По ту сторону огня - Ева Вишнева

охоты пустынники решили пошутить, – голос Диего был глухим, безжизненным. – Главный задержался, сказал, что вернется своим ходом. Мы уже добрались до поселка, когда все произошло. Они набросили на меня мешок, крепко связали. Вывели из повозки, заставили прямо так добираться до площади, улюлюкали и смеялись. Я долго держался, но в какой-то миг вдруг…

Диего замолчал, сглотнув. Я решила дать ему время.

Жестокие игры были обычным делом среди охотников. Порой отбирали друг у друга вещи, прятали в укромных местах. Завязывали человеку глаза и кидали в него предметы. Диего же всегда держался в стороне. Но в этот день все сложилось иначе.

– Не знаю, как это случилось, но я вдруг оказался в доме своего отца. Секунду назад брел по песку с мешком на голове – и внезапно очутился в душной маленькой комнате. Помнишь, я рассказывал: отец часто запирал меня в кладовке. Оставлял одного в темноте на долгие часы, – Диего сцепил пальцы, судорожно вздохнул. Я мягко похлопала его по спине. Чуть успокоившись, мужчина продолжил: – Так он наказывал меня за слабость. За то, что я не мог отбиться от толпы уличных мальчишек. Позже я узнал, что именно отец приказывал им задирать меня, устраивать драки. За малейшие промахи в учебе, непослушание, робость. Я часами стучал в запертую дверь, бился об нее, надеясь открыть. Но дверь не поддавалась, и никто по ту сторону не отвечал. Знаешь, в детстве самая большая мечта моя была – разнести дверь в щепки, спалить ее. Уничтожить, чтобы и следа не осталось. Теперь, оказавшись вдруг в той кладовке, я так разозлился, что с пальцев посыпались искры. Так все и случилось. Я сжигал все вокруг, но до последнего не понимал, где на самом деле нахожусь.

От мужчины пахло гарью, потом и чем-то еще, едва уловимым.

– Как ты справился с тем состоянием?

– Услышал твой голос. А после стал различать, что происходит вокруг. Но огонь не сразу получилось унять. И теперь… Кто я теперь? Убийца? Никчемный человек, который губит все, к чему прикасается. В итоге все те ужасные слова, которые говорил обо мне отец, оказались правдивы. Лучше бы я, мертвый, плыл сейчас по реке… А еще лучше… Лучше бы я погиб до того, как попасть сюда.

– Нет! – перебила я, но больше ничего не смогла произнести. Лишь осторожно обняла Диего.

До тела мертвого бога мы добрались вечером. Странно, но в прошлый раз дорога не заняла столько времени. Наверняка Главный знал кратчайший путь.

Едва мы приблизились, моя кожа покрылась мурашками, виски болезненно сдавило. Я запрокинула голову, осматривая груду останков, возвышающуюся над песком. Синие жилы, осколки полых костей с металлическим отблеском, обрывки странной материи – возможно, кожи. Множество оттенков, от светло-розового до бурого. Ни за что не поверить, что все это когда-то было заключено в определенную форму.

Диего впервые оказался рядом с телом мертвого бога. Он побледнел, стал крепко сжимать кулаки и тут же расслаблять ладони.

– Немеют, да? Знаю. У меня так же, – что и говорить, я сама чувствовала себя странно. В прошлый раз Главный не позволил настолько приблизиться к богу. – Ну, где ты видел людей?

– С другой стороны. Там была чернота – наверное, проем.

– Давай поищем.

Шаги давались тяжело, перед глазами все расплывалось, к горлу подступала тошнота. «Это от усталости, от голода. От того, что мы сегодня пережили». Я цеплялась за эту мысль и гнала прочь другую: «Мертвый бог разозлился, он отомстит, уничтожит».

Когда первый холод коснулся кожи, мы наконец увидели проем. От облегчения в мыслях чуть прояснилось, сердце выровняло ритм. Взявшись за руки, мы с Диего сделали шаг в темноту. Когда глаза привыкли, стал различим слабый свет жил. Спертый воздух пах кисло. Под ногами чавкало, хрустело: казалось, я и впрямь ступаю по раздавленным внутренностям. Но бог погиб тысячелетия назад, а значит, эта сырость – от близости реки.

После, как мне показалось, часа бесцельных блужданий мы набрели на узкий проход. Диего зажег огонек на ладони: проступил низкий свод с уродливыми наростами, уходящая в темноту цепочка красных луж.

– Попробуем?.. – неуверенно предложил Диего.

Пожав плечами, я согласилась.

Едва мы вошли под свод, огонек погас, темнота набросилась, поглотила, вобрала меня в себя. Вспомнилась вдруг история, которую однажды рассказывал Рейнар – про огромную рыбину, глотающую корабли.

– Диего! – Я с ужасом осознала, что он больше не держит меня за руку. – Диего!

Ответа не было. Ноги подкосились от слабости и страха; я упала прямо в лужу. Одежда намокла, по телу прокатилась дрожь.

– Энрике! – вдруг раздался голос. Женский. Смутно знакомый. – Ты снова плачешь? Ах, что за капризная девчонка!

Чьи-то бережные руки подхватывают мое неожиданно маленькое тело. Чьи-то голубые глаза смотрят с непередаваемой нежностю. Кто-то убаюкивает меня, поет мне колыбельную. Шепчет в паузах между куплетами: «Спи, моя милая, моя хорошая».

Спать действительно очень хочется, но я упрямо держу глаза открытыми. «Спи!» – настойчивее повторяет женщина. Я сжимаю кулаки, внутренне собираюсь и прогоняю сон из своей головы: представляю его шляпкой, которую ветер срывает и уносит далеко-далеко.

На красивом лице женщины появляется испуганное выражение. Она шепчет, глотая слова: «Значит, это правда, я не ошиблась… Бедная моя девочка. Но я помогу, я постараюсь прожить дольше отпущенного срока, чтобы снять с тебя хоть на время эту ношу».

Потом то ли я и правда засыпаю, то ли куда-то лечу, да так быстро, что начинает укачивать. От скорости мир перед глазами смазывается в пестрый водоворот. Иногда на поверхность выплывают какие-то моменты из жизни, лица, слова, записанные на бумагу, – я не успеваю приглядеться, узнать, понять. А где-то далеко, на границе слышимости, жалобно кричит птица.

– Энрике! Энрике!

Вместо того чтобы затянуть, водоворот выталкивает меня на поверхность, со всей силы швыряет на камни. Я лишь успеваю подумать, что все кончено; секунда, и я разобьюсь.

– Энрике! Энрике!

Спине больно, боль стреляет по рукам, едва получается согнуть-разогнуть пальцы. Но в остальном я, кажется, в порядке.

– Энрике!

Темнота уже не кажется густой, сплошной. Я вижу, как Диего мечется в ней, натыкаясь на стены. Падает и тут же поднимается, продолжает звать меня. Собственное имя катится по тоннелю, бьется о стены и отскакивает – теперь почему-то звуча голосами Лилии, родителей, Фернвальда, Алана… И всех остальных, кого я когда-либо встречала в своей жизни.

– Диего? – Мой голос, отражаясь от стен, тоже искажается, становится чужим.

Мужчина замирает. Шепчет:

– Отец?..

– Да нет же! – повторяю, едва не плача. – Это я, Энрике.