Inferente. История одного письма (СИ) - Фадеева Варвара

Правильно ли я поступила, когда согласилась помочь скрывать припадки Луны? Когда стала закрывать глаза на очевидное, чтобы не ранить подругу?

С каждым днём я получала всё больше поводов для сомнений в этом. Но по–прежнему помогала. За свои слова надо отвечать.

С самого начала этой истории я почти всё время проводила с ними: то на дрессировках, то теперь, помогая справляться с приступами. С Корсаком мы общались только по делу, и то куда реже. Поскольку управлять судном в таких условиях было сложнее, мы делали это втроём, чтобы чаще сменять друг друга. В другое время он не занимал меня — понимал, что я нужна Флейм.

Если бы я оказалась на её месте, наверное, вела бы себя так же. Особенно учитывая, что в смерти Луны она винит себя. Но проблема в другом: она никак не могла принять самого факта гибели собаки. Поэтому и боролась все эти годы, отчаянно собирая дракона за драконом.

Это был путь искупления, который она для себя выбрала.

Луна смотрела на меня в лучшем случае с десятой долью преданности и любви, которую оказывала своей хозяйке, но даже так я не могла оставаться к ней равнодушной. Озорная, добрая и весёлая, она прямо источала дружелюбие. Гонялась за мячиком и ходила хвостиком за Флейм, ластилась как живая и катала на себе. Сложно было поверить, что это тот же самый дракон, который набросился на Дрейка и оторвал руку Лиуму.

— Мы завтра высадимся на поверхность, чтобы оценить ландшафт. Скоро надо будет спускаться на шлюпке, и надо понимать, что нас ожидает, — сообщила я.

— О, отлично! Луна сможет погонять по простору, — обрадовалась блондинка. — У неё с каждым днём всё больше и больше энергии. Хорошо, что будет, куда её деть.

Флейм сказала «больше энергии», но мы обе знали, что скрывалось за этими словами на самом деле. И обе молчали.

— Да. «Рассветный Путник» немного тесен для драконов — не рассчитали при строительстве, — улыбнулась я.

— В следующий раз выберем дирижабль побольше, — усмехнулась она, хотя мы обе всё понимали.

Следующего раза не будет. Ей не место на воздушных кораблях.

Вечером того же дня Луну снова переклинило. Если бы я вела статистику, то могла бы сказать, что припадки у дракона стали случаться в разы чаще. Вчера два раза в день. Сегодня три.

Позавчера это случилось и вовсе неожиданно: за обедом Флейм начала спорить с Лиумом за какую–то мелочь. Конечно, в этом не было ничего нового, но Луна так не считала. Чем активнее они спорили, тем ближе она подбиралась к точке кипения.

В конце концов, дракон опрокинула стол, лишь чудом не задев нашего друга.

Поначалу Флейм хотела оставаться рядом с драконом, когда ту переклинивало. Но потом ей пришлось признать, что лучше просто дать питомице выпустить пар.

Поэтому мы запирали её в комнате, пока припадок не пройдёт, и после этого заколачивали дырки в стенах и расставляли вещи обратно. И это происходило в режиме минимальной активности…

— Слушай… А ты не можешь сделать дракона поменьше? — предложила я, в очередной раз устанавливая книжную полку обратно. — И поместить мозг Луны в него.

— Не получится, — покачала головой подруга, убирая вещи на места. — Мне и в первый раз это стоило огромных усилий, и был момент, когда всё едва не улетело в закат. Боюсь, что во второй раз затея обречена на провал.

— Но почему ты изначально сделала её такой большой? — спросила я, обернувшись к Флейм.

Та вздохнула, и присела на тумбочку.

— Я хотела, чтобы больше никто и ничто не могло ей навредить, — опустив глаза, призналась блондинка. — И чтобы ей было нечего бояться.

— Ох, Флейм, — только и сказала я, и, подойдя, обняла подругу.

Она молча прижалась ко мне, а Луна присела рядом и уткнулась мордой в ногу хозяйки.

Отчаянное желание защитить питомицу сейчас подвергало опасности всех нас. В том числе и её. Но когда изменить что–либо нельзя, и читать нотации попросту нет смысла.

У неё не существовало предохранителя, который мог бы остановить это. Он был просто не учтён самим мозгом, а все механические не работали. Флейм изобретала один за другим, и все они ломались. У девушки опускались руки, а мне оставалось лишь быть рядом, наблюдая нарастающее отчаяние в её глазах. И стараться не дать ему захлестнуть подругу.

Но что было самым худшим — во время припадков она не только громила всё вокруг, но временами жутко скулила. Такое было всего пару раз, и всё же… У меня мурашки шли по коже, пробираясь в мозг ясным пониманием: она сходит с ума от происходящего. И страдает.

Когда это случилось впервые, мы с Флейм сидели на полу, рядом с запертой дверью. Шум, с которым она носилась по каюте, ненадолго прекратился, и мы уж было подумали, что пора открывать, когда услышали вой. А потом звуки беготни возобновились.

Флейм вздрогнула и застыла, уперевшись взглядом в пустоту. Если меня пробирало от услышанного, то каково же было ей?

Я сглотнула, и нащупав пальцами ладонь подруги, аккуратно сжала её.

Та никак не отреагировала. Но, по крайней мере, так она знала, что не одна.

Однажды я увидела, как Луна ударилась головой о стену и с недоумением уселась рядом. Опыт подсказывал ей, что должно быть больно, но этого чувства не последовало. Всё, что у неё осталось от ощущения мира — это те чувства, что она испытывала к Флейм. Нюх был не её, вкус давно утерян, а стальная кожа не давала ощутить дуновения ветра. Девушке удалось сделать несколько сенсоров у неё на голове и шее, чтоб та понимала, когда её гладят. Но мне всё больше казалось, что это — по большей части её память о ласковых прикосновениях, нежели действительные ощущения.

Насколько я знаю, собачий интеллект и самосознание очень отличается от человеческого. Но несмотря на это, мне было сложно перестать представлять себя на её месте.

Если бы я утратила привычные способы ощущать мир, смогла бы жить так? Смогла бы продержаться на одних только чувствах к тому, кого люблю? Если бы больше не чувствовала солнечного тепла и запутавшегося в волосах ветра, если бы не могла ощутить вкуса кофе с молоком и свежих фруктов, и от прикосновений осталась бы только память?..

Не сошёл бы мой мозг с ума в таком случае?..

Тем вечером мы заперли Луну в каюте с самыми толстыми стенами.

И спустя пять минут своего безумия, она пробила их.

Мы позаботились, чтобы в этой части корабля никого не было. Но дракон быстро бегала, и в таком состоянии не слушала никого. Даже отчаянно зовущую её Флейм.

Луна проскочила несколько проходов, прежде чем нарваться на Ксанта с ящиком инструментов. Она тут же бросилась к нему.

Парень выронил их и побежал прочь.

Отбросив попавшийся под лапы ящик, он мчалась дальше. Мы — за ней.

От каждого мощного прыжка дощатый пол содрогался, а парень прытко бежал, не разбирая дороги.

Когда нам уже казалось, что она вот–вот его настигнет, Ксант проскочил в узкий проём и побежал дальше. Прыгнув следом, Луна застряла своими мощными плечами. Может, это бы тоже её не остановило, но приступ заканчивался.

Подбежав сзади, мы притормозили и опёрлись руками о колени в попытке отдышаться.

Луна растерянно оглянулась на нас, совершенно не понимая, что происходит. Она то и дело пыталась освободиться из плена дверного проёма. Ещё миг в её прежнем состоянии, и его бы не было вместе с частью стены.

Кое–как высвободив дракона, мы разделились: Флейм пошла оценить ущерб каюты, а я — догонять Ксанта и уверять его в том, что Луна просто разыгралась и всё нормально. Ещё было бы неплохо отдать инструменты. К счастью, они были целы, чего не скажешь о ящике. От него остались только щепки…

Паренёк шёл в машинное отделение, когда я окликнула его.

— Ксант, ты в порядке? — уточнила я, подойдя ближе.

— Да, вроде бы, — дёрнул плечами юноша. — Что на неё нашло? Я думал, ещё немного — и от меня не останется ни винта, ни гайки!

— Знаешь, она просто заигралась. С ней такое бывает временами, — доверчиво сообщила я. — Просто мячик ускакал куда–то в твою сторону, и она погналась за ним.