Последнее приключение странника - Аньес Мартен-Люган

вздрогнули и прекратили работать. Я наклонял голову, отворачивался, что-то мешало мне хотя бы поздороваться с ними. Они тоже ничего не говорили. Я взялся за дело, встав напротив отца и брата. Я давно выучил наизусть все жесты; они принадлежали мне. Отец с братом так же без слов возобновили работу. Я сфокусировался на том, чем занимался, и видел только разлетающиеся стружки и руки отца. Его руки труженика, морщинистые, с пятнами от возраста и работы, с благородно почерневшими ногтями. Они были великолепны. Я скучал по ним. Руки моего брата были моложе, но следовали тем же путем. Мои тоже были изуродованы, с той лишь разницей, что их обесцветила морская вода. Мы трудились в полной тишине, и это продолжалось, как мне казалось, целую вечность. Но мне было наплевать. Им тоже. Все остальное перестало представлять для нас интерес. Мы разделяли общую цель. Нам надо было вновь обрести друг друга и продвинуться в реставрации суденышка. Мы постоянно меняли инструменты, и, если я не находил то, что искал, брат без единого звука протягивал это, инстинктивно угадывая, что мне нужно. Передавая инструмент, он понимающе и ласково подмигивал. Брат никогда не держал на меня зла, он всегда меня прощал.

И я понемногу сбрасывал с себя всю шелуху. Моя скорлупа растрескивалась, и я обретал себя. Чем дольше я, работая рядом с ними, избавлялся от сжимавшего меня в тисках напряжения, тем сильнее я плакал. Слезами облегчения. Грусти. Радости. Слезами примирения – с ними и с самим собой. Как описать то, что я переживал? Но каждая пролитая слеза приносила мне еще чуть-чуть душевного покоя.

Когда совсем стемнело, Артур первым отложил инструменты и направился вглубь ангара. Возмутился царившим бардаком, который он никогда не приведет в порядок. Я усмехнулся, распознав отцовские и свои собственные интонации. Брат покинул ангар, а я продолжал работать, слыша сосредоточенное дыхание отца, который тоже не собирался останавливаться. Мы разыгрывали сражение нервов. А может, тянули время. Как себя вести, если вы давным-давно перестали друг с другом разговаривать, если из общего остались только злость и обида, но вы все еще любите друг друга, несмотря ни на что и вопреки всему? В конце концов он остановился, обошел судно, внимательно рассматривая мельчайшие детали. Иногда он ворчал и замирал возле того, что его беспокоило. Наконец он добрался до меня и долго стоял за моей спиной, не делая ни малейшего движения. Немного погодя он опустил руку мне на плечо, сильно стиснул его и долго не разжимал пальцы. Он дрожал, я не шевелился. Я проглотил рыдание. Он шумно засопел. Не отпуская меня, он погладил дерево, которое я старательно обрабатывал.

– Отличная работа…

И снова молчание. Он еще сильнее сжал мое плечо.

– Я горжусь тобой, сын…

Груз этих слов придавил меня. Никогда раньше я не слышал их от него. И я догадался, что он подразумевает не проделанную мной сегодня работу. Я наконец-то выпрямился. Мы уставились друг на друга и простояли так едва ли не вечность.

– Прости, – прошептал я.

Он потряс головой, его взгляд снова стал жестким.

– Тебе не за что извиняться. Ты здесь.

Наши глаза встретились, мы изучали друг друга. Отец навсегда останется таким же властным, сильным, суровым. И тем не менее нежность, угадывающуюся в выражении его лица, было ни с чем не спутать. Отец любил меня. Я любил отца. Связь, которая сегодня установилась между нами, стирала все ошибки, залечивала раны от взаимных упреков, сглаживала все шероховатости и недопонимания.

– Иди поздоровайся с матерью.

Я кивнул и улыбнулся. Он улыбнулся в ответ.

Мы были на середине двора, когда к нам присоединился вышедший из дома Артур. Он притянул меня к себе и хлопнул по спине. Отец наблюдал за нами.

– Братик, мне надо уходить, но я рад тебя видеть. Когда Соня поймет, что упустила тебя, она взбесится и превратится в фурию.

Я обнял его еще крепче.

– Успокой сестричку, скажи ей, что скоро я опять приеду, совсем-совсем скоро, и пробуду подольше.

Он отодвинулся и ласково похлопал меня по затылку с веселой ухмылкой:

– Постарайся взять ее с собой.

Мне понадобилось меньше двух секунд, чтобы въехать.

– Эрин что, уже с мамой?

Он со смехом кивнул и убежал. Что они рассказали друг другу? Мы с отцом пошли дальше. Перед тем как войти внутрь, он меня остановил:

– У тебя были проблемы на Реюньоне?

Я тут же напрягся, взял его за плечо и отвел в сторону от дома.

– Нет, почему ты спрашиваешь?

– Какой-то тип оттуда звонил нам несколько недель назад. Разыскивал тебя. Я забыл его имя, а впрочем, не помню, назвался ли он.

Я почувствовал, что бледнею.

– Он хотел с тобой поговорить, заявил, что ты задолжал ему какую-то услугу…

– Ты сообщил ему, где я?

– Нет. Он показался мне каким-то мутным.

Я покосился на окна, в которых различил силуэты Эрин и матери; они что-то обсуждали. Зачем Иван испоганил такой прекрасный, такой грандиозный момент?

– Эрин не должна об этом узнать, – распорядился я.

Он насторожился:

– У вас неприятности?

– Необязательно, но я боюсь, как бы он не охотился за ней и детьми.

Он отшатнулся. Такого он не ожидал. В свою очередь, он долго изучал происходящее внутри дома.

– Гари, мы всегда готовы прийти на помощь ей и детям, если ты попросишь. Ты привел ее к нам, она – часть твоей семьи и, стало быть, нашей.

27

Эрин

Застекленная дверь открылась. Порог гостиной перешагнул отец Гари, никто другой это быть не мог. Он долго и внимательно всматривался в меня, после чего подошел, протянул руку, я ее схватила, он сильно сдавил мою ладонь, глядя мне прямо в глаза, и я ответила и на его взгляд, и на рукопожатие. Этот человек был суровым, требовательным, но от него исходила искренность, трогательная грубоватость и он умел любить – таким я его восприняла. Все мои прошлые предубеждения рассеялись. Пусть он допускал ошибки, но именно он сделал из Гари мужчину, которого я любила.

К нам присоединился Гари и сразу направился к матери, с трудом сдерживающей волнение. К ней возвратился сын. Когда он приблизился, она взяла его за плечи, хотя точнее сказать, она вцепилась в него, как если бы опасалась, что он вот-вот улетучится в облаке дыма.

– Здравствуй, мой родной. – Она поцеловала его.

– Здравствуй, мама.

Его голос был мягким-мягким, полным любви. Они обменялись ласковыми улыбками. Затем он оглянулся на меня:

– Ты здесь…