Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели - Лев Колодный

"Жаль, что Зурабу Церетели так много лет. Курс череповедения вождей мирового пролетариата мимо него не прошел, а вот история русской культуры, видимо, не входила в программу изучения. По крайней мере о "Чуде Георгия о Змие", ставшем центральной фигурой мемориала на Поклонной горе, скульптор имел самое приблизительное представление"…

Все это пришлось пережить тому, кто первый вернул в отечественную культуру вечный образ Победоносца еще в годы советской власти.

Ко всем прежним рупорам, откуда потоком лилась грязь, подключился новый, словно созданный для одной цели — порочить Петра. В январе 1997 года вышел в Москве новый иллюстрированный журнал «Столица». Вышел, отпечатанный на отличной бумаге в Финляндии огромным тиражом 200 тысяч экземпляров! Его начали готовить осенью, уже тогда наметив главную цель: "с помощью нашего журнала решить вопрос о демонтаже памятника Петру Первому". В журнал впечатали купон с адресом редакции и маркой, в карикатурном виде представив статую. В купон предлагалось вписать фамилию, имя отчество. И расписаться. Все остальное брала на себя «Столица», сформулировав текст обращения в мэрию Москвы. Он гласил: "Я не хочу, чтобы в моем городе находился памятник Петру Первому скульптора Зураба Церетели. Прошу мэрию Москвы решить вопрос о демонтаже этого сооружения".

Зачем вдруг понадобились такие купоны? Чтобы с их помощью инициировать референдум! Ведь, если бы из 200 тысяч читателей хотя бы четвертая часть поддержала инициативу, высказанную в письме мэру, то произошло бы массовое волеизъявление. Купонов с подписями и адресами хватило бы, согласно Уставу города Москвы, для того, чтобы обязать администрацию провести городской референдум о демонтаже памятника.

Это стремление пронизывало все номера журнала, поставившего странную цель — разрушить Петра.

Но поток писем с купонами не хлынул по указанному адресу. Более того, в почте оказалось письмо, которое в копии автор направила мэру и художнику. То была нечаянная радость.

"Прошу мэрию Москвы решить вопрос о прекращении травли хорошего человека и скульптора. Мне приятны и Церетели и мэр: обаятельные, порядочные люди дела, трудяги. А судьи кто? Злобные кликуны, бездари, завистливые люди. Тоталитаризму в искусстве нет.

Лариса Степановна Залесская".

Но таких крутых мер, как прежде, правительство города принять не могло при всем желании. Надо было искать другие пути и методы.

Вернул купон и прислал письмо секретарь Союза писателей России Петр Алешкин.(Он же будущий издатель этой книги.) В стремлении журнала он увидел проявление "естественного стремления разрушителей, которых много ходит по земле, — ломать. Бездарные художники всегда будут травить одаренного художника, науськивать на него толпу. Придумывать референдумы. Неужели мы так глупы, что попадемся на эту удочку?"

Поддержал Церетели профессор Московского университета Владимир Фролов:

"С сооружением памятника Петру в Москве стало теплее и интереснее жить, как и с возрождением храма Христа Спасителя, и новой Манежной площадью рядом с моим старым МГУ и с сооружениями в зоопарке. Я благодарен Зурабу Церетели за его работу для Москвы и России. Его работы скоро будут признаны всеми, они воспитывают вкус, формируют новое восприятие искусства, и скульпторам-завистниками с этим нужно смириться и учиться. Редакция «Столицы», не дайте свершиться на русской земле еще одному акту вандализма!"

Как в воду смотрел профессор. Спустя год Петра начнут признавать те, кто его яростно ругал. Такие редкие письма выделялись среди писем негативных, инициированных публикациями журнала. По инерции многие бывшие граждане СССР верят печатному слову.

Чего только не придумывали шутники, ради того чтобы опорочить монумент. Петра помещали на баржу, которую волочили "Бурлаки на Волге", погружали в воду Темзы, устанавливали на фоне небоскребов Нью-Йорка и пустыни Сахары. Вместо ростральной колонны подставляли под фигуру Петра обелиск на Тишинской площади. И все для того, чтобы выставить монумент в смешном виде, унизить, представить неким монстром, не имеющим права возвышаться в Москве.

Откуда брались на все эти акции деньги? Одних только наклеек с протестом против памятника выпустили 400 тысяч экземпляров! Каждая такая наклейка обходилась в полтора доллара, значит, за возможность заклеймить Петра наклейками выбросили на ветер свыше полумиллиона долларов!

Журнал делал все возможное, чтобы идея "Долой Петра!", овладев массами, стала, согласно Марксу, материальной силой. Временами мне казалось, печальный прецедент "Трагедии народов", которую демонтировали и переносили с главной площади в парк Победы, может повториться в худшем виде: Петра демонтируют и отправят на переплавку…

Нечто подобное переживал Париж, когда на территории, отведенной под всемирную выставку 1889 года, громоздили в небо на 317, 96 метров башню, тогда еще не получившую имя Эйфеля. Газеты столицы травили автора башни, называли ее "черной гигантской трубой", "чернильным пятном". Раздавались требования демонтировать башню.

Ее только начали строить, как появилась громогласная "Петиция протеста", подписанная знаменитыми мастерами культуры, объявлявшимя себя защитниками "нетронутой красоты Парижа". Они пугали в газетах народ опасностью, исходящей от "бесполезной и чудовищной башни". Идею великого инженера называли "прихотью технаря", наносящего красоте Парижа невосполнимый урон. С башней боролись, публично протестовали знаменитые писатели Мопассан, Александр Дюма-сын, автор оперы «Фауст» Шарль Гуно, автор проекта "Гранд Опера" архитектор Шарль Гарнье. Демонстративно Мопассан покинул Париж, хлопнув громко дверью своего дома.

Эйфелеву башню называли "черной трубой". Петра называли "черной плюхой", "черной мачтой". Нашлись и в Москве не только доктора наук, профессора, но и знаменитости, известные творцы, протестовавшие против Петра. Им охотно предоставляли страницы издания, которые называли правыми, либеральными, а содержались на деньги все того же магната, владевшего пакетом акций первого канала.

— К памятнику Петру Первого я отношусь резко отрицательно, — с несвойственной непримиримостью заявил Булат Окуджава.

(Довольно быстро после этого публичного заявления к Церетели, который с поэтом дружбы не водил, обратились с просьбой — помочь деньгами. Они требовались, чтобы сделать за границей дорогую операцию заболевшему барду. Зла Зураб не помнил, в просьбе не отказал. Он же изваял в бронзе образ Окуджавы, взлетевшего с гитарой над крышами.)

— Когда я гляжу на памятник Петру I, у меня возникает чувство, что я лилипут в стране Гулливеров. Но за что меня унижают? Со временем все это уберут, надеюсь, и дети наши этого не увидят. Рад за детей. Так высказался композитор Геннадий Гладков.

— К памятнику Петру I я отношусь как всякий нормальный человек, близкий к искусству. Я абсолютно его не приемлю. В нем все нехорошо. Под этими словами подписалась художник Татьяна Назаренко.

(Вскоре имя Татьяны Назаренко было внесено в списки для голосования на выборах в члены-корреспонденты Российской академии художеств. Ее кандидатуру двумя руками поддержал президент Российской академии художеств, он же автор Петра.)

— К памятнику Петру я отношусь как всякий вменяемый человек. Говорить о нем как об эстетическом объекте, по-моему, ниже человеческого достоинства, — подлил масла в огонь Тимур Кибиров.

В московских газетах в те дни можно было прочитать, что Россия та самая Федора, которая велика, да дура. Пропагандировался открытый неким новоявленным институтом Российской академии наук "закон экономической неэффективности больших государств", таких как Россия. По этому закону следовало ее ужать до полумиллиона квадратных километров, вот тогда, мол, и началась бы истинная "перестройка и ускорение". Ни Петра Великого, ни России великой этим трубадурам было не надо. Вот почему они создавали искаженный образ Петра, выдумывали, что Москву он не любил, город обидел, и к флоту древняя столица отношения никакого не имела. Одному критику "Петр напоминал несостоявшийся монумент Ленину, которым замышляли увенчать Дворец Советов на месте взорванного храма Христа". Другому критику Петр казался "помесью Останкинской башни с камерой хранения забытых вещей на Курском вокзале". Третий — называл монумент "пробкой, заткнувшей пространство канала". Все эти высказывания порождало нескрываемое стремление опорочить незаконченную работу, не дать ей завершиться.

Возникает вопрос, кто тогда встал на защиту Церетели? Может быть, Российская академия художеств, вице-президентом которой он состоял? Президент академии Николай Пономарев тяжело болел, умирал от рака. Члены президиума растерялись, считая ниже своего достоинства вступать в пререкания с прессой. Не сразу они пришли к единому мнению, что и как опровергать.