Говорящая собака - Марк Барроуклифф

— Ничего себе! — вырвалось у меня.

— Папа! — протявкал щенок.

— Ой, только не начинай, — ответил я.

32 РОЖДЕСТВО В СЕМЕЙНОМ КРУГУ

Должен признаться, что Дроув-роуд идеальное место для любой собаки: как раз на краю Суссекс Даунс рядом с разрушенной хлебопекарней, где еще хранятся всякие соблазнительные запахи, рекомендуемые к исследованию, и откуда открывается свободный доступ к дикой, запущенной местности, рекомендуемой к прочесыванию.

Мы выбрались из приюта, дотащились до шоссе и вызвали два такси по мобильному. Ждать пришлось сорок пять минут. Мы укрылись на автобусной остановке, откуда наблюдали, как мир понемногу белеет, а мы — синеем.

Люси замерзла, и к тому же она ждала в гости племянников, поэтому наши пути разошлись.

Я поцеловал ее.

— Лучше бы я поехала с тобой, — сказала она.

— Это дело может сделать один человек.

— Где ты видишь человека? — спросила она.

— Спасибо за комплимент.

Я смотрел ей вслед, пока машина не исчезла в снежной ночи. Что снова навело меня на грустные размышления о том, насколько хрупки человеческие отношения и как легко они могут разорваться в любой момент.

— Блевать будете? — сразу спросил таксист, опуская стекло и возвращая меня к реальности.

— Нет.

— А сиденье не промочите?

— Нет.

— Ну ладно.

К дому Робинсона мы подъехали к девяти. Это был типичный особняк Эдвардианской эпохи, с окнами, выглядывающими из глубины оконных проемов, и полами из широких сосновых досок, с «Гардиан» и каким-нибудь котом по прозвищу Эндрю: короче, со всем, чем вдохновляются академики и прочие ученые мужи. Четыре спальни, две гардеробные, две гостиные с отделкой под старину, потрясающий вид на Даунс — в общем, домишко, что и говорить, стоивший порядочную кучу денег.

Мой план, который мы выработали совместно с Люси, был прост. Захожу с парадного (на этот раз) входа, объясняю доку Робинсону, что произошло недоразумение, предлагаю щенка взамен — и все улажено. Иными словами, все ясно, как зимний день.

Единственная неувязка — доктору Робинсону был нужен проблемный пес, со всеми вытекающими последствиями. Этому смелому экспериментатору требовался объект для воспитания.

С такими мыслями я вышел из такси и двинулся к дому, с облегчением заметив, что в окнах горит свет.

Доктор, очевидно, старался подчеркнуть свою принадлежность к среднему классу, поэтому на окнах не было тюля и внутренности главной комнаты, выходившей окнами на улицу и ярко освещенной, были выставлены на всеобщее обозрение. «Как в зале суда», — сказала бы моя мама. Джорди из передачи «Воры повсюду!» тоже не преминул бы отпустить по этому поводу несколько ехидных замечаний.

Поднявшись на крыльцо, я позвонил. За окнами не было видно ни души, только громадная елка раскинула свои мохнатые лапы. Именно она и освещала комнату, разукрашивая стены волшебными пятнами — синими, красными, зелеными и золотыми. Под елкой были навалены подарки, ближе к окну стояло пианино, обстановку дополняли диван и камин.

Несколько мгновений я стоял, словно голодный Крошка Тим, глядя через окно чужого дома на рождественского гуся, прежде чем вспомнил, зачем сюда пришел.

Тогда я еще раз нажал кнопку звонка.

— Папа! — пискнул щенок, тыкаясь носом в подмышку. Я прокашлялся, пытаясь обрести твердость и спокойствие, и позвонил в третий раз. Никакого ответа. Если бы Пучок был там, он бы, наверное, залаял. Он всегда лаял на звонок, даже когда мы с Люси подходили к дверям ее квартиры, и я нажимал на кнопку.

— Кто там? — голосил он, и уши его вставали торчком, насколько позволял экстерьер.

— Дурачок, это же мы звоним, — говорил я.

— Зачем?

— Чтобы войти.

— Так я и думал, захватчики! Ну, берегитесь! У меня острые зубы!

Есть вещи, которые просто не поддаются объяснению. Пес противился вторжению на любую территорию, даже когда захватчиком выступал сам.

Мороз постепенно запускал в меня свои когти, крыльцо дома доктора Робинсона было, конечно, очень красивым, но совершенно не защищало от непогоды, поэтому я решил поискать какое-нибудь укрытие от ветра, где можно было бы спрятаться, дожидаясь появления хозяев.

От дома шла узкая аллея, которая вела в ухоженный садик. Бредя по ней, я наткнулся на ворота с пятиуровневым кодовым замком, который, безусловно, получил бы одобрение Джорди, если бы не одно обстоятельство — ворота не были закрыты.

Я оказался в занесенном снегом сумрачном садике, украшенном статуей Купидона на постаменте, торчавшей посреди пруда. Укрыться здесь было негде.

Иного пути, кроме как возвращаться на крыльцо и мерзнуть в ожидании Робинсонов, у меня не было.

И тут меня посетила идея. Несмотря на свое пренебрежительное отношение к телешоу «Воры в доме!», я как-то раз наблюдал там один забавный способ проникновения в жилище.

Не могу сказать, чтобы я испытывал гордость за свой поступок, но в свое оправдание могу сказать, что меня к этому вынудили: а) не вполне трезвое состояние; б) крайнее волнение и в) лютый холод.

Дело в том, что в задней двери дома имелась открывающаяся в обе стороны дверца для кошки. Я наблюдал в телешоу, как можно сквозь эту дверцу добраться до замка. Предприимчивые грабители так и делают, после чего избавляют ваш дом от лишней электроники.

Засунув щенка поглубже за пазуху, я опустился на колени и просунул руку сквозь кошачий лаз. На мою удачу, дверца лаза была довольно высокая, а замок располагался низко, и я нащупал ключ с обратной стороны.

Я позволил себе улыбнуться, когда, повернув ключ в замке, обнаружил, что запер дверь. После этого не без некоторого усилия я снова дотянулся до ключа, открыл дверь и вошел внутрь.

Прямо напротив двери на стене была укреплена доска с развешанными на крючках запасными ключами.

Ключи от форта Нокс были у меня в руках: эти простофили не позаботились запереть заднюю дверь!

Я не полный идиот, поэтому сходил в переднюю и приставил стул к входной двери. Меня не захватят врасплох, если я не услышу, как они подойдут к дверям с улицы, и я успею смыться через задний ход.

Сперва я постоял на кухне, выложенной красным кафелем, оглядывая доску для заметок, над которой, чувствовалось, проведена изрядная работа: Амнистия Тому, Война Другому. Особенно воодушевила меня праздничная листовка с обращением: «Давайте отделять религию от Рождества».

Через полчаса мне наскучило пребывание в кухне, и я двинулся на освоение других территорий. Как же мне не хватало сейчас Пучка, его верной головы, лежащей на моем колене, его мягкой успокаивающей шерсти.

Итак, я продолжил знакомство с домом Робинсонов. Сначала я воспользовался уборной: знакомство, которого все равно никак было не избежать. Затем прошелся по коридору, прислушиваясь, не донесутся ли с улицы звуки, возвещающие о прибытии хозяев. Я рассчитывал, что успею выйти через заднюю дверь, — мне как раз хватит времени, я уже отрепетировал, при условии, что я буду бдителен.

Рождественская елка в чарующем свете огней и гирлянд — замечательная вещь, волшебный костер посреди смыкающейся тьмы, который делает темноту еще глубже и таинственней. Неудивительно, что в таких декорациях я скоро заклевал носом, особенно после того, как «Маргариты», до сих пор сдерживаемые стрессом, дождались своего момента и целиком овладели моей нервной системой.

Было десять, судя по зеленым цифрам на видеомагнитофоне, когда я вдруг вспомнил про щенка.

Глаза мои заметались по полу, однако его нигде не было. И тут я услышал возню у главного входа: кто-то вставлял ключ в дверь.

— Па-па-па… — растерянно пробормотал я, не в силах выговорить «погодите».

— Папа! — пискнул голос из внутреннего кармана пиджака.

Кто-то толкнул дверь, прижатую стулом, и послышался детский голос:

— Я не могу открыть!

Я выбежал в коридор и завернул на кухню.

— Никаких грязных сапог на ковре, Хлоя. Иди через заднюю дверь! — послышался вальяжный мужской голос.

— Эта дверь не открывается, — пожаловалась девочка.

— Ты ее сломала! — донесся другой детский голос, судя по всему мальчишеский.

— Ты просто не хочешь открывать. Не хочешь огорчать меня тем, что опять нанесешь грязи в дом, и в то же время скрытно отстаиваешь свою независимость. Это вполне нормально, — прощающе прожурчал мужской голос.

Ребенок рассерженно хмыкнул, захлопывая дверь.

— Заходи, Пенни, сейчас я заберу его из машины. — Голос, произнесший это, мог принадлежать только Робинсону-старшему.

Я заметался по сторонам. Путь к бегству был отрезан. Да и куда бежать? Зачем? В каком-то смысле я даже и не помышлял о бегстве. Ведь это «сейчас я заберу его из машины» могло относиться только к Пучку.