Последнее приключение странника - Аньес Мартен-Люган

Не обходилось и без яростных стычек между нами. Чтобы щадить мать, брата и сестру, я старался помалкивать. И продолжал сражаться на два фронта: нырял, переходил с уровня на уровень обучения, когда он давал мне такую возможность, и поддерживал миф об эллинге. Самое неприятное заключалось в том, что у меня хорошо получалось, я старался, и заказчики постоянно нахваливали отцу мою работу. И это побуждало его продолжать. Мне удалось убедить его, что я учусь подводной сварке с единственной целью: улучшить качество работы на судоверфи и усовершенствовать свои навыки. Он воспринял это как знак того, что я наконец-то смирился. Так все и шло до того дня, когда мне сообщили, что я принят в Национальную водолазную школу. Я ошалел от радости, уверенный, что он будет мной гордиться, но, услышав о моем поступлении, он отказался меня отпускать. В восемнадцать лет я сбежал из дома и ухитрился получить субсидию для оплаты обучения. Я вернулся через несколько месяцев, ободренный успехом, ведь я окончил школу лучшим в выпуске. Но он вывалил на меня поток оскорблений. Я ему ответил. И без всяких угрызений совести уехал – меня уже ждала работа на другом конце света. Я окончательно открестился от него и оставил мать, брата и сестру справляться с его злостью на меня. Тем не менее в последующие годы я делал все, чтобы доказать ему: он имеет право мной гордиться. Это стало моей навязчивой идеей. Я исправно сообщал все свои новости, рассказывал о крупных судоверфях, где работал, о строительстве плотин одна внушительнее другой, об обслуживании нефтяных платформ крупных корпораций. Я регулярно отправлял им сообщения о самых заметных своих успехах, о рекордной глубине моих погружений, об экспедициях одна удивительнее другой. Но ничего не менялось. По неизменному убеждению отца, я был дезертиром, бездельником, туристом, трусом, бросившим свою семью и ни на что не годным. Он был прав: в отчаянном стремлении заставить его гордиться мной, я упускал свою жизнь. Мне, как и большинству коллег, с которыми я общался, было некогда за кем-то ухаживать, где-то оседать, устраивать нормальную жизнь. Мы были горсткой вечных кочевников, существующих вне системы и безнадежно одиноких. Когда младший брат взял на себя управление семейной судоверфью, я для отца перестал существовать. У него наконец-то появился сын, достойный его. Я больше не утруждал себя попытками вырасти в его глазах, изменил род деятельности, занялся подводными фото-и видеосъемками и исследованием затонувших кораблей. Это только ухудшило наши отношения. Мы вообще прекратили разговаривать, даже в мои редкие приезды.

– Какой милый человек твой отец…

Ее ирония вырвала у меня мимолетную улыбку.

– После нарисованного мной портрета у тебя не могло сложиться другого впечатления… Но в этой истории я тоже не белый и пушистый, доля ответственности лежит и на мне.

Она потрясенно покачала головой и пошла за вином для себя. Пробормотав что-то себе под нос, снова села на диван. Сделала глоток и недовольно уставилась на меня в упор.

– С учетом того, что я о нем услышала, любопытно было бы разобраться, что такое ты исхитрился ему сделать, чтобы считать себя виноватым.

Неужели она любит меня настолько, что уверена, будто я никогда не делал ничего плохого? Скоро она разочаруется, ведь она так уважает своих родителей.

– За годы я успел стать придурком, Эрин, полным придурком, и притом самоуверенным… Заносчивость – скверный недостаток.

Она пожала плечами, как будто я выдал банальность.

– Ты реагировал на рану, которую он тебе нанес.

Пора было прекращать строить из себя святого.

– Может, и так, но это меня не извиняет. Я относился к нему высокомерно, смотрел на него как на пустое место, вел себя с ним пренебрежительно, ты даже не представляешь себе насколько. Чтобы отомстить ему, я в красках расписывал крупные судоверфи – не чета его маленькому предприятию, – которые посещал и на которых время от времени работал. Мне хотелось причинить ему боль, показать, как много он потерял, упиваясь своей отцовской властью. Но на самом деле все было наоборот – да, он всегда был жестким, но никогда не хотел меня сломать. Мой отец, Эрин, всю жизнь пахал ради семьи и своих детей, то есть и ради меня…

Отец едва не разорился, когда в 1990-х в судостроительной отрасли случился кризис. Он решил, что все потерял, в том числе себя. Своим спасением он был обязан матери. И он не прекращал работу ни при каких обстоятельствах, посвящал ей дни и ночи. Отец был трудоголиком, храбрым, стойким к неудачам. Даже получив травму, он оставался на стапеле. Никакого отдыха, никаких отпусков.

– Он никогда не запрещал мне нырять, оплачивал мне курсы и первую экипировку. Единственное, чего он от меня ждал, это чтобы я работал вместе с ним. Он надеялся, что я сохраню то, что он создал, хотел передать мне свое дело; он догадывался, что оно мне нравится, и он не ошибался. Вот только я мечтал о другом. О погружениях, о том, чтобы уходить под воду… Но я не смел признаться ему в этом, не провоцируя его, не бросая ему вызов. Я вел себя как мелкий кретин, каким я и был. А он, взобравшись на пьедестал отца семейства, не готов был выслушать меня и принять мой выбор.

Нас поглотила глубокая тишина. Я не догадывался, что Эрин ответит мне. Она как будто замкнулась, погрузившись в свои мысли. Но вдруг резко подняла голову и посмотрела на меня с интересом.

– Когда вы с ним разговаривали в последний раз?

– Не помню… Лет шесть назад или больше.

Она пришла в ужас. Как ей принять подобное, если у нее совсем другие отношения с родными?

– Мы с ним оба замкнулись в молчании, характер у нас дерьмовый. И мой неудачный брак не способствовал росту его уважения ко мне. Он окончательно убедился, что я полный лузер…

– Какая связь?

Я слишком рано поднял эту тему. Я не готов был прямо сейчас выложить ей все остальное. Скоро я это сделаю, но не сегодня вечером. Для родителей эта история не секрет. Луиза потребовала, чтобы я выяснил, не было ли у кого-то в семье трудностей с зачатием ребенка. Я долго сопротивлялся, сам наводил справки, но потом сдался и спросил у матери, а она, вероятно, проговорилась отцу.

– Если ты не в состоянии удержать жену, значит, по мнению моего отца, грош тебе цена. – Я извернулся, уходя от прямого ответа.

– Но это бред! Это его слова?

– Нет… Мы больше не разговариваем, я уже тебе