Год гиен - Брэд Гигли

Семеркет стоял у пристани. Был полдень.

Рядом с ним со связанными за спиной руками ждал Рами. Быстрое речное судно в царской гавани готовилось отбыть на север, на его палубе громоздились погруженные в последнюю минуту ящики и тюки. Это был новый корабль, построенный по образцу финикийских, с килем и шпангоутами, с мелкой осадкой, но широкий. Значит, судно могло ходить не только по реке, но и по соленому морю за пределами Нила — то, чего страшилось большинство не имеющих киля египетских кораблей.

Новый посланник, назначенный в Вавилон, уже находился на борту, вместе с дарами, предназначенными для вавилонского царя. В ожидании, когда в порт доставят Найю, Семеркет смотрел на Рами. Хотя тот, как это свойственно подросткам, выказывал пренебрежение к происходящему, чиновник видел, что он перепуган и явно винит в своих несчастьях его. Парень потерял все из-за человека, стоявшего рядом с ним, — дом, родителей, даже девушку, на которой должен был жениться.

— Рами, — сказал Семеркет. — Мне жаль, что все так обернулось. Я бы хотел, чтобы ты жил со мной в доме моего брата в Фивах.

— С тобой? — выплюнул парень. — Я бы предпочел жить с гиенами.

«Именно с ними ты и жил», — подумал Семеркет, но не сказал этого вслух. Он твердо положил руку Рами на плечо и заглянул ему в глаза.

— Как бы то ни было, мне жаль, — сказал он. — Правда.

Подросток ничего не ответил, обиженно опустил золотистые глаза. Не в силах больше стоять рядом с Семеркетом, он быстро пошел на борт корабля. Семеркет в отчаянии взглянул на широкую улицу, которая окаймляла пристань, и увидел вдалеке Найю — она шла рядом с храмовыми стражниками. Ребенок корчился в ее руках, его раздражали шум и резкие запахи доков.

Семеркет молча обнял их обоих, когда Найя подошла. Так они стояли вместе бесконечный миг, ничего не говоря и не замечая никого и ничего вокруг.

Слишком скоро нетерпеливый начальник заорал на них с палубы: Найя должна немедленно подняться на борт. Семеркет прорычал ругательство, повернувшись в ту сторону.

— Мы не можем больше медлить, моя любовь, — сказана Найя.

Она носила простое схенти траурного серого цвета и головную повязку из такого же простого материала.

«Ей следовало бы одеваться, как царице, — горько подумал Семеркет, — а не как служанке».

— Я поеду с тобой, — сказал он, беря ее за руку.

— Ты не можешь.

— Я смогу. Ты знаешь, что я это сделаю.

— Ох, Кетти, почему ты всегда делаешь все еще трудней? ; Давай попрощаемся здесь, в Фивах, и навсегда. Выбрось меня из головы.

— Этого не будет. Я не могу.

Внезапно она рассердилась.

— Ты такой жестокий человек! — сказала Найя с плачем.

Младенец тоже начал плакать, и Семеркет стоял, беспомощно глядя на них обоих.

— Как ты можешь это говорить, зная, как я тебя люблю?

Найя посмотрела на Семеркета, в глазах ее был странный свет. Потом она отчаянно поцеловала ребенка, как будто готова была раздавить его, прижав к себе.

— Что мне надо увезти с собой, так это знание, что ты не страдаешь, — сказала она. — Ты не понимаешь, как сильно мне это нужно. Только это и даст мне силы выжить, а выжить — это ближайшая цель.

Семеркету не понравился ее странный тон, не поправился странный решительный блеск глаз. Но не успел он выразить свои страхи, как Найя внезапно пихнула ему ребенка.

— Возьми его, — проговорила она.

Бывший муж мог только молча смотреть на нее, и женщина снова резко крикнула:

— Возьми его!

Семеркет ошарашено взял Хани, который теперь пронзительно кричал, и прижал ребенка к груди. Чиновник не мог говорить — язык его снова оцепенел.

— Я хочу, чтобы его воспитали египтянином, чтобы его воспитал лучший человек, которого я когда-либо знала и когда-либо узнаю. Он — наш сын, Семеркет, помни это. Хотя его породил Накхт, боги дали нам ребенка единственным способом, каким могли. И неважно, как мы его получили — он наш. Я его родила, а теперь ты должен его воспитать.

— Найя!

Семеркет пришел в ужас.

— Вот почему ты должен быть счастлив тут — ради меня. Потому что если ты не будешь счастлив, если станешь горевать и чахнуть но мне, напиваться вдрызг, я знаю — наш сын тоже не сможет быть счастливым. Ты сможешь сделать это для меня?

Семеркет заставил себя кивнуть.

Начальник снова заорал, угрожая силком затащить Найю на борт.

Семеркет н Найя нехотя двинулись по сходням. Он беспомощно смотрел на нее.

— Найя… Единственное, о чем я могу думать — это о том цветке, который ты увидела после того, как мы поженились, в восточных пустынях. Ты его помнишь?

— Странный пурпурный цветок высоко на скале. Да, помню. Я пошутила, что хочу его получить для своего сада.

Теперь Семеркет плакал, не стыдясь, и люди в доках таращились на него.

— Я мог бы взобраться на ту скалу. Почему я этого не сделал?

— Ох, Кетти… Это неважно!

— С того самого дня, как я тебя встретил, я искал твое лицо в лицах всех женщин, которых видел. Ни одна из них не существовала для меня — только ты одна. Но теперь я знаю, что никогда и нигде больше не увижу твоего лица.

Найя с плачем отвернулась и поспешила на борт, ни разу не оглянувшись на мужа и на ребенка.

Команда быстро подняла на палубу корабля якорный камень, с которого капала вода, и гребцы погрузили весла в воду Нила. Судно повернулось, нос его нацелился на север, речной бог поймал корабль в свои руки и осторожно толкнул вперед.

Гребцы шевельнулись и снова погрузили весла в воду. Судно набрало скорость и быстро пошло мимо доков, к середине реки.

Семеркет с ребенком на руках наблюдал, как корабль исчез за поворотом реки. Но даже когда исчезла даже верхушка мачты, он не двинулся. Он думал о том, как своенравны боги. Как раз когда он уже отчаялся иметь сына, у него появился сын Найи.

И Семеркет был самым несчастным человеком державы.

Царица Тийя открыла глаза и увидела стоящего у двери камеры старика.

— Тох! — удивленно сказала она.

— Приветствую, госпожа, — сказала министр. — Фараон в милости своей объявил, что вы будете жить.

— Я в это не верю, — бесстыдно ответила она. — Почему он должен выказывать ко мне милость теперь, после того как унижал и мучил меня всю жизнь?

— Кто знает? Может, в старости он стал сентиментальным, госпожа. Он послал вам это вино, как жест доброй воли. Выпьете?

— Оно, без сомнения, отравлено.

— Если вы так думаешь, я выпью вместе с вами.

Тох налил вина в чашу.

— Пей первым, старик! — велела она.

Министр поднес чашу к губам и сделал глоток.

— До дна!

Министр Тох продолжал пить, пока в чаше не осталось ни капли. Он налил вторую чашу.

Тийя схватила ее и жадно выпила.

— Прекрасная штука, — сказала она. — Я получала только воду с тех пор, как меня сюда бросили, к тому же, солоноватую. Мне не давали даже пива.

Тох улыбнулся и ушел, сказав, что она должна приготовиться покинуть камеру.

Когда министр вернулся в свои покои, он сунул в рот перо, чтобы выблевать вино, до приема которого проглотил масло, нейтрализующее сильные снотворные травы.

Очнувшись, Тийя увидела, что она уже не в холодной камере подземной темницы Диамет. Женщина оглядела незнакомую комнату странного цвета с варварскими фризами. Царица лежала на твердом столе, под ней не было даже тюфяка. Попытавшись встать, она обнаружила, что полностью обнажена и что ее руки и ноги крепко привязаны к столу.

Странный звук — голос животного — донесся до нее из полумрака. Повернув голову, она увидела блеющего барана. Как ни странно, баран оказался запряжен в миниатюрную колесницу. Вывернув шею, царица обнаружила, что сморит в красные глаза человека — ужасного безногого создания с короной из помятых листьев аканта на голове.

Тийя коротко вскрикнула.

— Какая честь, госпожа, — сказала безногая тварь, — принимать вас сегодня в моем царстве!

Повинуясь щелчку его пальцев, вперед выступили четверо мужчин, одетых только в узкие набедренные повязки. И тут Тийя увидела неподалеку жаровни с углем, на каждой лежали наборы крюков и ножей, сияющие ярко-оранжевым светом.

— Могу я представить вам, госпожа, самого прекрасного хирурга Фив? — галантно спросил Царь. — Делатель Калек, познакомься с госпожой Тийей.

— Это для меня большое удовольствие, великая госпожа.

Сладкий тягучий голос этого человека заставил Тийю съежиться сильнее, чем жестокие инструменты, которые он держал в руках.

— Когда-то она была царицей державы, — проговорил Царь Нищих. — Но этого ей было мало. Поэтому сегодня ей дается во владение новое царство — мое. Сделай из нее самое лучшее свое создание, потому что Царица Нищих заслуживает самого лучшего. Но позаботься о том, чтобы в своем рвении не прикончить ее, потому что фараон пообещал, что она будет жить. А он — человек слова.