Говорящая собака - Марк Барроуклифф

В подобном месте я никогда не очутился бы с Линдси, потому что выбрасывание денег на ветер, даже не своих, вызывало у нее аллергию. Да и я, если уж на то пошло, не испытывал симпатии к таким заведениям.

В углу темного бара что-то блеснуло яркими красками. Это был Майлс Кэдуоллер-Бофорт, одетый в рубашку, которую даже австралиец назвал бы «вычурной». Идея гавайской рубахи, доведенная до абсурда: такими Гавайи можно увидеть только сквозь призму необратимой шизофрении.

— Боже ж ты мой, — пробормотал пес, — вы только поглядите.

— Ты же не различаешь цвета, — напомнил я.

— Всему есть разумные пределы, — ответил Пучок.

Майлс приближался. Он был явно очень зол на меня, но к этому чувству примешивалось и легкое недовольство собой — своим внешним видом.

— Неурядицы с багажом, — сказал он вместо приветствия. — Мое пальто уехало в Манилу. А с вами что стряслось?

— Именно это я и хотел объяснить. Я хочу вернуть вам деньги.

— Каким образом?

— Выиграть в покер.

— Прощайте, — развернулся к выходу Майлс.

— Нет, вы не поняли! — воскликнул я. — Я не могу проиграть, пока со мной этот говорящий пес.

Он покачал головой.

— Знаете, что я нахожу в вас особенно необычным, мистер Баркер?

— Запах у него чересчур высокомерный, даже для человека, — сообщил пес.

— Что? — спросил я, надеясь, что это не относится к моей любезной улыбке, которая в этот момент словно приклеилась к лицу.

— То, что для дурака вы слишком хорошо провернули это дело, чтобы выглядеть жертвой. Меня просто поражает, как такой нытик и слюнтяй мог задумать такую аферу. Вкрасться в доверие и потом так обмануть чудаковатую старушку.

— Но я же говорил, — вырвалось у меня, — что это не я…

— До свидания, — сухо обронил он.

— Скажи ему, что он ел вчера на обед паштет из гусиной печенки, — сказал, принюхавшись, Пучок.

— Вчера вы обедали страсбургским пирогом, — сказал я ему в спину.

Майлс остановился.

— И что с того, вы теперь борец за права животных?

— Скажи ему, что основным блюдом была форель, а на десерт он взял, как обычно, фруктовый торт с шоколадом.

Я повторил слова Пучка.

— Так вы подсматривали за мной, пока я обедал. И что это доказывает?

— Его женщина пользуется легким мускусным парфюмом, и на днях у него была с ней случка, — добавил пес.

Я почти в точности повторил сказанное Пучком.

— Вы что, шпионите за мной?

— Ни в коем случае, — ответил я. — Собака чувствует все эти запахи на вас. Он знает, чем вы занимались вчера, и может примерно догадаться даже о том, что вы думаете сейчас.

— Он слегка вспотел, наверное, принимает тебя за психа, — в подтверждение моих слов сказал Пучок.

— Например, в данный момент вы думаете, что я не в себе, — сказал я. — Я прав?

Майлс неторопливо кивнул.

— Чтобы догадаться об этом, вовсе не обязательно иметь психованную собаку.

— Он не психованный, — сказал я, — просто чрезвычайно чувствительный.

— Слюна пошла, — доложил Пучок, — вряд ли он завтракал. Да и в животе только что заурчало.

— Вы голодны, пес только что сообщил мне это.

— Сейчас половина девятого, и я еще не завтракал, так что вы попали пальцем в небо, — усмехнулся Майлс. — Поэтому я должен поторопиться, если позволите.

— Дыхание у него несвежее, — заметил Пучок. — Что-то с желудком.

— В таком случае вам следовало бы отказаться от грейпфрутового сока, — предупредил я.

Майлс покосился на меня, точно банковский кассир на пятидесятифунтовую банкноту, на которой, если держать ее под определенным углом, у королевы появляются усы.

— У вас язва.

— Откуда вы знаете? — подозрительно прищурился Майлс.

— Собака определила по вашему дыханию.

— Чушь собачья, — заключил адвокат-международник, проворчав что-то насчет «сырых креветок». Явно ему пришлось немало пожить в Австралии. — И какие же еще запахи уловил ваш высокоумный пес?

— На нем вчерашнее исподнее, — сказал Пучок.

Я передал эту информацию, смягчив выражения, насколько это было возможно. Майлс посмотрел на собаку.

— Вообще-то, я торопился. Вы меня разбудили, — сказал он. — Я как раз собирался переодеться.

Мистер Кэд-Боф присел на диван, не сводя с меня взгляда.

— Ну и вид у вас, — мстительно заметил он. Потом повернулся к собаке. — Впрочем, это не так важно. Когда холодно, не потеешь.

— От моего носа и в мороз не укроешься, — сказал Пучок. — Впрочем, меня запах пота не беспокоит, я же собака.

— Я понимаю, что выгляжу со стороны, как бы это сказать… не очень, — сказал я. — Для меня наступили трудные времена после кончины вашей матери. Если позволите объяснить, я уверен, что смогу переубедить вас и вы примете нашу точку зрения.

— Чью это «нашу»? — полюбопытствовал Майлс.

— Нашу с Пучком, — кивнул я на пса. — Понимаю, в это трудно поверить, но мы с ним общаемся, и он тонкий психолог. Особенно в отношении покера Я еще ни разу не проигрывал, когда он был со мной.

Пучок сел, гордо приосанившись, хотя, говоря начистоту, я сомневаюсь, что он вообще хоть что-то понимал в картах.

— Интересно, — фыркнул Майлс, — как он может говорить, чем пахнет от меня, когда он сидит рядом с вами? — Его явно задело упоминание о нижнем белье. — От вас же от самого, простите… воняет.

— Мне нравится его запах, — вступился за меня пес.

— Ему нравится мой запах, — развел я руками.

— А мой, значит, не нравится?

— Думаю, вы сами понимаете, несвежее белье пахнет не слишком приятно…

— Я ничего не имею против вашего запаха, — вмешался пес.

— Ладно, — сказал Майлс. — Я подумаю. Конечно, ни о каких деньгах, которые вы надеетесь от меня получить, и речи быть не может. Но ваша собака меня заинтриговала. Я сам, как вам известно, вырос среди собак.

— Испытайте нас, — сказал я, показывая на пса, который прямо забронзовел от гордости.

— Ну, хорошо, — призадумался Майлс, явно что-то замышляя. — Я подумаю насчет этого.

— Клюнул, — сообщил пес краем рта.

Тут не обошлось без влияния ковбойских фильмов, которые он с таким усердием смотрел по телевизору.

А он не простак, этот старина Майлс Кэдуоллер-Бофорт, осенило меня, пока я сидел в ожидании решения своей судьбы, то поднимая на него глаза, то упираясь взглядом в стол.

— А знаете что, — неожиданно произнес Майлс. — Одолжите мне вашего пса. Я хочу сводить его кое-куда.

— И каковы гарантии, что я получу его обратно?

— Гарантии таковы, что я должен вернуться в Австралию, — отрезал Майлс. — И потом, я не вор.

Это уже камешек в мой огород.

— А вы не могли бы одолжить мне смену белья и, скажем, какой-нибудь джемпер?

— Нет, — отрезал Майлс. — Вы уже достаточно поимели от нашей семьи.

Я передал ему поводок.

— Надолго?

— Как получится, — сказал Майлс.

Он исчез в недрах отеля, а я устроился на диване в вестибюле и стал ждать. Временами я ловил на себе недоумевающие взоры гостей отеля, в основном приезжих. Брайтонцы, подчеркнуто шикарные, словно бы в противовес грязным хиппи, уже навидались всякого, и если у человека вид был такой, словно он ночевал под забором, то они скорее заподозрят в этом упущенное ими новомодное явление, чем догадаются, что рядом с ними оказался бродяга.

Итак, я дошел до ручки. Обычно дошедшие до ручки отказываются от чего-то. «Я дошел до ручки и бросил пить или принимать наркотики», — такое можно часто слышать от людей. Мне было нечего бросать. Конечно, у меня был покер, но я не думаю, что у меня с этим серьезные проблемы.

Я сделал 200 000 фунтов за три месяца, проведя много часов в малоприятной компании, что полностью перекрутило мою жизнь, но тому существовало объяснение. Я выкуривал по сорок сигарет в день как пассивный курильщик в дополнение к тем пяти, что выкуривал активно. Игра не позволила мне проанализировать свои отношения с девушкой, которая, как оказалось, совершенно мне не подходит. Под покровом игры от меня долго скрывался тот факт, что мне не по душе занятие продажей недвижимости. Но это все не беда. Игра смешала карты моей жизни, и только игра могла вывести меня из тупика.

Я был холоден до мозга костей, я был просто насквозь ледяным — однажды со мной было такое, когда я ехал из Истбурна в Ковентри, вцепившись в спину приятеля-мотоциклиста в сырой, дождливый январский день. Но теперь я чувствовал куда больший холод.

Я понимал, что давно попал в зависимость от игры. Пусть я был не из тех ярых лудоманов, что протирают дырки на ковре, расхаживая в раздумьях, где взять денег на ставку, тем не менее, игра была для меня таким же, как и для них, наркотиком.

По случайности или вследствие легкого помешательства я прекратил играть по-настоящему, встретив пса. Какая же это игра, когда знаешь заранее, что выиграешь. Азартные игры — это адреналиновый спорт. Нервное возбуждение, возникающее во время игры, на девяносто процентов, и даже больше, чем на девяносто, вызвано риском, ощущением опасности. Именно возможность проигрыша, а не желание выиграть делает игру такой привлекательной.