Собрание сочинений. Т.4. Буря - Вилис Лацис

Тот быстро отпрянул назад и стукнулся головой о потолок, глаза у него округлились, на лбу выступил пот. Как только он попытался сунуть руку в карман, Акментынь и Капейка схватили его за локти. Ояр обыскал его. В кармане брюк оказался небольшой браунинг. Сзади на ремешке висела в ножнах солидная финка.

— Это ты ему дал? — спросил Ояр у Капейки.

— Ничего подобного. У нас таких и не водится. А когда пришел к нам, даже не помянул про оружие. Сказал, что у него ничего нет.

— Слышал? — обратился Ояр к Мигле. — Где взял оружие?

— Оно у меня… это еще давно… с прежних времен… — забормотал Мигла.

— И в гестапо не отбирали?

Мигла только громко, часто дышал.

Опять заговорил Ояр:

— В общем попался, Мигла. Чего уж теперь отпираться, рассказывай лучше всю правду. Кто тебя заслал к нам?

Немного помедлив, Мигла начал рассказывать:

— Сам Арай… После того как сорвалось нападение на остров. Он потерял следы… Екельн очень рассердился…

— Какое ты получил задание? Выследить нас?

— Мне велели найти лагерь и втереться к вам в доверие.

— А откуда кровоподтеки? — поинтересовался Капейка. — Кто это тебя?

— Это мне у Арая… Чтобы правдоподобнее было…

— А ты уже встречался с людьми Арая после того, как пришел к нам? — спросил Ояр.

— Только вчера, когда ходили относить письмо.

— О чем ты им донес?

— Про базу… где она находится. И про письмо.

— А они что?

— Они позвонили во все отделения полевой комендатуры. Велели взять под контроль дороги и арестовать эту девушку. Когда я был у них, она, наверно, уже вышла из дому.

— Есть еще у кого вопросы? — Ояр оглянулся на товарищей.

— Все ясно, — буркнул Акментынь.

— Теперь я объясню вам, что это за птица. Это один из самых подлых надзирателей рижской центральной тюрьмы, к тому же настоящий садист. Я ведь несколько лет просидел там под его надзором, и ни от кого нам с товарищами не приходилось терпеть таких издевательств, как от этого мерзавца. В сороковом году, после свержения власти Ульманиса, Мигла сумел скрыться, иначе бы он давно получил по заслугам. Удивляюсь только его наглости — как это он не подумал, что среди партизан можно встретить своих бывших поднадзорных? Теперь все понятно? Какие будут предложения?

— Расстрелять! — крикнул Капейка.

— Зачем столько шума? — возразил Акментынь. — Его надо ликвидировать тихо. Неужели в лагере не найдется веревки?

Мигла все время мелко дрожал, словно в приступе лихорадки. Губы его зашевелились, но голоса не было, — он заговорил прерывистым шепотом:

— Погодите… я вам еще пригожусь… Я покажу, где находится команда Арая.

— Это мы и без тебя знаем, — оборвал его Ояр. — Сегодня они уже не там, где были вчера.

— Они устроят засаду на дороге… где Имант встречался с девушкой… — быстро шептал Мигла.

— И это мы без тебя знали. Засаду-то засаду, — только неизвестно, кто попадется. Довольно.

Ояр кивнул Акментыню и Ванагу. Они быстро связали шпику руки.

— Теперь надо собрать всех партизан, — сказал Ояр. — Пусть все видят, какая расплата ждет предателя. Только надо торопиться, придется сегодня же уходить с базы, пока не явился Арай со своими ищейками. Долго они ждать себя не заставят.

Через полчаса Миглу повесили на суку старой ели. Капейка с десятью партизанами быстро направился к хуторку Лидака. Остальные собирали имущество и готовились к переходу на другую базу.

В понедельник вечером, когда они уже устроились на новом месте, пришел один боец из отряда Капейки и с ним Эльмар Аунынь, которого партизаны встретили недалеко от хуторка Лидака. Эльмар рассказал о гибели Анны. Снова созвал Ояр на совещание командиров.

— Для нас опять есть работа: надо отплатить врагам за мученическую смерть Анны Лидаки. Она была нашей и пала жертвой предательства.

Сорок партизан ушли на операцию под командой Ояра и Акментыня, среди них были Эльмар Аунынь и Имант Селис.

Ночь была ветреная, но теплая. Дыхание весны трогало ветви яблонь и лип в саду хутора Айзупиеши. Громко, заглушая все шумы, ревела вода у мельничной плотины. Стоявший у дверей комендатуры эсэсовец зевал в ожидании смены. Там, за закрытыми ставнями, опять уже допрашивали кого-то из арестованных, — время от времени оттуда слышались крики и стоны.

«А интересная жизнь у унтерштурмфюрера Шварца… — размышлял эсэсовец. — Каждый день новое развлечение».

Подойдя к окну, эсэсовец прижался ухом к ставне и стал прислушиваться. Унтерштурмфюрер Шварц задавал вопросы громким, сердитым голосом. Его вопрос повторил кто-то по-латышски. Недолгая пауза, тишина, затем раздались удары и сдавленные стоны. Часовой облизнул губы и еще плотнее прижался ухом к ставне. «Хоть бы маленькая щелка… заглянуть бы».

Увлекшись этим занятием, эсэсовец не расслышал тихих шагов за спиной, а когда его внезапно схватили за горло, думать о чем-нибудь было поздно.

Несколько минут спустя унтерштурмфюрер Шварц в изумлении, которое сразу перешло в ужас, взглянул на распахнувшуюся дверь комнаты. Он только что хотел крикнуть: «Что это за свинство — входить без разрешения!» — но поперхнулся, прижался к стене и втянул голову в плечи. Едва он протянул руку к кобуре, один из партизан нажал спуск автомата. Комендант, не успев крикнуть, повалился на пол. Обоих солдат, ассистентов Шварца, пристрелили вслед за ним, а сына мельника, выполнявшего роль переводчика, Ояр Сникер велел связать и вывести на двор.

— С ним еще надо поговорить до вынесения приговора, — сказал он.

Захватив с собой арестованного эсэсовцами молодого крестьянина, они вышли в сад.

Внизу, у мельницы, была слышна перестрелка. Там Капейка со своей группой истреблял комендантский взвод, помещавшийся в доме для батраков и рабочих. Застигнутые среди сна, полуодетые эсэсовцы выскакивали в окна, но здесь их встречали партизаны с автоматами. Дом был окружен. В несколько минут все было кончено. Тридцать два немецких солдата и офицера остались лежать на земле. Минут десять ушло на сбор трофеев: автоматов, винтовок, револьверов и патронов. Капейка захватил и продовольственные запасы комендатуры, запряг лошадь и нагрузил целый воз, а Ояр велел собрать и архив — все бумаги, печати и документы. Телефонные провода были перерезаны перед нападением.

Освобожденного крестьянина, который еле двигался после перенесенных пыток, посадили вместе с бабушкой Эльмара на воз с трофеями. Править взялся Эльмар, чтобы бабушке спокойнее было. Лошадь знала его и послушно тянула воз. Четверо партизан с велосипедами остались еще на часок посторожить усадьбу, чтобы мельник не успел сообщить о нападении, пока отряд не отошел подальше.

Со связанными руками, с заткнутым ртом, шагал между партизан Айзупиет. Когда колонна углубилась в лес, с большака свернули на узкую дорогу, по которой возили дрова. Здесь можно было смело показываться и днем, потому что началась распутица и крестьяне в лес не ездили. К полудню колонна достигла противоположного края леса. Теперь предстояло километров восемь пройти по открытому месту, поэтому дальше двинулись только с наступлением сумерек. На базу пришли поздно ночью.

Бабушку Эльмара устроили в маленькую землянку, где уже была мать Анны Лидаки. Ояр распорядился спрятать получше оружие, а продовольствие сдать завхозу.

Утром в землянке командира отряда заседал партизанский суд. Айзупиет предстал перед народными мстителями и увидел среди них знакомое лицо Эльмара Ауныня. Но это лицо и было самым суровым. С ненавистью глядел молодой парень на шуцмана.

— Как зовут этого человека? — спросил Ояр Сникер.

— Это Ян Айзупиет, сын мельника, — ответил Эльмар.

— Правильно он говорит? — обратился Ояр к шуцману.

— Да, — процедил сквозь зубы Айзупиет.

— С какого времени вы помогаете немцам?

— С пятого июля тысяча девятьсот сорок первого года.

— Неверно, — сказал Эльмар. — С первого дня войны. Он убежал в лес и вместе с другими бандитами нападал на беженцев. Он в своей волости выдал и помогал убивать всех комсомольцев и советских работников, которые не успели уехать.

— Много таких было?

— Около сорока человек, — ответил Эльмар.

— Что вы скажете на это? — обратился Ояр к Айзупиету.

— Что я мог сделать, когда немцы приказали очистить волость, — уже пространнее ответил Айзупиет.

— Кто составил списки?

— Они без списков знали.

— Все же кто составил эти списки?

— Приказали мне, вместе с волостным писарем.

— И вы это сделали?

— Пришлось сделать.

— Сколько всего человек вы выдали немцам? Скольких убили сами?

— Не помню.

— Зато люди помнят, — сказал Эльмар. — Он почти всех, кого выдал, сам и убивал. Хвастался еще, говорил, не меньше сотни наберется.