Вернуть престол - Денис Старый

разговаривал с Воротынским и смело высказывался о том, что правление Шуйского скоро рухнет, а монарха нет.

— А что нет у соседей природных государей? — задал вопрос Воротынский, все же опасаясь озвучить главную крамолу.

— Ты, Иван Михайлович про Владислава польского, аль про шведа? Ну не про турку же, али франка какого? — усмехался Трубецкой.

— Толкую я о Владиславе, — сказал, наконец, Мстиславский.

Безусловно, как минимум, трое из присутствующих с удовольствием сели бы на царский стул. Тот же Мстиславский считался по знатности не уступающим, ну почти что, Шуйским. Хотя главой рода Шуйских вообще должен считаться молодой Скопин-Шуйский, нынче пленник Тульского.

— Да, он природный, от карлы польского и шведского. И то даст нам великие выгоды. Может сподобимся от крымской навалы избавится разом, — размышлял вслух митрополит Филарет. — Коли сподобитесь, благословлю!

Филарет встал, демонстративно опираясь на посох, хотя никакой немощи не ощущал.

— Стой, Федор Никитич! Как же так? — возмутился Федор Иванович Мстиславский.

— Охолони, боярин! Я в сане и мирское не мое, — Филарет улыбнулся, ему понравилось шокировать возомнивших себя вершителями судьбы России. — Приде брат мой Иван Никитич, да зять Борис Михайлович Лыков-Оболенский. А я помолюсь за вас всех.

Филарет хотел быть одновременно и в политической повестке, в конце концов, со сменой мирской власти, на Руси уже заведено менять и патриарха, но митрополит Ростовский оставлял пути отхода. Да, в число заговорщиков войдет его брат, зять, но сам Филарет как бы в стороне. Но никто, почти, никто, не знает истинных замыслов Романова.

— Так, что Владислава на царство? — уточнил Мстиславский, а Воротынский уже достал грамоту, адресованную королю Сигизмунду III Вазе.

Бояре хотели не просто царя-сына польского короля, что уже подразумевает под собой некую форму унии, союза, они жаждали стать магнатами. Да, вольности и власть того же Вишневецкого или Острожского, Радзивилов, Пац, Валовичей, иных магнатов, были очень притягательны. Собственные армии, возможность не подчиняться королю, принимать деятельное участие в выборе государя. Это ли не счастье?

Но только ни в коем случае, не шляхетская республика, где любой худородный дворянин может указывать и знатному боярину. Это в польской короне пусть балуются всякими «liberum veto», на Руси никакой худородный не станет запрещать законы.

— Когда выступаем? — спросил Мстиславский, а все посмотрели именно на Бутурлина.

Выпучив грудь, приподняв чуть надменно подбородок, воевода ответил:

— Я сообщу, как будет готово!

Сейчас Матвей Васильевич Бутурлин подписал себе смертный приговор. Такой надменности бояре, что входят в двадцатку книг местничества, не прощают.

*………*………*

Москва

8 июля 1606 года.

Василий Иванович Шуйский никак не мог усидеть на царском стуле. Ему все время ощущался дискомфорт. То седалище слишком потеет и преет, зудит, то колется, да так, что царь самолично проверяет обивку на иголки и колдовство. Потому все реже Шуйский сидел, а все больше прохаживался.

— Кому доверится, Владыко? — вопрошал Василий Иванович у патриарха Гермогена.

— На волю Господа уповай, но и сам сиднем не сиди! — пробасил высокий человек в рясе с зеленой окантовкой. — Когда у тебя три ворога, один повинен стать другом, до поры, токмо.

— Владыко, кто это? Могилевский вор? Так он ляхов наведет на русскую землю. Они же все выжгли у Брянска. Да и просить кого? Вот сеунча дождусь, посмотрю. А с поверженным вором и разговаривать стоит ли разговоры говорить? А Тульский? Ты же Владыко, ведаешь, что тот, что из Тулы, и есть Димитрий-Отрепьев, — сокрушался Василий Иванович.

— Ведаю, сыне, ведаю! А еще я знаю, что убивцы были у того самозванца. Твои люди! — Гермоген перекрестился.

— Так что делать, Владыко? — спросил Шуйский, игнорируя обвинение в коварстве.

— А простить и возвернуть! Сколь Годуновых осталось? А Нагих? Романовы в силе, отчего не приблизил? Токмо не Филарета, он плут и свое получил, выше митрополита ему не быть, но брата его, — перечислял решения Гермоген, но Шуйский кривился.

Не то он хотел слышать, не то. А вот на вопрос, который царь задал патриарху ранее, остается без ответа. Шуйский тяготел к тому, чтобы пойти на близкий союз со Швецией. И шведы уже прислали человека с вестями, что они были бы готовы и в этом году выступить и восьмитысячный корпус уже на границе.

— Не могу я дать тебе благословления на то, кабы земли православные шведам отдать, — Гермоген покачал головой.

— Зачем же, Владыко, пришел? — разочарованно спросил Шуйский.

— А сказать тебе, что инокиня Ольга не праздна оказывается… — Патриарх решил дать додумать царю.

— От вора Тульского? — спросил царь.

— Вот, кабы случилось так, что Димитрий Иоаннович, али тот, кто надел его личину, был уже на Божьем суде, так взял бы ты того мальца, коли мальчик буде, да воспитал, как своего. Вот и будет тебе наследник и опора для рода Шуйских. Ну, а коли девка, так также выйдет добро. Найдешь, к кому приставить, да за кого замуж выдать. Захорони по добру Годуновых, да Ольгу пригласи, кабы видели все, что она не праздна, — Гермоген на этот раз, давал, действительно, разумный совет.

Только одно остается за скобками — смерть Димитрия. Напрямую патриарх об этом говорить не может, но намек прозвучал столь непрозрачный… Впрочем, Шуйский прекрасно все понимал. И после пленения Ивана Ивановича, брата своего, он уже думал, как поступить с наследием, коли Господь не даровал своему рабу сына.

Патриарх ушел. Гермоген проявлял очень много своевольства, чувствовал, видимо, как слабеет государь.

— Кто еще? — раздраженно спросил Шуйский.

— Так, государь, воевода Матвей Васильевич Бутурлин. Ты велел его привести! — отвечал один из рынд государевых.

Шуйский махнул рукой в знаке, чтобы привели Бутурлина.

— Государь! — почти что боярин и член Боярской Думы, войдя к царю, плюхнулся на колени.

— Встань и сказывай! — повелел Шуйский.

— Так встретились, государь. Как ты и говорил, бояре сместить тебя желают, — встал с колен Бутурлин, но глаз не подымал, проявляя покорность.

— И Филарет там был? — поинтересовался Василий Иоаннович.

— Не стал слушать, ушел молится. Сказал, что ехал не разговаривать, а к Богу в обители обратиться, кабы Смута на русской земле прекратилась, — не моргнув и глазом, солгал Бутурлин.

— Вот так! Знать были Мстиславские, Трубецкие, Воротынский? — задумчиво говорил царь. — След за ними и Шереметевы, может и Головины подтянутся к заговору.

— Что прикажешь, государь? — спросил Бутурлин, проявляя нетерпение, словно пес, когда с ним играют палкой.

— Они от тебя и зависят. Без тебя не начнут. Подождем, может кто еще присоединится. Так все кубло спалим, — сказал Шуйский и его глаза заблестели.

Уже ни для кого не секрет, что свое слово не казнить, Василий Иванович не сдержал, и казни происходят регулярно. И чем дальше, тем больше хочется Василия назвать Грозным.

— Иди, Матвейка, и помни, кто именно тебя возвысил, — сказал Шуйский и позволил Бутурлину поцеловать