В час, когда взойдет луна - Хидзирико Сэймэй

Он попрощался с Антоном, немного побродил по деревне и напросился на обед к тёте Лесе. Может, это было и не совсем хорошо — зайти к человеку пожрать, а потом делать ему выволочку, но Костя рассудил, что пожрать он, как пастырь, имеет право, а сделать выволочку, опять же как пастырь, обязан.

Умяв миску картошки со шкварками и добравшись до домашнего кваса, он как бы невзначай спросил:

— Тiтко Леся, а шо ви тому новому парубковi сказали, що вiн з церкви гайнув?

— Молодi — вони такi пундишнi всi, — тётка Леся поджала губы. — Сказала, що насидиться ще, як з церкви вийде — а перед Богом стоять треба. Старi, й тi стоять.

— Тiтко, — вздохнул Костя. — Вiн хворiв був. Тiльки вiвторка на ноги звiвся.

— Вiвторка на ноги звiвся. А сьогоднi Райцi дрова колов, — она снова слегка скривилась, показывая свое отношение к тем, кто работает в Господень день. — Як колоти може, то й постояти може.[44]

Костя опять вздохнул. Перед этой непрошибаемостью местных баб пасовал иногда даже владыка Роман. И что им ни говори, и сколько про субботу и человека ни напоминай, а даже хорошее дело, не в очередь сделанное, не в заслугу, а в укор поставят. И ведь добрые же люди. Действительно добрые. Свались тот же Андрей у той же тетки Леси на пороге — сама бы затащила в дом, перевязала, ухаживала и даже не спросила, как звать. Просто заворот какой-то в мозгах, и не знаешь, как и разворачивать.

И этот тоже хорош, — разозлился он вдруг на Андрея. Гордый, блин. Забил бы на её слова, сел и сидел, не съели бы его, в конце концов. Или вообще не приходил бы, пошел, как прошлый раз в монастырь… Все равно ведь не православие принимает…

Конфессиональные пристрастия среди «приемышей» распределились так: Игорь и Андрей ходили к доминиканцам, Антон высказал желание принять православие. Выбор первых был понятен — Игорю требовалось находиться под присмотром брата Михаила, Андрей, видимо, запал на то, что у католиков тоже подполье. К Косте он больше не ходил, катехизировался вместе с Игорем. Антон же прочно припал на православное служение. Но крещение принимали все трое вместе и у католиков — ради праздника…

Сегодня террорист посетил, наконец, православную Литургию — из принципа или из любопытства. Был шанс возобновить разговор — и тут такой конфуз…

…Костя не догнал их на трассе — видимо, Андрей с Антоном пошли напрямик через поля. Дома их тоже не было — наверное, опять работу искать пошли. Их теперь часто можно было видеть у кого-то во дворе — то они кололи дрова, то отпиливали сухие ветки у деревьев, то подновляли ворота. Андрею, во-первых, надоело быть объектом благотворительности, а во-вторых, он стремился как можно скорее восстановить физическую форму. Костя решительно не представлял себе, где Андрея теперь искать, и решил пойти в монастырь. И тут Андрей сам собой попался навстречу.

— Здрасьте, — сказал Костя. — Ты чего из храма убежал? На Лесю обиделся?

— Нет, — пожал плечами террорист.

— Послушай, ну вот если бы тебе Роман Викторович резкое слово сказал — ты бы от него сбежал? На лекарства наплевал, на перевязку, на все — да? Главное — что гордость заедает?

— Но ты сам сказал — или я опять что-то неправильно понял? Было же «изыдите»? То есть, я бы пропустил, наверное, но раз уж услышал…

— Не греби мне мозги. Антон же остался, ты сам видел. Это уже тыщу лет формальность.

Террорист нахмурился.

— Ты извини, — сказал он, — но зачем бы я стал тебе врать? Конечно, мне не понравилось. Но не спорить же мне с ней. Постоял бы. Я, — объяснил он, — не знаю, что у вас формальность, а что нет. А вот правила стараюсь выполнять, потому что себе дороже. Ты же в армии служил — так у нас то же самое, только хуже.

Костя вздохнул. Спокойно. Сам такой же был.

— Как рука? Разрабатываешь? Слышал, дрова колешь.

— Точно.

— Это правда, что ты отца Януша просил послать с тобой одного священника?

— Да. Только он не хочет, и незачем к этому возвращаться.

Костя почесал бороду и спросил:

— А если бы я с тобой пошел?

Террорист слегка выпятил нижнюю губу.

— Ты серьезно? Мне тут батька Януш расписал, в какую халепу попадает священник, который со мной отправится.

— Он-то попадает… — Костя скривился, ничего у него не формулировалось, а ощущение, что время уходит, только росло, — но я же не слепой. Ты ж этого так не оставишь. Как так — есть защита, а ею не пользуются? Как так — есть лекарство, а его не применяют? И если с вами никто не пойдет, вы же нарветесь… хорошо, если только нарветесь.

— Я с пятнадцати лет только и делаю, что нарываюсь. У меня опыт… — Андрей покусал губу, потом добавил. — Если честно, я с самого начала, как увидел экзорцизм, думал только о тебе. А потом узнал, что ты в епископы собираешься и все такое. У тебя здесь дел полно. Вот и ткнулся к отцу Янушу.

Костя рассеянно кивнул. Он уже несколько дней чувствовал — даже не разумом и не сердцем, а мозжечком, мышцами спины — что времени почти нет. Бывало так, и в десанте, и в санвойсках, когда затылок просто собирало в гармошку — сейчас, нужно сейчас, потому что через минуту, через пять минут начнется стрельба или озверевшая от страха толпа полезет на заграждения…

Это ли знак, Господи? Случайно ли он оказался тогда в Вильшанке и первым прибыл на звонок от Валентины — мол, приехал незнакомый парень, ищет христиан? Он и Игорю сказал, что не случайно, и себя уговаривал — но, Господи, как трудно сделать настоящий шаг! А ведь придется делать, рано или поздно. Костя чувствовал, что призвание сельского священника не для него. В этой шкуре удобно себя чувствовал отец Васыль, перевенчавший уже второе поколение здешних детей и крестивший третье. Удобно было и Роману Викторовичу — ему и медицина, и епархиальные дела всегда были по душе. А вот Костя болтался тут… «як гiвно в ополонцi». Он знал, что владыка Роман растит из него своего преемника — но не видел себя в этой роли.

Так и не найдя что сказать Андрею, он отправился в монастырь.

— А, грешник, — весело сказал гвардиан, увидев его. — А настоятель тебя уже ждет. Иди, иди, — он взял с полки пульт и открыл ворота.

Доминиканский монастырь существовал здесь со времен гетманщины — настоящей, а не имени Скоропадского, как гордо объяснили ему местные. При коммунистах его закрыли и снесли, потом снова открыли, потом разрушили во время войны, потом опять отстроили и после принятия Договора Сантаны и объявления римско-католической церкви вне закона закрыли окончательно.

В другое время здание бы растащили по камешкам — в хозяйстве пригодится — но в окрестных деревнях с хозяйством было не очень. Так что райсовет очень обрадовался, когда группа местных и польских кооператоров попросила разрешения взять пустующие площади в аренду под свиноферму и селекционную лабораторию. Дела пошли хорошо, при ферме теперь было подсобное хозяйство, небольшая коптильня, пивоварня (на отходах пивоварения та-акие поросята подрастают!), и естественно, эта хозяйственная махина нуждалась в рабочих руках. И уже лет пятнадцать никто не удивлялся тому, что Януш Токаж и Петр Галайда держат наёмных работников. Тот, кто пристально присмотрелся бы к ферме, заметил бы, что текучка там непомерно велика — исключение составляют два содиректора, бухгалтер, старший техник и сторож.