Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967 - Борис Фрезинский

Словом, подумайте.

Большой привет Любовь Михайловне.

Всего Вам хорошего.

Ваш однофамилец — цветок Эренбург здравствует и шлет Вам привет[746].

Впервые (фрагменты) — Юность, 1986, №7. С.83–90 (публикация В.Попова и Б.Фрезинского). Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2051. Л.25–26.

Париж, 1 мая <1960>

Дорогой Эренбург и дорогая Люба, как живете и когда приедете в Париж?

Вот уже год, как ты не приезжал к нам. У меня все по-прежнему. Со зрением не хуже, я могу заниматься живописью, в этом году я много работал и думаю продолжить летом. Мы уезжаем в деревню[747] 15 мая до октября, там легче работать, т. к. жизнь в Париже невыносима. Я занимаюсь садоводством (прошлым летом урожай огурчиков был великолепный).

Если приедешь в Париж и меня уже не будет и если у тебя будет свободное время, приезжай к нам хоть на несколько дней. Я тебя приглашаю. Предупреди меня и мы тебя устроим. Понятно, с Любой, если она приезжает с тобой.

Увидим Les grottes de Lascaux[748] и другие замечательные места в этой области.

Буду рад, если напишешь несколько слов из Москвы.

Ну вот так, дорогой Эренбург.

В Париже сейчас холодно, как зимой.

Крепко обнимаю тебя и Любу.

Лиан[749] также шлет вам лучший привет.

Привет всем друзьям.

Впервые — Б.Фрезинский. Две судьбы: художник и журналист (парижский круг Ильи Эренбурга) // Русские евреи во Франции. Кн.2. Иерусалим, 2002. С.199. Подлинник — собрание составителя. Серж Фотинский (Абрам Саулович Айзеншер; 1887–1971) — франц. художник, выходец из России, друг ИЭ с 1910-х гг. ИЭ, всегда звавший Фотинского «Фотя», написал о нем в 33-й главе 1-й книги ЛГЖ.

Ленинград, 7. VI <19>60

Уважаемый Илья Григорьевич,

Здесь девять стихотворений. Два или три из них Вам, вероятно, показывал Борис Абрамович <Слуцкий>.

Прошу Вас, если это не слишком трудно, сообщить мне, в какой мере возможно или невозможно сделать с ними что-либо положительное.

Впервые — ВЛ, 1999, №3. С.323. Машинописная копия — собрание составителя. С поэтом и будущим Нобелевским лауреатом Иосифом Бродским (1940–1996) и его стихами ИЭ познакомил Б.А.Слуцкий; А.Сергеев вспоминал, что, приезжая в Москву, Бродский ни маститыми, ни эстрадными совписателями не интересовался: «Максимально официальный писатель, к которому заходил Иосиф, был Эренбург», и приводил оценочное суждение Бродского об Эренбурге — «ребе», существенное в его словаре (Общая газета, №4, 1997. С.16).

Ясная Поляна, 15 июля 1960

Уважаемый Илья Григорьевич, обращаюсь к Вам по одному вопросу, маленькому, но тревожащему мою совесть.

Проживая с 1923 г. долго в Праге, я хорошо был знаком с М.И.Цветаевой. Позже я посетил ее в Vanves под Парижем в 1937 г., когда и видел ее в последний раз.

В 1937 г. я посетил в Париже ряд старых русских писателей, с целью привлечь их дары в Русский культурно-исторический музей в Праге-Збраславе, которым я заведовал. Какие дары? Книги, рукописи, даже — перья (точнее: ручки с перьями). Марина Ивановна через некоторое время прислала мне для музея: 1) собрание отдельных оттисков с ее статьями (м<ежду> пр<очим>, ценными воспоминаниями о Вал. Брюсове), с новыми ее собственноручными исправлениями; 2) любимую, скромненькую ручку для писанья (к сожалению, без пера) и 3) «заветное» серебряное, старинное, принадлежавшее еще ее матери кольцо со следами старой надписи на каком-то восточном языке.

Судьба Русского музея была драматична. Заведующий (т. е. Ваш пок<орный> слуга) был в 1939 г. арестован фашистами и отвезен в Германию в лагерь для интернир<ованных> совет<ских> граждан. Збраславский замок, в кот<ором> помещался музей, занят был немецкими войсками, с боем (!) вытесненными оттуда советскими частями в мае 1945 года. Музей был разгромлен. Часть его коллекций погибла. Остальное (картины, скульптура, портреты, книги и пр.) отправлено было мною в 1948 г. в Сов. Союз и в Москве разделено было между централ<ьными> музеями (Третьяков<ской> галереей, Бахруш<инским> Театр<аль-ным> музеем и Историч. музеем).

В частности, архивные материалы и некоторые предметы русской старины отправлены были (по указанию особой комиссии Академии наук СССР, во главе с И.И.Минцем[750], приезжавшей в Прагу) отдельно, в 24 ящиках, под названием «Архив Булгакова» и сейчас находятся, если не ошибаюсь, в помещении Музея Октябрьской револю-ции*). Именно с «Архивом Б<улгако>ва» отосланы были в Москву и оттиски статей М.И.Цветаевой (я думаю, их надо было бы найти и спасти: они могли бы составить интереснейший литературный сборник).

Что же касается ручки и кольца М.И.Цветаевой, то я, во избежание их потери среди массового груза, сохранил их у себя лично, чтобы, при возращении на родину, взять их с собой и затем передать в тот или иной музей.

Перо и кольцо находятся у меня. Я писал о них в москов<ский> Литературный музей (в письме на имя т.Тургеневой), но никакого ответа не получил. Музей, кажется, не интересуется вещами нашей талантливой поэтессы.

Зная от Н.П.Пузина[751] о Вашем внимании и добром отношении к М.И.Цветаевой, обращаюсь к Вам, как к писателю и москвичу, с покорнейшей просьбой сообщить: не взялись ли бы Вы устроить передачу на вечное хранение в тот или иной московский музей сохранившихся памяток о ней — ручки и заветного (как она называла его сама) серебряного кольца?

Вам, с Вашим авторитетом и с постоянным проживанием в Москве, легче это сделать, чем мне отсюда. Таким образом, наш долг по отношению к незабвенной Марине Ивановне был бы выполнен.

Я прошу Вас, Илья Григорьевич, великодушно простить мне, что я позволяю себе вас беспокоить, но — поверьте — мне решительно не к кому больше обратиться, а между тем в свои почти 74 года я не чувствую себя оч<ень> прочным на земле и боюсь, что могу уйти, не устроив судьбы дорогих памяток по Марине Ивановне.

Пользуюсь случаем выразить Вам свое величайшее уважение как одному из самых замечательных наших писателей и заранее глубоко благодарю Вас за любезный, хотя бы и самый короткий, ответ[752].

автор книги «Л.Толстой в последний год его жизни», член Союза писателей СССР.

P.S.

Из воспоминаний В.Ф.Булгакова «Как прожита жизнь». Лето 1917 г.

…Однажды я встретил Бальмонта на улице. Он шел с Арбатской площади на Поварскую, в сопровождении жены, худенькой, элегантной и немного манерной женщины в черном шелковом платье, и дочки: 12-13-летней стройной девочки с распущенными длинными волосами и с бледным, мечтательным, как у лесной феи, личиком. Все они шли вместе, и как-то не сливаясь: точно хотели показать, что каждый из них — сокровище сам по себе.

Бальмонт, в длиннополом черном сюртуке с развевающимися фалдами, шел немного пошатываясь из стороны в сторону, будто под сильным ветром, хотя погода была тихая и солнечная, на самодовольно усмехающемся лице его с рыжей эспаньолкой было написано: я! я! я! весь свет существовал только для него!.. Длинные рыжие космы на его голове горели золотым огнем.

Таким именно погруженным в себя и только в себя, описывал знаменитого поэта маленький фельетон газеты «Утро России» или «Раннее Утро», попавшийся мне через несколько дней после того на глаза[753]. В нем дана была блестящая и исключительно меткая и остроумная характеристика Бальмонта. Кто бы это мог так писать? — подумал я.

Взглянул на подпись: Илья Эренбург.

Да, мне уже попадалась раза два фамилия этого журналиста, но сил его я никогда не переоценивал. А между тем фельетон о Бальмонте написан был исключительно мастерски, умно и проницательно. Илья Эренбург, Илья Эренбург… Что ж, бывает! Иногда и за совершенно неизвестным именем скрывается безусловный талант. Может быть, такой талант скрывается за именем Эренбурга?

Как известно, время потом зачеркнуло и это «может быть», и знак вопроса в конце последней моей фразы.

Дорогой Илья Григорьевич, не посетуйте, что я приложил здесь одну, дословно переписанную страничку из моих старых, старых воспоминаний: о том, как я впервые познакомился с Вами как с писателем.

Воспоминания когда-то еще будут напечатаны либо нет, а между тем мне хотелось бы и ссылкой на прошлое подтвердить чрезвычайное, особое к вам уважение.

*) Акад. И.И.Минц даст по этому поводу точные сведения.

Впервые. Подлинник — собрание составителя. Мемуарист Валентин Федорович Булгаков (1886–1966) в 1910 г. был секретарем Л.Н.Толстого; в 1949 г. вернулся в СССР, где работал научным сотрудником музея Толстого в Ясной Поляне. 5 декабря 1945 г. Булгаков послал из Праги ИЭ открытку (фото 1910 г. Толстой с Булгаковым): «Сердечный привет Илье Эренбургу от бывшего секретаря Л.Н.Толстого и нынешнего сотрудника (редактора и переводчика) чехосл. министерства информации. Да здравствует великая наша Родина — СССР! Валентин Булгаков».