Чужая. На пороге соблазна - Анастасия Тьюдор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты гадаешь.
— Пусть так. Я же не телепат, залезть к тебе в голову не могу. Хотя не буду отрицать — у меня есть догадка. И если тебе интересно… Я считаю, что ты не любишь Авдеева.
Я фыркнула, с громким стуком опустив дно стаканчика с колой на стол. Скрестив руки на груди, взглянула на Лукашина исподлобья и напомнила:
— Ты не телепат.
— Для того, чтобы это понять, не нужно обладать какими-то способностями. Разве что… умением анализировать? Фак, да достаточно вспомнить твой любимый камень в мой огород.
— Какой? — вскинула я бровь. Никита поочередно указал пальцем на себя, а затем на меня:
— Стала бы влюбленная девушка целоваться с другим?
У меня сперло дыхание от возмущения.
— Знаешь что! — Я шумно выпустила воздух из легких и подалась вперед, буравя Никиту гневным взглядом. — Это ты меня поцеловал. Трижды!
Лукашин поморщился, но довольную ухмылку с лица не стер.
— Но оттолкнула ты меня только в самый первый раз, Амели. — Не обращая внимания на мое гневное пыхтение, он достал из кармана пачку сигарет и закурил. — Впрочем, ты можешь не страдать от угрызений совести, — он выпустил струю дыма вверх и пояснил: — Дима тебя тоже не любит.
— Это он так сказал или…
— Еще одна догадка, подкрепленная наблюдениями, — перебил он меня. — Ну, и грешен, сужу по себе.
— В каком смысле?
Никита чуть помолчал. Я видела, как он мысленно прикидывает, стоит ли отвечать на мой вопрос. Видимо, желание доказать свою правоту перевесило чашу весов, потому что, сделав еще одну затяжку, он спокойно проговорил:
— Будь ты моей девушкой, Резкая, я бы сделал все, чтобы разобраться в причинах твоей… холодности к мужчинам. Сделал бы так, чтобы ты сама захотела мне обо всем рассказать, — и уже тише, после новой струи дыма, — и захотела меня. Чтобы ты не боялась чувствовать, как тебя хотят, и не боялась того, что следует за… твоими проверками. Или правильнее будет сказать — экспериментами?
— Потрясающая самоуверенность! — фыркнула я, прилагая огромные усилия, чтобы не показывать смущения. — И очень громкие заявления. Только ты упускаешь одну маленькую деталь.
— Удиви.
— Ты абсолютно не тот мужчина, которого я смогла бы подпустить к себе настолько близко, чтобы… — Я усмехнулась. — Чтобы захотеть тебя.
— Проверим?
Глава 40. Никита
Я знал, что услышу в ответ и каким тоном он прозвучит. И даже больше — мог поспорить и заранее написать на салфетке слова, которые произнесет Резкая. Однако, глянув на изогнувшиеся в насмешливой улыбке губы Амели, повторил вопрос:
— Проверим, Резкая?
— Я не собираюсь ничего проверять, — отрезала она, и я мысленно поаплодировал уверенности отказа и последовавшего за ним уточнения: — Особенно с тобой.
— Окей, — согласился я. Выложил ключ от Чарджера на середину стола и сдвинул его к ней, сопроводив движение новым вопросом: — Боишься, что я окажусь прав?
— Лукашин, — рассмеялась Амели, — я не стану ничего тебе доказывать. И, тем более, проверять что-то с тобой. А это, — показала взглядом на ключ, — не изменит ни моего ответа, ни решения отдать машину. Забери и найди себе другую жертву для экспериментов и своего пафосного «я бы сделал все». Отстань от меня.
— Жертву? — переспросил я, будто не расслышал или неправильно понял. И после ее утвердительного кивка поинтересовался: — Ты считаешь себя жертвой исключительно рядом со мной или в принципе?
— Боже-е-е, — протянула Резкая, закатив глаза. — Лукашин, отвали от меня. От-ва-ли! Я уже сказала все, что хотела, и повторять, разжевывать и доказывать тебе ничего не буду. Ни-че-го. Забирай ключи. Закончим этот разговор ни о чем.
Однако я считал иначе. Я не притронулся к ключу, хоть и потянулся в его сторону под облегченный вздох Резкой. Правда, вместо того, чтобы взять ключ и убрать его в карман, я умыкнул пару брусочков картофеля у Амели и бросил их себе в рот.
— Ты демонстративно не слышишь меня или в принципе никого не слушаешь? — спросила Резкая.
— Я ем. И мы не закончили.
— Ты — нет, а я — да.
— Рад, что ты определилась, — усмехнулся я и, глянув в сторону Чарджера, заметил: — Если тебе интересно, машина шикарна и подходит тебе больше, чем мне. Но, что удивительно, ты отказываешься от нее, даже не спросив, что я имел в виду, когда предлагал проверить, так ли я тебе отвратителен.
— Можешь не сомневаться в этом, Лукашин, — скривив губы, Амели изобразила рвотный позыв и изумлённо уставилась на протянутую ей салфетку. А через мгновение перевела взгляд на меня.
— Попросить пакетов в дорогу? — спросил я. — Мало ли тебя укачает.
— Лукашин.
— Резкая.
— Меня не укачивает.
— Спросишь про проверку?
— Нет.
— Значит, я расскажу о ней сам.
— Да твою мать! — взорвалась Амели. — Никита, ты решил вынести мне мозг? Что тебе от меня надо?! Я не буду с тобой спать…
— А я и не предлагал спать со мной, — рассмеялся я. — И чтобы успокоить тебя, скажу, что не собирался к тебе прикасаться. У меня хватит опыта доказать, как я тебе «отвратителен», не нарушая твои границы и — о, боже, — принципы верности. И… Я не Авдеев. Если бы я хотел сказать, что предлагаю тебе секс, я бы не стал намекать и ждать, нарезая круги.
— Какая самоуверенность, — фыркнула Резкая. — Но, даже после этого крайне успокаивающего уточнения, мой ответ все тот же. Нет.
— Окей. Позволю себе ещё одну, последнюю попытку и затыкаюсь.
Откусив от бургера приличный кусок, я неторопливо прожевал его и запил глотком кофе, не обращая внимания на требующий продолжения взгляд Амели. После вновь умыкнул у девушки картошку и кивнул на коробочку:
— Если ты не будешь, я доедаю?
— Лукашин, я жду.
— Чего? Когда мы поедем?
— Когда тебе надоест упражняться в остроумии.
— Благодарю, приятно, что ты это заметила и отметила. — Я наклонил голову, изображая поклон, и разразился смехом, услышав презрительное фырканье и издевку:
— Прямолинейный и самовлюблённый телепат. Попрошу высечь это на твоем надгробии.
— Надеюсь, ты предпочтешь убивать меня медленно и мучительно. Не хочу, чтобы ты отказывала себе в удовольствии.
— Лукашин, — вздохнула Амели. — Либо говори, либо иди в задницу.
— Ладно. — Промокнув губы салфеткой, я показал девушке на машину. — Кошак, доставка до автовокзала, и я исчезаю из твоей жизни. Последнее мне не нравится, но, клянусь богом, исчезну, и ты забудешь о моем существовании, как о страшном сне,
