Невидимые знаки - Пэппер Винтерс

— Во-первых, ты принадлежишь мне. Нам. Мне, Пиппе, и Коннору. Все, что ты делаешь, влияет и на нас. Это включает так же идиотские поступки, которые ты думаешь, принесут нам пользу, но, по сути, принесут пользу лишь только тебе.

— Мне? — Она вскинула брови так высоко, что те буквально исчезли за линией роста волос. — Ты что считаешь, что я хотела заполучить себе аллергическую реакцию?

— Я считаю, что ты просто захотела выставить себя долбанной героиней.

Она сжала губы.

— Это все. Довольно. — Толкая меня в грудь, она фыркнула, когда я не сдвинулся с места. — Ты не можешь говорить со мной подобным образом. Ты не знаешь меня. Ты не имеешь понятия, что именно я хотела сделать. Ты не знаешь, о чем я думаю или же что я чувст...

— Ты права. — Я толкнул ее в плечо, прижимая ее к дереву. — Я не знаю. Но я знаю точно, что я чувствую по этому поводу. Я прекрасно знаю, что случится с нами, если ты умрешь от какой-нибудь дурацкой попытки позаботиться о нас.

Я прошипел:

— Хочешь знать, что бы случилось? Это бы убило меня. Вот что бы случилось. Ты единственная причина, почему любой из нас терпит это богом забытое место. Ты единственная причина, почему я встаю каждое утро, хотя моя лодыжка чертовски разрывается от боли. — Я тяжело дышал. — Ты единственная причина, почему мне так чертовски больно.

— Не вини меня в своем трудном положении, Галлоуэй. Я сделала все, что могла, чтобы закрепить твой перелом. Я никогда не говорила, что я доктор или же что я знаю, каким образом справляться...

— Заткнись и слушай. — Я закрыл ладонью ей рот, стараясь из-за всех сил игнорировать соблазнительное дыхание, вырывающееся толчками на мои костяшки и легкую влажность ее губ у моей ладони. — Я не закончил.

Теперь, когда я начал я не мог остановиться. Я ненавидел говорить такие вещи. Но мой гребаный рот все равно бы не заткнулся.

— Господи Иисусе, Эстель, ты что не видишь. Эти недели были полнейшей пыткой. Я поцеловал тебя. Я испробовал тебя. Я спал рядом с тобой каждую ночь, но я не имел возможности прикасаться к тебе.

Она хранила молчание, ее расширенные глаза блестели от слез.

— Я знаю, что ты хочешь меня. Я вижу это в том, как ты смотришь на меня, заботишься обо мне, даешь мне почувствовать, что я достоин всего. Но ты боишься меня. — Моя рука соскользнула с ее рта, перемещаясь на ее щеку, и мой большой палец прошелся по ее нижней губе. — Ты больше предпочитаешь втереть в свою кожу незнакомое вещество, чем отважиться побыть со мной наедине?

Борьба между нами утихла, закручиваясь вихрем страсти и вопросов.

Ее грудь вздымалась и опадала, взволнованная и готовая к сопротивлению. Желание резко ответить блестело в ее взгляде, и я ожидал, пока она оттолкнет меня, накричит или отпустит оскорбительный комментарий, и убежит прочь.

Но... она не сделала этого.

Она так и осталась стоять у дерева, наблюдая за мной.

Борьба сменилась вожделением. Сумасшедшим, несомненным желанием.

Я едва ли мог говорить. Это было больше подобно разъяренному рыку.

— Если ты мне не можешь ответить, тогда тебе, вероятно, следует бежать.

Она втянула воздух.

— Бежать?

— Ты не в безопасности со мной. Прямо сейчас.

Она прекратила дышать, но не сдвинулась с места.

Мой член стал тверже, мое сердце грохотало громче, и каждая молекула в моем теле стала тяжелее.

— Слишком поздно.

Моя рука стремительно переместилась с ее щеки на затылок, приближая ее губы ко мне.

— Не смей ненавидеть меня за это.

Она напряглась в тот момент, когда мы поцеловались, ее пальцы вцепились в мою футболку, ее ноги приподнялись, умоляя о том, чтобы их подхватили.

Но я достиг моего предела.

Она была моей. И она должна была выучить урок, что ее жизнь больше не принадлежала ей. Она не должна была больше решать, на какой риск идти. Она была должна мне, потому что она была единственным человеком, который смотрел внутрь меня и видел спасение.

Я не стал дожидаться, когда она подчинится мне. Мой язык ворвался в ее рот, забирая то, что я хотел, в чем нуждался. Я нуждался в ней. Я нуждался в ней настолько сильно, что чувствовал, будто теряю рассудок. Становясь опасным. Прекращая быть человеком.

Она застонала, когда я прижал ее к дереву, притягивая ее тело к своему.

Поцелуй стал жадным.

Что-то внутри меня переключилось, и она вернула мне все с ожесточенностью, сбивая меня с ног правильностью ощущения ее в моих руках, ее ароматом в моем носу, и ее вкусом в моем рту.

Она была такой сладкой.

Такой разгоряченной.

Такой влажной.

Такой живой.

Оставайся живой, Эстель.

Не важно, что произойдет на этом острове, мне нужно было, чтобы она осталась жива. Я был сыт по горло от нужды быть ее другом и необходимости уважать границы, которая она установила.

— Я нуждаюсь в тебе. — Мои губы поглощали ее с еще более стремительной скоростью, целуя ее быстрее.

Ее бедра покачивались, прижимаясь к низу моего живота, к невероятно твердой эрекции.

Она не произнесла мне слова разрешения, но ее тело дало мне таковое. Иисус, какие она издавала мурлыкающе звуки и стоны, дрожала и льнула к моему прикосновению.

— Я так чертовски сильно злюсь на тебя. — Я поцеловал ее губу.

Она застонала, когда я отбросил в сторону мой костыль и скользнул рукой под ее футболку. Я задрожал, когда сжал ее грудь, не покрытую бюстгальтером.

— Так сильно зол, так зол.

Улыбка, возникшая на ее губах, подразнивала меня.

— И это твой способ показать это?

Я поцеловал ее самодовольное выражение с ее губ.

— Нет, таким образом я хочу, чтобы ты слушалась меня и не делала глупостей в будущем.

— Слушалась тебя? — Ее дыхание ускорилось, когда я перекатил ее сосок между моими пальцами.

— Всегда, как я и требовал ранее.

Мягкий стон сорвался с ее губ, когда я прижался твердым членом к ее телу. Я пульсировал от желания освобождения. Моя спина уже напряглась от приближающегося оргазма, а мои яйца подтянулись, превращаясь в гранит.

— Я собираюсь преподать тебе урок.

Она откинула голову назад, когда я проложил дорожку из поцелуев вдоль ее щеки. Щипая сосок,