Рус. Заговор богов - Вадим Крабов

Структуры для перемещения посредством «троп» были слишком кривыми и прожорливыми. Вселенная представилась ему в виде книги, где каждая реальность – лист. Мир-планета описывалась абзацем, в котором каждая буква обозначала точку выхода из Звездной тропы. В запись координаты входили номера страницы, абзаца, строки и буквы. При желании можно было сравнить две метки и определить истинное расстояние между объектами, рассчитать количество Силы, необходимое для складывания листа, чтобы совместить букву с буквой. Именно так проходило перемещение. Тьма Эребуса или «расслоение Тьмы» («бумага» книги была многослойной и границы между листами не совсем четкими) лишь способствовали сворачиванию, но не являлись абсолютно необходимыми. Там же, растворяясь во Тьме, теряя осознание собственного «Я», Рус успел подправить структуру, превратив ее в полноценное Слово. Остатков Силы Геи хватило на его наполнение, и очумевшего пасынка выбросило на палубу корабля.

И сейчас, в каюте командующего, он снова воспользовался тем самым Словом и Силой Геи, которую выгреб с самого дна «астрального колодца» и которой с лихвой хватало на преодоление трех тысяч миль. Таким образом, Рус уже дважды сыграл роль Величайшей. Почему она терпела подобную наглость, неизвестно.

Комната в Храме Ланьи, оборудованная под детскую, оказалась в точности такой, какой сохранилась в памяти Веронии. Рус даже почувствовал нечто вроде сильного эффекта дежавю. Кормилица, та самая женщина-оборотень, которую он пытал в своей вселенной, спала на шкуре, брошенной на пол, превращенный в натуральный газон: мягкая густая трава вырастала ровно на пять дактилей в высоту, не выше. Идеальное футбольное поле, правда, площадью всего три на четыре шага, с детской кроваткой под стеной, противоположной арочному входу, занавешенному еще одной шкурой, волчьей, – лооски издевательски относились к своим компаньонам, незаметно для самих себя ставших слугами. Масляный фонарь с опущенным на ночь фитилем тускло мерцал, выхватывая свежую неоштукатуренную каменную кладку, еще хранящую запах обожженного известняка. На улице потемнело совсем недавно, шла только первая ночная четверть. Только для кельи без окон время суток не имело значения – тьма здесь царила всегда.

Гнатик, расшвыряв в стороны руки и ноги, сбив и скомкав суконное одеяло, лежал на животике и спокойно сопел, пуская из ротика тонкую сладкую слюнку. Крестик сбился на голое плечико, и Слово в нем буквально светилось мощной силой Земли. Наивный ребенок верил в защиту абсолютно. Как в подарок отца, которого обожал всей душой, как в самого папу, так редко заглядывавшего к нему, – любил и верил. Такой амулет Карпос пробить не смог бы, но Рус знал, что он и не пытался. Лоос, устами Веронии, категорически запретила. Она ждала Руса, и, похоже, ее терпение было вознаграждено.

Шаг, и кормилица уснула еще глубже – режь, не разбудишь; поворот, и Рус нависает над сыном. Сердце щемит, глаза режут слезы, горло запирает комок, мешая дыханию, руки тянутся к ребенку… а по телу взрослого ползут ядовито-зеленые побеги, поднявшиеся из травянистого пола. За один удар сердца безутешный отец был оплетен с ног до головы, и так и застыл, согнувшимся над чадом, не успев коснуться Гнатика. Пальцы, скованные живыми рукавицами, остановились в одном дактиле (менее двух сантиметров) от младенца. Сила Геи покинула Руса, уйдя также из амулета «универсальной защиты». Величайшая вовремя припомнила оскорбительную «игру в себя». Хвала богам, Гнатика не тронула – его крестик горел пуще прежнего.

– Глазам не верю: неужели в самом деле ты пришел? Милый мой! – послышалась насмешливая, несколько сокращенная цитата и, спустя два удара сердца, за противоположным от Руса краем кровати, со стороны ног безмятежного ребенка, появилась ослепительно красивая девушка, та самая, которая приходила в его вселенную.

Шажки ее были такими мягкими и незаметными, что показалось, будто она вплыла. Вокруг женщины клубилось столько Силы, что алтарь на берегу бухты теперь воспринимался жалкой подделкой. Стоит ей просто «дунуть», и поток Силы смоет защиту с Гнатика – Рус в этом не сомневался.

– Открой глазки, любимый, – проверещала богиня, и в маске, закрывавшей лицо Руса, образовались два отверстия, в глубине которых полыхнула ярость. – О как! Люблю горяченьких, ты же знаешь, Рус… Молчишь? Где нежные слова, где пылкие признания? Женщины любят ушами. Ой, прости! – воскликнула она, совершенно по-девичьи всплеснув руками, и вслед за этим у пленника освободился рот. – Надеюсь, ты не будешь здесь петь? А то я обижусь, – жеманно произнесла Лоос и капризно надула щечки. Но вместо пения изо рта Руса вылетел кровавый плевок, нацеленный в сына.

Богиня ничего не успела сделать. Мощнейший поток Силы и паучья сеть пролетели уже над ребенком, провалившимся в «яму». Точнее, в Слово, переместившее его в Эритрею, к матери, лишь недавно пришедшей в себя после тяжелого отката.

Как только Руса спеленало, он вызвал Гелинию. Погода в его вселенной выражала душевное состояние хозяина: было сыро и ветрено, небо закрыто тучами.

– Что случилось, Русчик?! – Гелиния мгновенно уловила тревожный настрой.

– Ничего, милая, все в порядке, – успокоил ее Рус, укоряя себя за невнимательность. В небесах запели птицы. Теплое солнце выскользнуло из-за туч. – Скоро на месте моего ухода выбросит Гнатика, будь готова.

– А ты?! – спросила жена с замиранием сердца.

– Я чуть позже. Эй! А ну брось реветь! Я сказал, что приду, значит, приду. Обещания я всегда выполняю. Ты давай там, поднимайся – нечего отлеживаться. Ребенок, считай, голый, беззащитный…

– Как беззащитный?! – Гелиния в отчаянии прижала к груди руки. Костяшки кулаков побелели.

– О Величайшая! – притворно возмутился Рус. – То ты обо мне печешься, то из-за сына плакать готова. Соберись! Амулет у него отлично работает, ничего ему не грозит. Разве что ты его слезами промочишь, и он простудится.

– Где? Как? Я ничего не понимаю, Рус! Не заговаривай меня! Откуда у тебя столько Силы возьмется?

В ответ он прижал жену к себе и зашептал в ухо:

– Я же не простой человек, забыла? И не бойся, я не собираюсь становиться каким-нибудь божком, ты мне дороже. Я вернусь, ты подожди немножко.

– Не обманываешь? – глухо спросила Гелиния, вжимаясь в куртку мужа. Ей было тепло, хорошо, надежно. Но тревога не уходила. – Может, мне вызвать Величайшую, как тогда, перед «Ссорой»?

Рус коротко и грустно улыбнулся, разглядывая густые черные волосы, стянутые в хвост.

– Не стоит. Сам справлюсь.

Образ любимой и любящей женщины волновал, звал за собой, с каждым ударом сердца манил все острее. Рус понял, что пора прощаться. Сын еще не свободен – надо завершить дело, обеспечить его безопасность на годы вперед, и с расставанием медлить нельзя – дальше будет еще тяжелее и горше.

– Просто на нас с Гнатиком Силы не хватит, придется по очереди. Здесь ночь, и все спят. И я не собираюсь никого будить. Пока, Гелька… – прижался губами и носом к волосам, сильнее втягивая запах, старясь запомнить, и раскрыл объятия.

– А… – Слово Гелинии утонуло вместе с ее «отражением».

Рус, закрыв глаза, постоял еще немного, наслаждаясь каждой черточкой жены, застывшей перед внутренним взором, решительно тряхнул головой и вышел в геянскую реальность. Он знал, что не вернется, что впервые осознанно, целенаправленно нарушит обещание. И не жалел об этом. Гнатик – его кровь, его продолжение, его будущее, почти что он сам, и Гелиния поймет это.

Потом Рус прокусил щеку, подготовил Слово и принялся ждать. Лоос в человеческом обличье становилась женщиной до кончиков ногтей, любопытной и болтливой. Ей надо было выговориться и послушать, действительно «насладиться ушами». Перед попыткой подавления воли или убийством ей было необходимо одержать в том числе и моральную победу. Поэтому Рус не сомневался, что она даст ему возможность высказаться. А он наплюет. В буквальном смысле.

Поток Силы огромной плотности вскипятил нутро Руса. Каналы, совершенно не приспособленные под этот вариант энергии, а значит, как бы не существующие для нее, все равно оплавились. Пасынок Френома задохнулся и одновременно взревел от боли. Взор накрыла кровавая пелена. И если бы не радость победы, поднявшая дух человека на немыслимую высоту, то Рус потерял бы сознание. А то и умер бы. В борьбе с болью он не заметил, как упал. Как под напором той самой Силы осыпались прахом зеленые путы, как паутина-структура, которая должна была помешать Гнатику покинуть кроватку, скукожилась и развеялась. Переборщила богиня. Поступила как последняя истеричка. Не привыкла реагировать на непредусмотренные события, разнежилась в своей божественной ипостаси, наблюдая за линиями судеб.