Андрей Кожухов - Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский

же до опасности, на которую они шли, – дело было такое хорошее, что никто об этом и не думал.

Все вопросы вершились очень проворно. Споров и дебатов не было: время было слишком дорого. Многие, однако, делали различные предложения и подавали советы, которые Андрей принимал либо отвергал без разговоров, ставя свое окончательное решение. Общий план был очень прост. Завтра, с семи часов утра, Андрей с десятью товарищами займёт выбранное для действия место. Остальные сорок человек будут рассыпаны в разных пунктах поблизости, так как толпиться всем вместе на пустой улице было бы опасно. Затем, по мере того как начнёт сходиться народ, Андрей соберёт и своих. Если улица будет занята сплошной толпой, заговорщики станут двумя полувзводиками по обеим сторонам улицы, друг против друга, чтобы не быть смятыми и разрозненными, когда при первом взрыве народ шарахнется и бросится бежать.

Если же, наоборот, улица будет слабо наполнена, заговорщики должны будут стоять врассыпную. В таком случае Андрей со своим десятком составит авангард, который задержит на минуту процессию и даст время остальным сбежаться со всех сторон. Всё это, впрочем, как и многое другое, могло быть окончательно решено лишь на месте действия.

– Теперь, – сказал Андрей, посмотрев на часы, – пора идти за оружием.

Было половина восьмого. Ватажко должен был перевезти бомбы из квартиры Заики. Их предполагалось выдать на эту ночь семерым вожакам для хранения в безопасном месте. Раздать их людям решено было на другой день утром, перед началом действия, в видах осторожности. Полиция могла накануне казни произвести на всякий случай несколько ночных обысков и, наткнувшись на такие опасные вещи, догадалась бы, в чем дело. Более обыкновенное оружие, вроде револьверов, могло быть роздано немедленно.

Совещание кончилось, и присутствующие собирались разойтись, чтобы встретиться завтра на поле битвы.

Из школьных воспоминаний Андрей знал, что перед битвой классические военачальники говорят речи. Но он не был речист, да и смешно было бы с его стороны воодушевлять таких людей.

– Итак, до завтра! – сказал он вместо речи.

Некоторые уже направлялись к дверям, когда Давид подозвал Андрея и обратил его внимание на подозрительного человека, вертевшегося около дома.

– Я уже минут десять наблюдаю за ним, – сказал Давид. – Он всё посматривает на наши окна, хотя и пытается не подать виду.

Андрей взглянул на улицу.

– Ничего, это мой приятель! – поспешил он успокоить присутствующих.

Незнакомец был полицейский писарь, сообщавший ему за небольшое вознаграждение все доходившие до него интересные сведения.

– Да не подходите вы к окнам, – остановил он любопытных. – Приятель мой не храброго десятка и – чуть что – сбежит.

Все отошли от окон, и Андрей, выйдя на улицу, в течение нескольких минут тихо говорил с полицейским.

Когда он вернулся, его лицо было далеко не спокойно, хотя выражало скорее злость, чем смущение.

– Полиция уже что-то проведала, – заговорил он сердитым тоном. – Кто-то разболтал! Это просто срам!

– Что? Что такое? Невозможно! Уверены ли вы в том, что говорите? – запротестовали в один голос все присутствующие.

– Совершенно уверен. Полицейский рассказал мне, что незадолго до закрытия присутствия вбежал частный пристав и тотчас прошёл к полицеймейстеру. Через пять минут оба поспешно вышли и поехали к губернатору. Они были очень взволнованы и продолжали говорить, проходя через канцелярию. Он уверяет, что ясно расслышал слова «динамитные бомбы». Ни выдумать, ни во сне их увидеть он не мог, так как, конечно, ничего не знает о нашем деле… Ну, что вы на это скажете?

Все были ошеломлены. Факт был налицо, положительный, несомненный и тем не менее совершенно невероятный. Революционеры не всегда осторожны. Тот или другой из вновь завербованных мог проболтаться сестре, невесте, близкому приятелю. Это было в пределах возможного. Поэтому-то и было решено привлечь большинство лишь в последний момент. Но подобным путём тайна не могла распространиться далеко. Только измена, прямой донос могли привести к такому быстрому открытию.

Одна и та же оскорбительная, унизительная мысль читалась на лице присутствующих.

Торопливо все семь голов собираются в тесный кружок. Торопливым шёпотом задаются и отвечаются вопросы, слишком обидные, чтобы произнести их вслух, особенно при посторонних, какими были теперь Андрей и Давид.

– Нет, невозможно! Они вербовали только верных, надёжных людей! – решительно заявляли все семеро, обращаясь к Андрею. – Полиция ждёт какой-нибудь попытки и, вероятно, испугалась какого-нибудь вздора. Ошибка, наверное, разъяснится, и она сама успокоится. До настоящего заговора она ни в коем случае не могла добраться. Дело всё кончится пустяками.

Громкий звонок, сопровождаемый сильным стуком в дверь, избавил Андрея от необходимости отвечать. Он только иронически кивнул на дверь и вынул из кобуры свой большой пятиствольный револьвер.

Все поняли знак и тоже схватились за оружие в твёрдой решимости дорого продать свои жизни.

Прислонившись к стене, с револьвером в правой руке, Андрей левой медленно отодвинул засов.

Но вместо выстрела оставшиеся в комнате услышали в прихожей сердитое восклицание Андрея:

– Что за черт?! Не могли вы постучать как следует?

– Я очень спешил, – оправдывался Ватажко, так как это был он.

– Ну что бомбы? Доставлены, конечно? – спросил Андрей смягчаясь.

– Нет, – сказал Ватажко, – нельзя было взять бомбы…

– Как? Вы их до сих пор еще не взяли? Что же вы всё это время делали?! – снова вспылил Андрей.

Они вышли тем временем из прихожей и стояли среди комнаты. Все глаза были тревожно устремлены на них.

– Страшное несчастие! – быстро заговорил Ватажко. – Заика ранен, может быть, уже умер теперь. Сегодня около полудня в его квартире произошёл взрыв. Когда мы подошли к дому с тележкой, мы увидели, что в том этаже, где он жил, все стекла перебиты, в нескольких даже рамы взломаны – это было, должно быть, что-то ужасное!..

– А бомбы? Как же с бомбами? – перебил Андрей. – Входили вы в дом?

– Нет, не входили. Мы увидели, как туда вошёл полицейский надзиратель. На дворе суетились городовые. Полиции, очевидно, уже дали знать, и дом был занят. Скверно, убийственно скверно!

– Что же вы сделали? – спросил Андрей упавшим голосом. – Узнали вы что-нибудь окончательно?

– Да. Мы прошли мимо дома. Я оставил тележку товарищу, а сам обошёл вокруг и задами вернулся к дому со стороны реки. Дочь садовника работала в огороде; я с ней заговорил, и она рассказала, что в доме был взрыв, что Заика лежит без чувств и что в его квартире полиция. Я попросил ее никому обо мне не говорить и спрятался за кусты у забора. Мне в щёлку видны были ворота и часть двора. Там стояли две тюремные кареты; я видел, как вынесли на носилках Заику и положили