Быль и небыль - Тамара Григорьевна Габбе

я принес. Да не бывать тебе большухой надо мной!

Баба взвыла и просит мужа вместе на поле идти. (В одиночку-то боится — нива от деревни за три версты.)

— Нет, — говорит мужик. — Пущай до утра. Поутру придешь, а робеночек уж там. Не надо и носить.

Баба пошла одна — нешто мать оставит!

Приходит она к ниве, а возле зыбки нянька стоит — с лес наровень — качает зыбку и приговаривает:

— Бай, бай, дитятко, бай, бай, милое. Матушка забыла, а батюшка оставил! Бай, бай, дитятко! Бай, бай, милое! Матушка забыла, а батюшка оставил.

Ну, как ей подойтить! Подошла эдак сторонкой и говорит:

— Куманек, кормилец! Отдай ты мне робеночка!

А ён отбежал, захлопал в ладоши и закричал:

— Ха-ха, ха-ха, ха-ха! Шел да шел и кумушку нашел!

И гулко таково бежит по лесу да все кричит:

— Шел да шел и кумушку нашел!

Вишь, любо ему стало, что куманьком его назвали.

А баба схватила робенка, — да опрометью из лесу.

Лешой и целовальник

Лешие — они на крыс и зайцев в карты играют, все равно, как мы на деньги.

Вот раз проигрался лешо́й в пух и прах. До нитки, как говорится.

Ну, проигрался, значит — плати долг. Собрал он цельное стадо крыс да и гонит их по-закраинам. Подгоняет к кабаку.

Подогнал и кричит целовальнику:

— Отпирай! Тащи вина!

А ночь была поздняя. Целовальник думает:

«Кого еще нелегкая принесла?» — и не отозвался.

Лешо́й постучал разом во все двери, во все окна и опять кричит:

— Эй, ты! Давай четверть водки!

Испугался целовальник: кричат как нелюди! Затаился и молчит.

Лешо́й взял, приподнял весь кабак за угол и говорит:

— Ну!

Целовальник ажно помертвел. А жена у него была быстрая, схватила она цельное ведро водки и подает гостю.

— Пей, батюшка, пей!

Лешо́й одним духом все ведро выпил и деньги отдал. Потом опять кабак поставил, как надо, и погнал крыс дальше.

«Свети, светило!»

Раз — это дело было великим постом — ходил мужик за лыком, да и заблудился в лесу.

Ходил, ходил… И уж ночь наступила, а выйти никак не может.

И вот слышит — кто-то кричит: «Свети, светило! Свети, светило!»

Подошел мужик поближе, видит — сосна старая, клепистая, как говорится, вершиной прямо в землю смотрит. А на той клепине лешо́й сидит и ковыряет лапоть.

А когда луну закроет оболоком, он и кричит:

— Свети светло!

Мужик взял здоровую хворостину, подошел потихоньку. И как закричал тот: «Свети светло!» — муж взял да и вытянул его по кры́льцам.

Лешо́й соскочил, — что на крыльях слетел, — да и ходу, а сам кричит:

— Не свети! Не свети!

Думает, верно, это месяц его хворостиной дернул…

Правда ли, нет ли, а рассказывают…

С. Я. Маршак о сборнике «Быль и небыль»

Я давно люблю русские сказки и знаю их как будто не худо. Однако я прочел сборник Т. Г. Габбе, как новую, еще не знакомую книгу. Многие сказки в этом сборнике были мне попросту неизвестны раньше, другие повернулись ко мне какой-то новой, неожиданной стороной.

Сборники сказок обычно считают достоянием детей. Эта книжка по характеру своему отнюдь не детская. В сказках и легендах, входящих в нее, живет та взрослая, чуть ироническая и спокойная мудрость, которая является результатом большого и нелегкого жизненного опыта.

Прочтите сказки — вернее, притчи — «Тяжелая рука», «Фалалей Фалалеев сын», «Отцов друг», «Клад», — и это сразу станет очевидно. Только взрослый читатель вполне оценит и глубину этических выводов, и экономию слова, и филигранную тщательность в отделке деталей.

Сказки эти имеют право именоваться сказками в первоначальном и буквальном смысле этого слова. Их живая устная интонация напоминает нам о традициях лесковского сказа.

Все эти чисто литературные качества книги должны в равной мере заинтересовать и читателя — самого широкого — и литератора-профессионала.

Сборники сказок, выпущенные за последние полвека различными географическими, этнографическими, краевыми учреждениями, выполнили в большей или меньшей степени свою научную задачу, но как-то умудрились даже несколько разочаровать в сказке людей, которые любили ее по воспоминаниям детства.

Нам, литераторам, давно пора заняться сказкой, как поэзией, не отдавая ее всецело в распоряжение ученых, которые ищут и находят в ней материал для своих специфических целей. Дело литераторов — создать обширный свод русских сказок, и старинных и более поздних, для того, чтобы показать читателю все художественное богатство народной поэзии.

Мне кажется, что книга Т. Г. Габбе служит этой задаче талантливо и добросовестно.

Москва, 31.1.1946 г.

Вера Смирнова. Об этой книге и её авторе

Если бы маленькие зрители, восторженно принимавшие на сценах детских и кукольных театров «Золушку», «Город мастеров», «Волшебные кольца Альманзора», «Авдотью Рязаночку», умели видеть не только актеров, но и автора этих пьес, — имя Тамары Григорьевны Габбе было бы широко известно в нашей стране. Правда, театральные круги хорошо знали ее: среди драматургов-сказочников, так славно утверждавших сказку в современном театре, рядом с именами таких замечательных сказочников, как Евгений Шварц, Самуил Маршак, всегда повторялось имя Т. Габбе.

Много лет Т. Габбе работала и как редактор-составитель сборников сказок, русских и иностранных. Она умела пересказывать сказки народов мира, сохраняя их национальный колорит и не нарушая строя русского языка, очень тонко чувствовала стиль и поэзию сказки — народной и литературной.

Работа над сказкой так увлекала ее, что она сама написала целую книгу сказок, взяв за основу сюжеты и мотивы русского фольклора. Лишь немногие друзья знали об этой работе, и только теперь, через несколько лет после смерти Т. Г. Габбе, сказки эти впервые увидели свет.

Работу Т. Г. Габбе высоко ценил С. Я. Маршак.

В своем отзыве на книгу Т. Г. Габбе он очень верно заметил, что сборники сказок, выпущенные за последнее время различными географическими, этнографическими, краеведческими учреждениями, «выполнили в большей или меньшей степени свою научную работу, но как-то умудрились даже несколько разочаровать в сказке людей, которые любили ее по воспоминаниям детства». В самом деле: часто научно-изыскательский характер этих изданий, классификация, множество комментариев так утяжеляют и сушат сказки, что они теряют всю прелесть непосредственности и свободы вымысла.

Ничего подобного нет в этой