Свет – Тьма - Елена С. Равинг

Что-то сдавило грудь. Никакое ощущение свободы не перекрывало появившуюся горечь, поскольку он всё равно оставался моим отцом, которому когда-то я доверяла и которого когда-то любила. Пусть за ужином я наговорила много ужасных вещей, пусть, несомненно, он их заслуживал, но в глубине души я хотела ему верить…

Голова безвольно перекатилась набок, и невидящим взглядом я уставилась на железный стол для инструментов, вплотную придвинутый к койке. Его глянцевая поверхность сияла от чистоты и пустоты, которые нарушались лишь стоявшей на нём маленькой, круглой вазой, наполовину заполненной водой. Ни цветов, ни даже их следов я не заметила, что сразу ставило огромный, жирный вопрос на необходимости наличия данного предмета в больничной палате. Да и какие цветы могли быть в реанимации? Это только в иностранных фильмах больные пробуждались от наркоза, а их уже ждали огромные букеты, заботливо приготовленные дежурившими возле кровати родственниками. Но я жила в России, и здесь цветы в больницу, а тем более в реанимацию, приносить запрещалось. Зато кто-то не менее заботливо скотчем прилепил к вазе клочок бумаги, на котором было написано: «Не выливать».

«Защитничек…» — пронеслось у меня в голове.

Простому человеку могло показаться, что в вазе не было ничего, кроме обычной водопроводной воды двух или трёхдневной давности, из которой даже хлор уже испарился. Однако врачам оставлять её здесь не имело смысла, поэтому вывод напрашивался сам собой — это сделал Елиазар. Скорее всего, Старец поместил в вазу Духа, который охранял меня, пока я находилась в беспамятстве, ведь он обещал дать Защитника. А может, мне просто хотелось в это верить, поскольку так появлялась хоть какая-то уверенность, что, пока моя душа летала за пределами нашего мира, я пребывала в относительной, но всё-таки безопасности.

— Ну, Защитничек, и долго мне здесь валяться? — фыркнула я, услышав вместо своего голоса сдавленное хрипение.

Забавно, общалась с вазой…

На каком этапе я начала вести беседы с неодушевлёнными предметами? И как далеко это могло зайти?..

Но разговоры с живыми людьми сейчас пугали меня больше. Вновь нужно было сочинять истории для врачей и полиции, ведь они не оставят меня в покое и будут расспрашивать, пока не докопаются до истины. Что я скажу на этот раз? Что никто не виноват? Что я сама бросилась под машину? Тогда они точно вызовут психиатра.

Хотя…

Теперь я знала, кем являлся лечащий врач нашей семьи. А ему, скорее всего, уже сообщили причину, по которой я попала в больницу. Не будет больше спектаклей про примерную пациентку и заботливого доктора. Не будет пыток с бутафорскими тестами на вменяемость и их выдуманными результатами. Лазаревский и так отлично знал о моей вменяемости. Но кому я могла рассказать о том, что он был тёмным и хотел поместить меня в психушку, потому что я была светлой?

Никому.

А если попытаюсь это сделать, то окружающие окончательно уверуют в моё безумие…

Я усмехнулась, вдруг осознав нелепость своих рассуждений. Я всё ещё мыслила категориями из прошлой жизни, от которых никак не могла избавиться. Зачем Лазаревскому жаждать моего заключения в клинику? Какая разница, где я буду находиться до начала Битвы? Мой наивный страх перед злым доктором исчез, ведь он ничего не мог мне сделать. Возможно, когда-нибудь мы встретимся в другом мире — вот тогда у нас появится шанс выяснить отношения, и тогда он может оказаться для меня действительно опасным. Но не сейчас.

А сейчас мне требовалось время на восстановление, и почему-то я была уверена, что свет предоставит мне его. Скорее всего, Старец пока не появится, ведь у него таких, как я… Ай, я не знала, скольких ещё ему нужно было посетить и покалечить. Да и не желала его видеть, если честно. Моя ненависть к Свету немного улеглась после всего, что Елиазар поведал в заброшенном доме, хотя от его повествования голова до сих пор шла кругом. Я чувствовала себя средневековым человеком, которому пытались объяснить устройство вселенной: что земля была шарообразной, а не плоской, что она вращалась вокруг солнца, а не наоборот, и что звёзды — это не крошечные, светящиеся камни, приклеенные к небесному своду, а бесчисленное множество подобных солнц, паривших в бесконечной пустоте под названием «Космос». Рассказ Елиазара перечеркивал все мои представления о жизни, об устройстве мира и о земных религиях. Однако благодаря ему за рассыпавшейся старой реальностью, наконец, замаячила новая — странная и непонятная, но хоть какая-то. Вот только я по-прежнему не понимала, зачем Высшим Силам понадобились наши жалкие жизни. Разве могли мы решать Судьбы миллионов, если даже со своими не способны были разобраться? Зачем они боролись за нас и пытались поделить? Может, вовсе не из-за нашей ценности, а из-за нашей цены? Вдруг мы являлись разменными монетами, которые Высшие Силы, подверженные схожим порокам, использовали для собственного превосходства?..

Мне казалось, что, получив ответы, я успокоюсь. Но я лишь заглянула через маленькую щёлочку в другой, высший мир, и вопросов стало ещё больше…

— Уже очнулась? — удивлённо спросила девушка, бесшумно появившаяся на пороге палаты.

Я с трудом перевела на неё взгляд и сфокусировала внимание, которое витало в иных мирах.

Это оказалась медсестра — стройная, молодая и, наверное, красивая, поскольку из-за обилия косметики естественные черты её лица почти не просматривались. Золотые волосы лежали аккуратными локонами, создавая вокруг головы подобие гривы и выдавая уйму времени, которую девушка потратила на создание своей причёски. Я слегка кивнула в ответ, больше только глазами. А когда, наконец, смогла поймать её взгляд, то вместо радости и облегчения обнаружила на кукольном лице недовольное и нетерпеливое выражение, заставившее съёжиться под тонкой простынёй. Наверное, я испортила ей спокойную смену…

Мелкими шажками медсестра подошла к кровати и стала возиться с приборами над моей головой, что-то там поправляя или делая вид, что поправляла. Двигалась она как-то неестественно и заученно грациозно, совершая ненужные движения кистями рук и бёдрами, словно за ней могли постоянно наблюдать.

— Долго?.. — прохрипела я через маску.

— Что долго? — непонимающе захлопала она голубыми глазищами.

— Долго… Я без сознания?

— А… Да. Второй день уже, — она быстро сняла бутыль с подставки, явно спеша закончить дела и вернуться к чтению модного журнала. — Думали, что ты очнёшься только завтра. Если вообще очнёшься… Что-нибудь болит?

Последние слова прозвучали с явно наигранным беспокойством, заставив меня усмехнуться. И эта усмешка жёстко отдалась болью в злосчастном боку.

— Всё… — выдавила я, перестав веселиться.

— Немудрено! Я скажу доктору, что…

Замолкнув на середине фразы, девушка юркнула под занавеску и принялась громыхать чем-то в