Андрей Кожухов - Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кровавое столкновение казалось неизбежным. Но его не случилось. Самые крайние элементы – организованные революционеры – не желали вооружённого столкновения, которое могло только помешать успеху их более серьёзной попытки отбить приговорённых нечаянным нападением.
Манифестация произошла сама собой и была создана, главным образом, посторонними людьми под впечатлением минуты. Это было хорошо, но не надо было заходить далеко.
Сдерживающее влияние, идущее от крайних к более умеренным, редко бывает безуспешным. Когда эскадрон казаков, за которым следовала пехота, показался в конце улицы, толпа разошлась, и все дело ограничилось криками и несколькими каменьями, брошенными в солдат.
Глава III
Борьба с препятствиями
В пятницу – через два дня после произнесения приговора – в газетах появилось известие, что генерал-губернатор заменил смертную казнь для старшей Дудоровой двенадцатью годами каторжной работы и сократил на шесть лет срок каторги для ее младшей сестры. Смягчение было значительно и возбудило самые сангвинические надежды в той многочисленной части публики, которая рада первому предлогу, чтобы отделаться от всякого неприятного ощущения.
По городу вдруг пошли слухи, что и с остальными приговорёнными поступят так же милостиво. Уверяли, что генерал-губернатор за помилование и хлопочет об этом в Петербурге. Передавались даже его подлинные слова, которые одни из вестовщиков будто бы слышали от него лично, а другие – «от самых достоверных людей».
Ни Андрей, ни его товарищи не могли разделять этих иллюзий. Благодаря Ксении, кузине Заики, им удалось установить постоянные сношения с неприятельским лагерем.
Они знали, что губернатор еще ничего не решил и что приписываемые ему слова были продуктом фантазии, если не сознательной ложью. Для Василия и Бориса о помиловании не могло быть и речи. Но приговор над Зиной или Бочаровым, а пожалуй, и над обоими, мог быть смягчён.
Однако ничего определённого нельзя было сказать. Все зависело от настроения петербургских властей в данный момент. При такой неизвестности работа заговора становилась подавляюще трудной. Малейшая неосторожность могла навлечь роковые последствия, так как стоило полиции открыть или даже заподозрить существование заговора, и четыре друга повиснут в воздухе в виде отместки. При таких обстоятельствах сосредоточение руководства всем в руках одного лица было очень полезно, устраняя опасность многочисленных собраний и совещаний. Но и одному человеку было трудно действовать смело и энергично ввиду громадной ответственности.
В тайну предприятия были посвящены до сих пор только семь человек, хотя для его выполнения нужно было по крайней мере всемеро больше. Меньше, чем с полсотней людей даже с динамитными бомбами нельзя было отважиться напасть на вооружённый конвой. Охотников предполагалось завербовать за день или за два до момента действия. Это было лучшим средством сохранить тайну предприятия, требовавшего стольких участников. Семь человек, составлявших ядро заговора, были набраны из местных революционеров с хорошими связями среди городских кружков. Каждый из них, в свою очередь, намечал пять – десять человек, надёжных и смелых, которым можно было предложить участвовать в деле. Затем Андрей уж должен был дать знак к созыву этого отряда. План этот соединял быстроту с осторожностью. Но вскоре оказалось, что нужно было пожертвовать той или другой.
Суббота и воскресенье не принесли ничего нового. В понедельник по городу распространился слух, что уголовные под присмотром конвоя копают ямы на Пушкарском поле, где должны были стоять виселицы. Но для скольких приготовлялись они? Для одного? Но работы велись в слишком больших размерах. Для двух, для трех или для всех четырёх? Город снова взволновался, на этот раз самыми мрачными слухами. Те самые люди, которые три дня тому назад говорили с полной уверенностью о помиловании, разносили теперь совершенно противоположные известия.
Андрей знал, что последние слухи так же произвольны, как и предыдущие. Генерал-губернатор не говорил ни с кем об этом деле. Но самая отсрочка решения была очень подозрительна. Казни политических преступников производились иногда почти тайком, через несколько часов после утверждения приговора, во избежание волнения публики. Что, если генерал-губернатор думает и теперь поступить таким образом? Между опасностью опоздать с приготовлениями и риском скомпрометировать дело преждевременной оглаской выбирать было страшно трудно.
Андрей решил держаться своего первого плана и ждать до конца. Через Ксению он мог узнать о конфирмации[49] через два часа после того, как бумага выйдет из губернаторского кабинета. Таким образом, даже в самом худшем случае все-таки у него останется от семи до восьми свободных часов. Такого срока было мало для организации пятидесяти человек, но на тридцать или сорок можно было, наверное, рассчитывать. Лучше было рискнуть действовать с меньшим числом людей, чем возбудить подозрение полиции. Впрочем, можно было рассчитывать, что губернатор пожелает соблюсти приличие и не станет чересчур торопиться.
Последние дни Андрей вовсе не выходил из комнаты, так как ожидаемая весть могла прийти каждую минуту.
В ночь с понедельника на вторник он спал лёгким тревожным сном напряженного ожидания, как вдруг слабый стук в стекло заставил его вскочить на ноги.
Он отворил окно и увидел в тени стены фигуру женщины слишком небольшого роста для Ксении, которую он ожидал.
– Кто тут? – спросил он шёпотом.
– Я, горничная Ксении Дмитриевны. Они сами не могли прийти и прислали это письмо, – послышался снизу такой же тихий голос.
– Давайте сюда! – сказал Андрей, протягивая руку.
– Я вас не знаю, – отвечала девушка, отступая назад. – Мне приказано передать письмо Александру Ильичу в собственные руки.
Андрей обернулся, чтобы разбудить Ватажко, но тот уже подошёл к окну. Он кивнул девушке, которая улыбнулась ему в ответ как знакомому. Белая бумага мелькнула в полутьме, переходя из одних рук в другие, и девушка вдруг бросилась бежать, охваченная внезапным страхом, не давши сказать ей спасибо.
Маленький ночник горел в углу комнаты. В тревожное время, когда полиция могла ежеминутно явиться, Андрей всегда оставлял на ночь огонь в комнате. С драгоценной и страшной бумажкой в руке он сел на пол и, перегнувшись к ночнику, прочёл при его свете следующие набросанные карандашом слова: «Приговор утверждён губернатором всем четырём. Казнь в следующую среду, в десять часов утра, на
