Невидимые знаки - Пэппер Винтерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я старалась быть рядом с ней.
Я делала все возможное: обнимала ее и давала понять, что она не одна. Но такова природа смерти; те, кто остался, должны продолжать жить, но иногда воспоминания накатывали на нас, и сколько бы времени ни прошло, сколько бы объятий ни было, это не могло помешать печали победить.
По мере того как жизнь продвигалась вперед, я вернулась к своим занятиям. Руки болели от плетения льняной веревки, я старалась сделать как можно больше.
Как только Гэллоуэй сможет передвигаться без прыжков (если этот день когда-нибудь наступит), у нас будут готовые запасы для строительства. У нас наконец-то будет убежище.
Не то чтобы мы сильно страдали в «доме» под открытым небом, к которому привыкли. Но крыша не помешала бы во время дождя.
Несколько недель назад я предложила начать строительство. Сказала Гэллоуэю, чтобы он давал нам с Коннором указания, а мы будем его рабочей силой.
От этого было мало толку.
Гэллоуэй вибрировал от отвращения к себе, маскируя его яростью. Если бы я настаивала (я знаю это), он бы согласился, но я не могла так поступить с ним. Не могла лишить его ценности.
Я все еще мало что знала о нем. Я не знала, что ему нравится или не нравится. Не знала, почему ему было так хреново. Но что бы это ни было, это не давало ему покоя, и я не хотела ещё больше напрягать его.
Надеюсь, что нас скоро спасут, и убежище нам больше не понадобится; а если нет, что ж, у нас было время.
Много-много времени.
Мы бы построили дом… со временем.
На острове было скучно, и мы не могли обрести покой. Скучно, потому что часы тянулись от рассвета до заката, и не было привычного хаоса жизни, чтобы занять нас. Не было ни телевизора, ни книг (моя электронная книга и портативная игра Коннора не пережили крушения), ни баров, ни социальных сетей. На моем телефоне были некоторые развлечения в виде сохраненных фильмов, загруженных перед полетом, но мы научились расслабляться в тишине, а не в суматохе.
Для четырех человек, живущих вместе, мы по большей части оставались чужими. Коннор и Пиппа отмалчивались, когда я спрашивала об их прежней жизни, потому что говорить о родителях было слишком больно. А Гэллоуэй выглядел так, словно у него на шее висела табличка, предупреждающая, что личные вопросы запрещены.
У нас не было времени поговорить, поболтать или поиграть в игры. Мы пробыли здесь пять недель, и все же нам было не комфортно друг с другом. Гэллоуэй задыхался от своих тайн. Дети дрейфовали между тем, что были маленькими и радостно плавали, и тем, что смотрели в пространство, где до них ничто и никто не мог добраться. А я боялась того, что случилось с моим миром. Заботились ли о моей кошке? Что с моим контрактом на запись? Все ли в порядке с Мэделин? У меня не было завещания, и не было наследников, чтобы облегчить кому-то жизнь своей смертью.
У каждого из нас были демоны, и, к сожалению, мы справлялись с ними в одиночку.
Мы должны разговаривать друг с другом.
Недостаточно быть компаньонами на острове; мы должны быть теми, кем были.
Семьей.
Осиротевшими.
Пропавшими.
Забытыми.
Я отмахнулась от мыслей, переведя взгляд на лес позади себя. Солнце село, но было еще не поздно. Пиппа и Коннор ушли гулять, а Гэллоуэй сидел и вырезал очередное копье. Его руки белели в темноте, глаза сузились от недостатка света, исходящего от костра.
Ещё одна вещь, к которой я никак не могла привыкнуть: темнота.
У нас был фонарь из кабины, который не разряжался благодаря ветряной зарядке. Луч света был удобен, когда мы пользовались уборной в кромешной тьме.
Я выкопала яму и соорудила помещение за неделю нашего пребывания, сделав все возможное, чтобы оно находилось с подветренной стороны и достаточно далеко от лагеря, чтобы не привлекать запахов или насекомых. Рядом у нас была куча песка, которая служила смывом, и листья, которые здесь использовались не для еды.
Другим источником света был мой телефон. Приложение «Фонарик» пригодилось несколько раз, но мне не хватало простоты нажатия на переключатель и яркости. Я скучала по тому, что не могла видеть, независимо от времени суток.
Я многое принимала как должное, но больше всего мне не хватало дружбы Мэделин. Я скучала по ее нежному смеху. Скучала по тому, как она подталкивала меня, когда я нуждалась в стимуле, и давала мне покой, когда достигала предела. Но больше всего мне не хватало ее советов.
Наряду с каждым важным событием в моей жизни, она была рядом, когда я разорвала отношения с Тоддом после четырех лет психического насилия. Он никогда не прикасался ко мне, но его манипуляции с разумом создали еще больше социальных фобий, чем было заложено от природы.
Ее совет был ключевым для моего отъезда. И если бы она была здесь, то не оставила бы мне выбора, и заставила разобраться в напряжении между мной и Гэллоуэем.
Она заставила бы меня ответить на главный вопрос: то, что я к нему испытывала — влечение или любовь? И если я любила его... что это значило? Что это может значить на острове? Что, если нас никогда не найдут? Что, если мы займемся сексом, а потом возненавидим друг друга? Мы же не можем испариться и никогда больше не встречаться.
Наше выживание зависело от взаимосвязи, между нами. Ставить все это под угрозу небезопасно.
Верно?
Вздохнув, я потёрла глаза и встала. Мне необходимо прогуляться, несколько дней назад я наткнулась на поляну в лесу, где были заросли бамбука. Длинный, тонкий и мощный. Я любила слушать шелест его кожистых листьев, ветерок словно создавал естественную мелодию.
Также я обнаружила множество бабочек, парящих в центре зарослей и танцующих, словно бумажные недолговечные ангелы.
Это расслабляло меня.
Мне нужно расслабиться.
С тех пор как Гэллоуэй застукал меня за тем, что я делала фотографии на телефон, мы создавали воспоминания, записывая фрагменты нашей новой жизни. У нас были фильмы о рыбалке, раскопках и записи в «дневнике» без цензуры на тему душевных терзаний и тяжелой депрессии, которая все портила.
Это помогало… признать подобные вещи. Я была счастлива поделиться телефоном. Однако у меня был секрет, который я не хотела раскрывать.
Мой блокнот и тексты песен.
Моя музыка была для меня. Не для него. Не для детей (не считая