Притяжение Андроникова - Коллектив авторов

Часть восточного оружия М. Ю. Лермонтова хранится в фондах Пушкинского дома в Санкт-Петербурге.

Рукоять, подаренная В. А. Андрониковой, казалась такой изящной, что первой мыслью было: это рукоять кинжала, причем, вполне возможно, даже детского или женского – не того ли, например, о котором поэт написал: «Лилейная рука его мне поднесла»? Но любые версии необходимо доказывать, и я поехала в ГИМ, в отдел восточного оружия.

Заведующей отделом была в то время Э. Аствацатурян. Она сразу определила, что рукоять принадлежала не кинжалу, а ятагану, и сделала его описание: «Половина рукояти турецкого ятагана. Ятаган восточно-анатолийского типа, конца XVIII – первой половины XIX в. Половина рукояти железная, с напаянным тонким серебряным листом, украшенным гравировкой и чернью. Орнамент симметричный, стилизованный, растительный. По центру сверху вниз размещен черневой стебель, в середине которого расположен круг с шестиконечной звездой; в середине звезды – восьмилепестковая розетка. Остальная часть заполнена трёхлепестковыми листьями».

Э. Аствацатурян показала мне коллекцию восточного оружия ГИМа, и я убедилась, что грозное оружие кавказских воинов конца XVIII – первой половины XIX века – сабли, ятаганы, шашки – действительно имели очень изящные, красивые рукояти. Ятаган – холодное колющее и рубящее оружие, обоюдоострое, составляет середину между саблей и кинжалом, употреблялось в Азии и на Кавказе. Большой знаток этой темы, Э. Аствацатурян много рассказывала о том, какое огромное значение имело оружие на Востоке, и подарила мне свою только что вышедшую книгу «Оружие народов Кавказа». М., 1995 (здесь и далее использованы сведения из указанной книги Э. Аствацатурян).

Для воинственных народов, населяющих кавказские и азиатские страны, оно было не только средством вооружения – хотя, конечно, в этом состояло его главное назначение. Производство оружия у горцев было высоко развито издавна. Изготовленное известными мастерами, отделанное серебром и золотом, оно имело само по себе высокую материальную ценность, служило предметом торговли, обмена, входило в плату за невесту, использовалось в важных расчетах. Каждый горец с двадцати до шестидесяти лет считался воином и обязан был иметь полное вооружение.

Изготавливалось оружие практически в любом селении, но существовали и специализированные центры: Кубачи, Амузги, Казанище и др.; они славились далеко за пределами Кавказа. С другой стороны, большой популярностью на Кавказе пользовались западноевропейские и азиатские клинки. Рукояти и ножны к ним делали кавказские умельцы, при этом отделка их отличалась изяществом и высоким мастерством. Чаще всего это было серебро с гравировкой, чернью и позолотой – наиболее популярный вид отделки оружия в XVIII–XIX веках. Чернью по серебру наносились оригинальные узоры, чаще всего стилизованные растительные орнаменты. По-кубачински они назывались «тутта» и «мархарай», в других местах иначе. Два эти узора были основными. «Мархарай» («заросль») – асимметричный узор, в нем спирали и разводы, густо усаженные завитками, листочками и цветочками различной формы, разбегаются в разные стороны. Узор «тутта», т. е. «ветка», – симметричный. В основе его вертикально вытянутый стебель с отходящими симметрично в обе стороны завитками, листьями и цветами. Промежутки заполнялись мелким рисунком. Эту композицию мог выполнить только очень опытный мастер. Узор описываемой рукояти ятагана восходит к орнаменту «тутта».

Дальше необходимо было по возможности выяснить историю бытования ятагана. Естественным образом, в первую очередь мы попытались разыскать Н. А. Никифорова. К счастью, Николай Алексеевич был жив. В ответ на просьбу сообщить все, что касается описываемого предмета, Н. А. Никифоров (к тому времени уже девяностолетний, ослепший и больной) написал: «Время стерло подробности получения полручки сабли, как мне помнится, серебряной с чернью, изготовленной кавказскими мастерами, возможно, Кубачи. Есть знатоки, которые могут сказать: кем и когда сделана сабля.

Через мои руки, перед глазами и перед памятью прошел не один десяток предметов истории. Едва припоминаю рассказ передававшего или передавшей, что клинок в первые годы революции был выброшен в колодец, а ручка поделена между сестрами, может быть, просто между родственниками. Кто и когда укрепил ее на мрамор? – вспомнить не могу ни при каких обстоятельствах.

Возможно, у Михаила Юрьевича было несколько сабель; вспомните этот период, когда ковры настенные сплошь были увешаны холодным оружием. Это увлечение, возможно, не миновало и Лермонтова. Так что версия о том, что ручка от сабли и сабля, вполне возможно, принадлежали Лермонтову. Человек он был состоятельный и романтик».

Как видим, Н. А. Никифоров называл оружие, которому принадлежала рукоять, саблей.

В лермонтовское время увлечение восточными предметами и в особенности оружием, поскольку военное дело, военная карьера были весьма престижными, действительно являлось массовым.

Описывая кабинет Печорина в Петербурге, М. Ю. Лермонтов в романе «Княгиня Лиговская» пишет: «На полу… разостлан был широкий… ковер, разрисованный пестрыми арабесками, – другой персидский ковер висел на стене… и на нем развешаны были пистолеты, два турецкие ружья, черкесские шашки и кинжалы».

В повести «Кавказец» о русском офицере, едущем в действующую армию на Кавказ, Лермонтов пишет: «Он еще в Петербурге сшил себе ахалук, достал мохнатую шапку и черкесскую плеть на ямщика. Приехав в Ставрополь, он дорого заплатил за дрянной кинжал и первые дни, пока не надоело, не снимал его ни днем, ни ночью».

Едущий на Кавказ «в действующий отряд по казенной надобности» офицер Печорин имеет при себе «шашку в серебряной оправе» и «дагестанский кинжал».

Сослуживец Лермонтова А. И. Цейдлер, командированный «в отдельный Кавказский корпус… для участия в военных действиях против горцев», сразу же по прибытии в Тамань купил у татарина «прекрасную шашку и кинжал».

Лермонтов служил на Кавказе, участвовал в кровопролитных сражениях. Более того, он командовал сотнею «летучих охотников, которые действовали как партизаны, а потому брили головы, одевались по-черкесски и презирали огнестрельное оружие». Говоря его же словами, «он понял вполне нравы и обычаи горцев».

Описывая себя в боевом черкесском наряде, его герой Печорин говорит: «И точно, что касается до этой благородной боевой одежды, я совершенный денди: ни одного галуна лишнего, оружие ценное в простой отделке».

Оружию воин придавал первейшее значение. «Бешмет всегда изорванный, в заплатках, а оружие в серебре», – сказано у Лермонтова в повести «Бэла» о Казбиче. Бывалый кавказец Максим Максимыч с презрением отзывается об осетинах: «Преглупый народ… ничего не умеют… и к оружию никакой охоты нет: порядочного кинжала ни на одном не увидишь».