Inferente. История одного письма (СИ) - Фадеева Варвара

Лиум очнулся первым:

— И она её?..

— Да.

В кабинете воцарилась тишина, нарушаемая только чьими–то шагами по палубе и скрипом досок. Мерный гул моторов вёл нас вперёд, а часы немилосердно отмеряли уходящее время.

— Мы похоронили её там же, — уточнила я. — Поэтому нас так долго не было.

— Как Флейм это перенесла? — осторожно спросил Корсак.

— Ей нужно время, — прямо ответила я. — Она очень любила Луну.

— Но ведь она собрала её не так давно, — заметил Лиум.

— Она вынашивала эту идею ещё до поступления в ГПУ, — уклончиво сказала я. — Её мечтой было собрать именно такого дракона. И она использовала для неё лучшие детали, которые носила в своём бесценном ящике.

— О, — только и протянул друг.

— Да.

Мне было больше нечего сказать, поэтому некоторое время мы сидели молча. Снаружи успел начаться дождь, стучащий по борту мелкой дробью

Когда тишина стала невыносимой, я поднялась и ушла в свою каюту.

Она встретила меня сереющим небом и бьющимися в окно каплями. Больше я ничего не могла видеть, да и не хотела.

Завернувшись в плед, я забралась с ногами на рабочее кресло у окна и облокотилась о прохладное стекло. Дождевая симфония убаюкивала, а светло–серые тучи очаровывали.

Наслаждаясь ими, я так и сидела — неподвижно, расслабленно, без единой мысли.

Лишь секундная стрелка часов и капли продолжали шептать о своём.

Глава 36. Крылья

На следующий день Флейм решила перенести все инструменты и детали из каюты. По словам девушки, сейчас она не могла смотреть на них. Что ж, теперь не только у меня будут плохие ассоциации с металлом и маслом.

Лиум пришёл узнать, как она, и помогал нам до вечера.

На то, чтобы собрать абсолютно всё и переместить это в кладовую, у нас ушло два дня. Подруга в это время была не в лучшем расположении духа, хотя старалась не унывать. Сеньорита всячески старалась поддерживать хозяйку: тёрлась чешуйчатой металлической головкой о руку, ластилась и ползала по плечам. Я смотрела на эти попытки успокоить создавшую её мастерицу, и не могла отделаться от мысли, что Сеньорита ведёт себя очень одушевлённо. Нет, я была абсолютно уверена, что в ней не спрятан чей–то мозг. Но мне кажется, когда человек создаёт что–то с полной самоотдачей и в творческом порыве, он вкладывает в творения частичку своей души. И позже она так или иначе проявляется.

И сейчас Сеньорита именно это и делала. Неважно, что она подключена к браслету, который измерял кровяное давление и пульс, благодаря чему она могла «понять», в каком состоянии находится носитель. Сейчас она будто бы пыталась помочь Флейм, и на заложенные программы глаза невольно закрывались.

Впрочем, самой подруги это не касалось — кажется, она не особо реагировала на активированный протокол «бедствие». Скорее игнорировала всё это, продолжая заниматься своим.

Сеньориту это не могло опечалить, ведь что она не знала, что такое грусть. Но со стороны смотрелось, будто именно её она и чувствовала.

Спустя эти несколько дней, в каюте было чисто и убрано. Даже слишком.

— Вот и всё, — тихо сказала Флейм, оглядывая результаты нашего труда.

— Да, — кивнула я, и мы немного постояли в гнетущей тишине. Стены и потолок будто давили на нас, угрожая схлопнуться. — Давай выйдем?

Девушка восприняла моё предложение как спасательный круг, и активно закивала.

Дело близилось к закату, когда мы вышли на палубу. Пустошь, простирающаяся к самому горизонту, была обильно полита апельсиновым соком закатных красок, а по небу распластались ватные ошмётки облаков. Картина выглядела по–своему завораживающе.

Мы с Флейм прошли к уже привычному месту в углу палубы, и сели на вечно лежащие здесь канаты. Несмотря на всё желание, начать говорить о чём–то не получалось, и мы просто отдыхали.

Сеньорита неустанно лазила туда–сюда по руке девушки, ластилась и тёрлась металлической головкой о кожу, пыталась заглянуть в глаза. Но Флейм продолжала упрямо игнорировать её, устремив рассеянный взгляд куда–то вдаль.

Мне было жаль маленькую змейку, и в конце концов я не выдержала:

— Может, хватит?

— Что? — всё так же рассеянно переспросила подруга.

— Почему ты игнорируешь Сеньориту? Она уже который день пытается тебя подбодрить. Почему ты ведёшь себя так, будто это в порядке вещей?

Она окинула змейку равнодушным взглядом и выдала:

— Потому что так и есть. Она ведь обычный механизм.

Я удивлённо воззрилась на подругу. Слышать подобное от неё было не просто странно — дико. Мало того, что Флейм часто привязывалась к вещам и дорожила ими, так ещё и Сеньориту она трепетно любила с самого момента создания. Однажды наш одногруппник случайно задел её сумкой, и чуть не поплатился важным конспектом за это. Так что потом все знали, что к Сеньорите лучше лишний раз не подходить.

А теперь…

— Как ты можешь говорить такое? — изумилась я.

Подруга снисходительно обратилась ко мне:

— Бри, то, что ты назвала «попытками подбодрить» — всего лишь часть её программы. У неё нет души или чувств, и это не её решение. Это те действия, которые я заложила в неё при сборке. И всё.

— Вот именно, Флейм, — сказала я, и в ответ на её взметнувшиеся брови, пустилась в объяснения. — Может, она никогда не была живой змеёй и у неё нет собственной души, но у неё есть то, что ты сама в неё вложила. Та забота и тепло, которое ты вкручивала вместе с гайками и соединяла проводами. У неё есть душа — ровно столько, сколько ты ей дала. Пусть частичка, пусть совсем небольшая. Но она у неё есть. В конце концов, она — твоё первое механическое животное.

— Но я собирала её ради того, чтобы суметь помочь Луне! — наконец ожила девушка. — А теперь понимаю, что это всё было ошибкой. И получается, что Сеньорита — тоже.

— Вовсе нет, — возразила я. — Ничто из этого не было ошибкой. Если бы ты не решила следовать этой цели, то не пошла бы в ГПУ и мы бы никогда не встретились. А я не знаю, что бы делала без тебя.

— Да как–то уже справилась бы, — буркнула Флейм.

— Боюсь, что нет, — грустно усмехнулась я. — Потому что без твоей помощи я бы никогда не справилась с кошмарами, которые мучили меня на первом курсе, и с тоской по друзьям, которая буквально съедала меня.

— Ты не выглядела так, будто тебя что–то сильно мучило, — заметила подруга.

Я пожала плечами.

— Потому что мне было, для кого держаться, — призналась я. — Я же не могла позволить себе раскиснуть при вас, правда? — с усмешкой спросила я.

Флейм тоже слегка усмехнулась, и кивнула.

— Что бы ни происходило, я была рада, что ты рядом. Даже когда ты списывала у меня и получала оценку лучше, — со смешком добавила я, вызывая у подруги улыбку. — Ведь после этого мы всё равно вместе шли пить кофе в кондитерскую или гулять по парку. Или доставать продавцов на ярмарке и дегустировать всё, что только было можно, пока Сеньорита заставляла всех либо умиляться, либо недоумевать. И знаешь, что–то мне подсказывает, что ты не просто так отрабатывала новые идеи на других драконах вместо того, чтобы делать это с ней, — заговорщицки прищурилась я, отчего та смущённо опустила глаза. — Ты любишь её, и уже давно не имеет значения, зачем изначально она была сделана. Так что просто позволь себе поверить, что твоё правильное решение не отняло у тебя всё, чем ты дорожила. В конце концов, мы со Сеньоритой всё ещё рядом, и никуда не собираемся деваться.

Флейм посмотрела на меня, а потом на Сеньориту, что продолжала упорно тереться о её руку. Подруга протянула к ней пальцы и слегка погладила, на что та ответила прикрытыми, как от удовольствия, глазами, и стала ещё активнее ластиться. Девушка наконец–то позволила себе улыбнуться.

— Ты права, — добавила она. — Спасибо.

— Всегда рада, — слегка поклонилась я, и полезла в карман. — У меня для тебя кое–что есть.

Под удивлённым взглядом подруги, я достала деревянную коробочку с теми самыми кулонами–крыльями, что купила ещё в начале полёта. Они терпеливо ждали своего часа и теперь радостно блеснули в лучах заходящего солнца.