Последнее приключение странника - Аньес Мартен-Люган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И я понемногу сбрасывал с себя всю шелуху. Моя скорлупа растрескивалась, и я обретал себя. Чем дольше я, работая рядом с ними, избавлялся от сжимавшего меня в тисках напряжения, тем сильнее я плакал. Слезами облегчения. Грусти. Радости. Слезами примирения – с ними и с самим собой. Как описать то, что я переживал? Но каждая пролитая слеза приносила мне еще чуть-чуть душевного покоя.
Когда совсем стемнело, Артур первым отложил инструменты и направился вглубь ангара. Возмутился царившим бардаком, который он никогда не приведет в порядок. Я усмехнулся, распознав отцовские и свои собственные интонации. Брат покинул ангар, а я продолжал работать, слыша сосредоточенное дыхание отца, который тоже не собирался останавливаться. Мы разыгрывали сражение нервов. А может, тянули время. Как себя вести, если вы давным-давно перестали друг с другом разговаривать, если из общего остались только злость и обида, но вы все еще любите друг друга, несмотря ни на что и вопреки всему? В конце концов он остановился, обошел судно, внимательно рассматривая мельчайшие детали. Иногда он ворчал и замирал возле того, что его беспокоило. Наконец он добрался до меня и долго стоял за моей спиной, не делая ни малейшего движения. Немного погодя он опустил руку мне на плечо, сильно стиснул его и долго не разжимал пальцы. Он дрожал, я не шевелился. Я проглотил рыдание. Он шумно засопел. Не отпуская меня, он погладил дерево, которое я старательно обрабатывал.
– Отличная работа…
И снова молчание. Он еще сильнее сжал мое плечо.
– Я горжусь тобой, сын…
Груз этих слов придавил меня. Никогда раньше я не слышал их от него. И я догадался, что он подразумевает не проделанную мной сегодня работу. Я наконец-то выпрямился. Мы уставились друг на друга и простояли так едва ли не вечность.
– Прости, – прошептал я.
Он потряс головой, его взгляд снова стал жестким.
– Тебе не за что извиняться. Ты здесь.
Наши глаза встретились, мы изучали друг друга. Отец навсегда останется таким же властным, сильным, суровым. И тем не менее нежность, угадывающуюся в выражении его лица, было ни с чем не спутать. Отец любил меня. Я любил отца. Связь, которая сегодня установилась между нами, стирала все ошибки, залечивала раны от взаимных упреков, сглаживала все шероховатости и недопонимания.
– Иди поздоровайся с матерью.
Я кивнул и улыбнулся. Он улыбнулся в ответ.
Мы были на середине двора, когда к нам присоединился вышедший из дома Артур. Он притянул меня к себе и хлопнул по спине. Отец наблюдал за нами.
– Братик, мне надо уходить, но я рад тебя видеть. Когда Соня поймет, что упустила тебя, она взбесится и превратится в фурию.
Я обнял его еще крепче.
– Успокой сестричку, скажи ей, что скоро я опять приеду, совсем-совсем скоро, и пробуду подольше.
Он отодвинулся и ласково похлопал меня по затылку с веселой ухмылкой:
– Постарайся взять ее с собой.
Мне понадобилось меньше двух секунд, чтобы въехать.
– Эрин что, уже с мамой?
Он со смехом кивнул и убежал. Что они рассказали друг другу? Мы с отцом пошли дальше. Перед тем как войти внутрь, он меня остановил:
– У тебя были проблемы на Реюньоне?
Я тут же напрягся, взял его за плечо и отвел в сторону от дома.
– Нет, почему ты спрашиваешь?
– Какой-то тип оттуда звонил нам несколько недель назад. Разыскивал тебя. Я забыл его имя, а впрочем, не помню, назвался ли он.
Я почувствовал, что бледнею.
– Он хотел с тобой поговорить, заявил, что ты задолжал ему какую-то услугу…
– Ты сообщил ему, где я?
– Нет. Он показался мне каким-то мутным.
Я покосился на окна, в которых различил силуэты Эрин и матери; они что-то обсуждали. Зачем Иван испоганил такой прекрасный, такой грандиозный момент?
– Эрин не должна об этом узнать, – распорядился я.
Он насторожился:
– У вас неприятности?
– Необязательно, но я боюсь, как бы он не охотился за ней и детьми.
Он отшатнулся. Такого он не ожидал. В свою очередь, он долго изучал происходящее внутри дома.
– Гари, мы всегда готовы прийти на помощь ей и детям, если ты попросишь. Ты привел ее к нам, она – часть твоей семьи и, стало быть, нашей.
27
Эрин
Застекленная дверь открылась. Порог гостиной перешагнул отец Гари, никто другой это быть не мог. Он долго и внимательно всматривался в меня, после чего подошел, протянул руку, я ее схватила, он сильно сдавил мою ладонь, глядя мне прямо в глаза, и я ответила и на его взгляд, и на рукопожатие. Этот человек был суровым, требовательным, но от него исходила искренность, трогательная грубоватость и он умел любить – таким я его восприняла. Все мои прошлые предубеждения рассеялись. Пусть он допускал ошибки, но именно он сделал из Гари мужчину, которого я любила.
К нам присоединился Гари и сразу направился к матери, с трудом сдерживающей волнение. К ней возвратился сын. Когда он приблизился, она взяла его за плечи, хотя точнее сказать, она вцепилась в него, как если бы опасалась, что он вот-вот улетучится в облаке дыма.
– Здравствуй, мой родной. – Она поцеловала его.
– Здравствуй, мама.
Его голос был мягким-мягким, полным любви. Они обменялись ласковыми улыбками. Затем он оглянулся на меня:
– Ты здесь…
