мной не встречалась.

– Ты никогда мне ничего не говорил о своем туберкулезе.

– Ну и что, что не говорил? Я тогда и сам не знал.

– Ты меня обманул. Если бы я знала про туберкулез, я бы никогда тебе не дала.

– Я говорю, что не обманывал. Я дам тебе денег. Дай мне сейчас.

При этих словах Канэ потеряла дар речи. Она так разозлилась, что какое-то время ничего не могла сообразить.

– Что ты несешь, когда у тебя болезнь легких, – почти вскрикнул Канэ, – с ума сошел?

– Что ты сказала? – крикнул Муцуо.

– Чем тебе давать, я бы скорее дала своему быку.

– Что? Я тебя убью!

– Если сможешь убить – попробуй, убей! Ты же туберкулезник полуживой! Кого может убить такой дохляк!

Она повернулась и вышла во двор.

У Муцуо потемнел в глазах от гнева, он пнул ногой пол и выскочил в прихожую. Как был босиком, он побежал за Канэ во двор.

Заметив его, Канэ побежала. Муцуо прибавил и попытался догнать ее, но у него ничего не вышло. В тот день он чувствовал себя особенно плохо, ему быстро стало трудно дышать.

Он не смог пробежать и пяти метров. Он чувствовал,