Дождь не вечен - Ханна Флейм

— Уверена, что хочешь проверить?

Катя дернулась, выскакивая из захвата и отстраняясь. Кивнула на пакеты и проговорила.

— Это мне? Надеюсь там не только поводок и ошейник, но и клетка для транспортировки и лоток.

— Не смей хамить, я предупреждаю по-хорошему последний раз! — рыкнул Вельд и неожиданно решил ответить на ее вопрос, — Там пальто и сапоги, мы завтра едем на кладбище к твоим родителям.

— С чего вдруг такая милость? Я же недостойная пожирательница трупов, тебя же это так разозлило? Или я заслужила прогулку?

Вельд вобрал в грудь побольше воздуха, окончательно свирепея, выдохнул, черты его лица напряженно заострились.

— Потому что я обещал, а я напомню, что всегда выполняю обещания. А теперь расскажи-ка мне, что за тетрадь ты прячешь под матрасом? Или думала, я не узнаю?

Катя резко замерла. Леша будто готовился к броску, зеркально замерев напротив, словно змея, начинающая свой охотничий гипнотический танец. Девушка боком начала отходить к спальне, не сводя взгляда с Вельда, чувствуя опасность и угрозу с его стороны.

Необъяснимый ужас, неотвратимо наступая, грозил затопить ее. Сейчас она испытала почти животный страх, судорожно анализируя, куда бежать, как вырваться отсюда. Она жалела, что не уехала с Любой, не настояла. Только сейчас понимая, что могла вызвать такси и никакая летняя одежда не помешала бы ей уйти.

— Это личное, — уже тихо проговорила Катя.

— У тебя нет ничего личного, поняла? Даже ты сама, вся, каждый твой орган, каждая твоя часть принадлежат мне! Я слишком долго ждал и прощал тебя. А знаешь, что делают с непослушными малышами?

Катя отступила еще на пару шагов, осознавая, что дальше отступать уже некуда и прикидывая, проскочит ли в коридор, осознавая, что в драке Вельда она точно не победит, так как он был почти вдвое крупнее, был мужчиной и не лежал в коме последние три года, растеряв все двигательные навыки. Сегодня она слишком много ходила, таскала тяжести, нервничала и мышцы, умоляя об отдыхе, предательски ныли. Вельд медленно, но неумолимо наступал, отрезая путь к дверям.

— Их наказывают, и ты заслужила наказание, моя птичка.

Катя метнулась наперерез, попытавшись сбить Лекса с ног и проскочить, но мышцу на правой голени неожиданно прострелила судорога и она, взвизгнув, полетела на пол, запнувшись о край ковра. Леша моментально навалился сверху, усаживаясь верхом и фиксируя ее на полу. Он схватил волосы на ее затылке и, больно оттягивая назад, намотал на кулак, приподнимая ее голову, словно пытаясь снять с нее скальп.

— Далеко собралась, а? Вставай, сука! Я пытался быть хорошим, но ты не понимаешь ласки. Что ж, я научу тебя понимать меня, научу слушать и слышать, научу подчиняться. Сколько еще раз я должен тебя поломать, чтобы все, наконец, заработало как надо?!

Она судорожно забила руками в воздухе, стараясь вырваться, ногу все еще коробило в судороге, и вырваться не получалось. Намотанные на руку волосы не давали простора для маневра, все сильнее натягиваясь на затылке. Он резко дернул ее вверх, отчего она болезненно взвыла, повинуясь и поднимаясь от безысходности.

«Притаиться. Притихнуть. Подчиниться. Не бесить его. Я должна притупить его бдительность и не пострадать. Главное, чтобы он меня не покалечил. Утром я найду, как сбежать. Сейчас мне и дверь наружу не открыть. Как Люба была права, дверь не просто так была закрыта для меня. Что еще она говорила? Думай, Катя, думай, мать твою! Он пришибет тебя еще до утра! Люба сказала — надо попасть на кладбище завтра, она виделась с зеленоглазым, она сказала обязательно, во что бы то ни стало, попасть завтра на кладбище».

— Леш, отпусти, мне больно! — взмолилась девушка.

Он молча дернул ее в сторону ванной, все так же, словно на поводке стягивая локоны.

— ЛЕКС! — рявкнул Алексей, — с силой зашвыривая ее в душевую, — Лекс с латыни — закон, я твой закон, твой свод непререкаемых правил, по которым будешь жить до конца своей жалкой никчемной жизни, уяснила?!

Катя как тряпичная кукла влетела на мокрый кафель, сползая на дно душевой и больно ударяясь бедром об угол стеклянной стенки кабины.

— Лекс, хватит, я буду слушаться, пожалуйста! — заскулила она, в покорном жесте чуть ниже пригибая голову. Во взгляде его обычно карамельных глаз, подернулась поволока, словно туманом создавая завесу между тем злом, что проснулось у него внутри и внешним миром. Он словно не видел Катю, залипнув в своем внутреннем искаженном мире.

— Я бы уже раскрошил тебе голову, если бы не отдал столько денег, чтобы ее собрать. Сначала ты запихивала между этих красивых губ, которые я тебе сделал, внутренности животных, потом ты открывала их, чтобы врать, рассказывать небылицы, чтобы обманывать меня, и теперь ты решила, что тебе можно распахнуть их, чтобы коверкать мое имя. Омерзительно… Этот грязный рот требует чистки, — он с силой сжал ее щеки одной рукой, заставляя Катю распахнуть челюсти. Девушка продолжала скулить, вжимаясь в стену и стараясь отстраниться, выбраться из болезненного захвата, но Леша был сильнее. Он свободной рукой дернул вниз душ, скидывая со шланга лейку и пропихивая конец сквозь зубы в Катин рот. Внезапно вода с огромным напором ударила в горло, Катя начала кашлять, захлебываясь, из глаз брызнули слезы, одежда пропиталась обвисая на ней странным облепившим ее мешком. Она вновь начала оседать, пытаясь увернуться и глотнуть хоть каплю воздуха, ноги путались в мокрых складках длинной юбки.

Он так же резко остановил поток воды, дергая ее на себя.

— Мы еще не закончили… — зашипел ей Вельд в самое ухо, и Катя четко слышала, как нотка какого-то болезненного, извращенного удовольствия проскальзывает в его словах.

Он получал удовольствие от издевательств над ней, теперь она видела его реального, без масок и напускной любезности. Он был таким с самого начала, если бы она соображала яснее еще тогда, когда очнулась, в больнице, она бы заметила это, но она еще толком не могла анализировать, а мысли путались, превращаясь в череду миражей, что она сама собрала в придуманном для себя Лешином образе. Он всегда играл с ней, словно паук выплетая вокруг нее кокон, чтобы выпить последнюю жизнь ее тела, выпить ее душу.

Ужас новой волной накрыл девушку, пока Леша волок ее в спальню.

— Лекс, пожалуйста, — продолжала в надежде умолять Катя.

— Раздевайся! — приказал он, наконец, отпуская ее и толкая на приторно-розовую кровать.

— Нет! Пожалуйста, Лекс, нет! — плакала она, причитая, никак не в состоянии подавить спазмы рыданий.

— Я считаю до трех,