Отчий дом - Ян Винецкий

— Надо помочь им! — сказал он Наденьке. — Узнай адрес Данилы… Пошлем ему денег…

Справа, метрах в пятидесяти стояла невысокая липочка. Ветры и дожди вычесали из ее кудрей много листьев, и теперь она была окружена реденькими золотыми листочками, издали похожими на золотистый рой пчел, кружащий вокруг дерева.

Здесь, в этом тихом, увядающем лесу, отдыхала душа Петра Николаевича. Отдыхала от сонмища газетных заметок о «ярмарочно-спортивных трюках поручика Нестерова», от нападок высших начальников.

И все-таки никуда не уйти от жгучей обиды. О французе Пегу говорят с почтением и хором приписывают ему «первую в истории авиации мертвую петлю», а он, Нестеров, лишь скопировал находку французского героя…

Нет, этого невозможно более терпеть! Надо защищаться.

Он решил немедленно поехать в Петербург и там объясниться с высшими чинами авиации. Пусть им судьба и престиж штабс-капитана Нестерова безразличны, пусть!.. Но ведь здесь речь идет о престиже России! Неужели это не ясно представителям высшего командования?..

Появилась заманчивая мысль: в Петербург он полетит. И не просто полетит, а доберется туда из Киева за один световой день, то есть так, как еще никто не добирался… «Надо только дождаться сильного попутного ветра. У „Ньюпора“ скорость сто верст в час, да ветер мне даст двадцать пять — тридцать… Вот и доберусь!..»

Была еще одна цель у Петра Николаевича. Пришло время взяться за осуществление давно тревожившей его мечты — построить аэроплан своей оригинальной конструкции. Проект есть. Он несколько лет работал над ним, внося все новые и новые изменения. Более того, ему удалось несколько своих конструктивных новинок перенести с проекта непосредственно на аэроплан. Он с помощью механиков Нелидова и Руденко переделал моноплан «Ньюпор», установив на нем широкий ласточкин хвост без вертикального оперения. Фюзеляж был укорочен и снабжен раздвоенным стабилизатором с двумя открылками. Весной Нестеров сделал на этом аэроплане несколько испытательных полетов.

Да, Петр Николаевич теперь убедился, что построит аэроплан, крылья которого будут устанавливаться в воздухе под различными углами по отношению к фюзеляжу. Это позволит производить посадку на маленькой скорости, как это делают птицы.

«Надо добиться разрешения на строительство моего аэроплана на заводе „Дукс“…»

Готовясь к перелету в Петербург, Петр Николаевич задумал сначала полететь в Одессу. «Сразу лететь в столицу страшновато…»

Он подозвал механика Руденко, молодого унтер-офицера с карими веселыми глазами:

— Залей в мой «Ньюпор» пять пудов и двадцать фунтов бензина, осмотри мотор и машину. Полетим в Одессу.

Руденко отдал честь и живо побежал к аэроплану: он любил летать с Нестеровым и приказание пришлось ему по душе.

Два дня ждал Петр Николаевич попутного ветра. На третий день разразился настоящий шторм. Мотористы и солдаты укрепляли палатки, штопорами причаливали аэропланы.

В Киеве и в других авиационных ротах летали только в тихую, безветреную погоду, и когда Нестеров приказал выводить «Ньюпор», Руденко изумленно спросил:

— В такой ветер?

— Попутчик. Его-то я и дожидался.

Десять солдат вывели из ангара «Ньюпор», с нескрываемым страхом поглядывая на «шального офицера», но они столько о нем слышали хорошего, что беспокоились за него, тревожно думали: «И родятся же люди с такою отвагою… Храни его бог, бесстрашного человека!..»

Петр Николаевич попробовал мотор, проверил его на всех оборотах и подал Руденко знак садиться во вторую кабину. Солдаты отбежали от крыльев, и аэроплан взлетел в мглистое небо.

Анероид показывал тысячу метров. Здесь, на высоте, дул ровный и сильный северный ветер. Петр Николаевич взял курс прямо на юг. Миновав Белую церковь, Нестеров заметил, что ветер стал попутно-боковым и относил аэроплан за пределы проложенного на карте маршрута. Единственным средством для ориентировки осталось солнце, но вскоре и оно скрылось за тучи.

Петр Николаевич снизился, внимательно приглядывался к земле. Город… По времени это должна быть Умань… Через полчаса будет Ананьев…

Пошел снег. По косым полосам его легче стало ориентироваться: они показывали направление ветра.

В Одессе на стрельбищном поле аэроплан Нестерова встретили офицеры и солдаты. Штабс-капитан, командовавший Одесским отрядом, покачал головой и сказал:

— Ай-ай-ай! Разве можно в такую штормягу летать?!

— Можно! — воскликнул Нестеров. — У «Ньюпора» скорость — сто верст в час, а мы летели со скоростью сто пятьдесят верст! Вот вам и «штормяга»!

Через два дня Петр Николаевич полетел в Севастополь. Сделав красивый «нестеровский» разворот, он приземлился на аэродроме военно-авиационной школы на Каче.

Смелое маневрированье Нестерова в воздухе видели все летчики и ученики Качинской школы.

— Нестеров!

— Тот самый, что первый сделал «мертвую петлю».

В столовой, в офицерском собрании его окружали плотными группами, забрасывали вопросами. Он рассказал им, что сейчас он впервые испытал, что можно в полете ориентироваться не только по земле, а и по солнцу. И скорость… скорость очень полезно занимать у ветра.

Ученики и летчики смотрели на него, как на бога. Каждый мечтал: «Вот бы мне научиться летать так, как летает Нестеров!..»

На следующий день инструктор штабс-капитан Андреади, пользовавшийся репутацией блестящего летчика, взлетел на своем аэроплане и, проделывая крутые крены «не хуже Нестерова», неожиданно сорвался с крутого виража и разбился насмерть.

Петр Николаевич, мрачный, как туча, долго стоял у обломков аэроплана. «Андреади… Тот, что прославился в позапрошлом году перелетом из Севастополя в Петербург. Представляю, как эта катастрофа отозвалась в сердцах учеников!..»

Вечером, по просьбе начальника школы, Нестеров сделал доклад о причинах гибели инструктора.

— …Дмитрий Георгиевич стал жертвой старого, неправильного метода пилотирования, когда не учитывалась перемена функций рулей при глубоких виражах…

Вернувшись в Киев, Петр Николаевич часто стал уединяться с механиком Нелидовым. Оба в коротеньких кожаных тужурках, только у Петра Николаевича — с черным бархатным воротником, они целыми днями лазили по аэроплану, осматривали и ремонтировали его.

Даже Миша Передков не мог узнать, что задумал Нестеров.

Одиннадцатого мая в три часа тридцать минут утра Петр Николаевич и Нелидов взлетели и взяли курс на станцию Быхов. Ветер был попутный, и через три с половиной часа они уже заправлялись бензином в Быхове.

В восемь часов утра — снова в воздухе. Петр Николаевич косился на синие тучи, закрывавшие небосвод на севере. Ветер усилился. Он подбрасывал то одно, то другое крыло, неожиданно поднимал хвост, и вскоре аппарат стал походить на утлое суденышко, бросаемое тысячепудовыми волнами в штормовом море.

Нелидова тошнило. У Петра Николаевича кружилась голова. «До Витебска не дотянем!» — подумал Нестеров и у станции Городок повел аэроплан на посадку.

— Чудно! — сказал Нелидов, когда они вылезли из аппарата и легли на траву. — Я помню, отправлялся в перелет летчик Васильев. Он выслал три автомобиля для разведки пути, заранее отправил наблюдателей. Целый месяц размещал склады запасных частей, получал донесения, посылал телеграммы. А мы с вами только отправили бензин да квитанцию положили в карман. Без шума!

— Шум — плохой попутчик, Геннадий Матвеевич, — отозвался Нестеров.

— Петр Николаевич, — неожиданно виноватым голосом проговорил Нелидов. — Забыл вам передать… Когда вы были в перелете, приходил ваш друг… Запамятовал, как он назвался… «Передайте, грит, Петру Николаевичу, что я уезжаю далеко, вслед за Леной… И пусть его хранит судьба! И вы храните его, пуще глаза своего храните!..» Слово с меня взял, чтоб я берег вас…

«Данила!..» — догадался Петр Николаевич. Он долго молчал и вдруг сказал сердитым, сдавленным голосом:

— Чую — будет гроза. Россия бурлит. Много я облетел городов и селений. И всюду встречал недовольных, гонимых. Дымком мятежа тянет, и его улавливают даже такие нечуткие ноздри, как мои.

Он сорвал травинку и, взяв ее в рот, задумчиво пожевал.

— А с Запада? С неметчины? Оттуда уже давно собираются тучи.

— Да-а… — протянул Нелидов. — В России неспокойно…

Пока они разговаривали, аэроплан и их самих окружила толпа крестьян, работавших в поле. Впереди застыли мальчуганы — сплошь белоголовые, в рваных домотканных портках с одной помочей через плечо.

Петр Николаевич оглянулся, увидал крестьян и сел, наблюдая за тем, как толпа удивленно разглядывала их, точно диковину.

— Здравствуйте, господа! — сказал Петр Николаевич.

— Добрый день! — ответил за всех высокий старик с короткой седой бородой. — А только здесь господ нету. Мужики мы из села Коротьки. И заметьте, все Короткевичи.