Голод - Лина Нурдквист
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты хочешь попробовать, мамочка? – спросила она. – Ты ведь, наверное, тоже голодная?
– Спасибо, моя пчелка, – ответила я. – Пока вы спали, я так наелась яблок, что у меня уже живот болит.
Я не выходила из дома, пока мы не съели всю еду, которую я наворовала. Следила за своей добычей и детьми. Через неделю все закончилось. Снова надо пробудить в себе целительницу, надеть свой щит.
Накинув на плечи шаль, я вышла из дома, прекрасно понимая, что должна сделать. Только не могла додумать мысль до конца. С хлебом я справилась, с амбаром тоже. Что будет в третий раз?
Неужели мне придется это сделать?
Мелкий снег посыпался с ветки, когда ворона с блестящими крыльями переместилась чуть в сторону, чтобы лучше рассмотреть меня. Моя подруга сидела совсем близко. Я замерла на месте с застывшей улыбкой на губах. Наши взгляды встретились. Я ждала, и ворона не двигалась с места.
Неужели придется?
Придется.
Лучше, чем удача – хорошо разозлиться. Я стряхнула с края дороги снег. Там лежало несколько больших камней, с ворону размером. Подняв один из них, я взвесила его в руке. А потом швырнула его в голову вороне. Ее отбросило в сторону, словно время совершило скачок. Потом я увидела, как она падает на землю серо-черным мешком.
Ворона была еще живая и шевелилась. Перья торчали во все стороны, тело трепетало. Поколебавшись, я подняла с земли еще один камень, на этот раз еще больше. Но потом передумала. Подняла с земли окровавленное тельце и свернула ей шею.
Прощай, моя подруга.
Она висела у меня на руках, как тряпичный мешочек. Кровь на моих руках замерла на морозе, в кончиках пальцев закололо. Я держала ее в стороне, пока шла – не хотела на нее смотреть. Когда я пришла домой, в ладонях у меня стучала кровь, пока они не согрелись.
Измельчив в ступке горошины перца и можжевельник, я увидела, как жизнь возвращается в мои руки, как они становятся ярко красными. В котле весело гудело, но на столе ворона лежала неподвижно, общипанная, лишенная своих перьев.
– Как вкусно, мамочка!
– Да, в животе так тепло!
В тот вечер двое голодных детей почти наелись досыта.
Спасибо, подруга моя.
Сама я не могла проглотить ни кусочка.
Когда вы улеглись, небо за окном казалось черным и загадочным. Никаких ответов звезды не дают. Снег хлестал по окнам, порывы ветра налетали на угол дома совсем рядом с изголовьем кровати. Наверное, озеро уже совсем замерзло. Но если все озеро промерзло до дна, то сколько же весит весь этот лед? Впрочем, оно наверняка замерзло только на поверхности, дождь то и дело подтапливает его. Каждый шаг по блестящему льду таит в себе опасность провалиться и уйти на дно. Я отвела взгляд.
Туне Амалия видела сны, улыбалась, положив щеку на свою Беатрис. Ты лежал рядом с ней, закрыв глаза. Сны твоей сестры не выцветали от столкновения с реальностью. Твое непобедимое желание жить не поддавалось порывистому ветру. Чего же хочу я? Я хочу вам добра. Все так просто. Я провела по вашим затылкам и спинам кончиками пальцев, которым случалось убивать, но внутри крепло сознание, что я сделала правильный выбор, и мое прикосновение вас не испачкает. Гордость, хотя и с горьким привкусом. Потом и мои глаза закрылись. Перед рассветом я заснула, а когда проснулась, в доме было холодно и сыро. Я воровала, сожалела, сворачивала птицам шеи, сокрушалась и снова воровала. Такой я вошла в ту весну. Но с усталостью нарастала и гордость. Я смогла. Преодолела.
И вот холод отступил. Вернулось весеннее тепло, словно любовник, по которому так тосковали, и растопило снег. Начали пробиваться листочки – так много листочков на каждом дереве, но Малышки с нами не было, так что деревья и почки на них – словно глянец поверх серого.
Тоска. Удушливая тоска. Жители деревни смотрели на меня с полей глазами дохлой вороны. Юханна, помешанная на грибах, спешила мимо, избегая встречаться со мной глазами. Из-за Малышки? Или из-за куска хлеба, который я украла? Возможно, они всегда так на меня смотрели. Как-никак, Уютный уголок был только почти наш, а эта страна почти наша. А я застряла где-то посредине, не принадлежа ни к той, ни к этой. Хрипловатый голос с ноткой тревоги и странное произношение, не желающее исчезать. Но ради вас – вперед. Так что я смазала маслом качели, которые сделал для вас Армуд из доски от забора, которую он отшлифовал собственными руками. Волокна дерева засияли, качели завертелись на веревках под цветущей яблоней.
А затем наступило невыносимо жаркое лето. Их пяти человек в нашей семье осталось трое, и я подумала, что прошла через все. Все внутри сжималось, когда я думала о дочери, которую потеряла. В деревне я оглядывала жадным взглядом детей – грязных, нечесаных, неухоженных. Но нигде не видела девочку с веснушками как у моей Малышки. Минуты и годы проползали мимо, но я никогда не видела ее с другими детьми возле школ, среди играющих детей в канаве или на полях, как ни вглядывалась в каждое детское личико. Глаза чужих детей смотрели на меня, напоминая о моей Малышке – но это была не она. Позднее я услышала, что ее отдали в другую деревню, к одинокой маме с множеством детей. Той женщине нужны были деньги, и она была не злее других. Я надеялась, что у моей девочки есть теплая постель и ее там не бьют слишком сильно.
Сосны охраняли наш дом, но над другими деревьями они власти не имели. Однажды после обеда небо потемнело – лес набросился на нас, желая нас убить. Потом я услышала, что где-то взорвалась печь для обжига угля, а пострадавший мальчик, кинувшийся бежать, разнес огонь по лесу. Его нашли обугленным, он лежал лицом вниз. Пожар шептал где-то вдалеке. Правда, из-за него хозяин был занят и не приходил к нам, но пожар мог накинуться и на нас тоже, если бы ветер переменился.
– Мамочка, мне страшно! – сказал Туне Амалия, когда мы стояли у окна, выглядывая наружу.
– Огонь далеко, пчелка моя, – ответила я. – Иди играй и не тревожься.
Твоя сестра ушла к печи, но ты не сводил глаз с черного облака дыма – ты знал не хуже меня, как быстро может распространиться пожар, если ветер переменится и подует в нашу
