Арденны - Михель Гавен

— Это Джилл? — Скорцени вышел из кабинета Присса и сел в кресло рядом. — Я так понимаю, в Берлине ничего не меняется. Опять Ингрид. Опять ее проблемы. Мы тут подбили сотни три танков, а Ингрид до сих пор не осчастливили элитным ребенком. Ее надо было взять сюда, на театр военных действий, тут бы все быстро решилось, либо был бы ребенок, либо она раз и навсегда рассталась с этой мыслью. А что же Науйокс, сплоховал?

— Отто, пожалуйста, не мешай, — Маренн рассмеялась. — Тут Отто дает тебе советы, точнее, твоей подруге. Ты знаешь, у них с Науйоксом по части советов не задержится. Что? Науйокс не появлялся, а Ирма выписалась из госпиталя? — она взглянула на Скорцени.

— Я же говорил. У нее нюх. Никакие процедуры не удержат, если Алик увязался за какой-нибудь юбкой. Нет, если только подумал увязаться. Чтобы он увязался, она никогда не допустит.

— Передай Отто привет, — попросила Джилл. — Но что же делать, мама? — спросила затем. — Я просто теряюсь. Я не знаю, как теперь себя с ней вести. Признаться, мне все это мешает работать. Конечно, у меня обед всегда в одно и то же время, но я не всегда могу отлучиться. Мне надо ездить с бригадефюрером, у меня много обязанностей, а она устраивает мне истерики, будто я предала ее.

— Тоже мне проблема, — Скорцени усмехнулся. — Что скажет известный в Европе психиатр? — он посмотрел на Маренн с явной иронией.

— Я скажу, что не надо поддаваться на манипуляции, — Маренн отреагировала спокойно. — Назначь ей встречу тогда, когда это тебе будет удобно. И молчи. Что бы она ни говорила, молчи. Пусть рыдает навзрыд, на все кафе, пусть все на нее смотрят. Потом расплатись и уходи. Она ведь как раз хочет, чтобы ты ее успокаивала, сочувствовала ей, испытывала вину за то, что она, как ей кажется, несчастна, такое бывает с девушками в ее возрасте, хочется чего-то, сама не знает чего, но все плохо. Но ты здесь ни при чем. Это ее трудности. И ты не должна брать их на себя. Один раз хорошенько проплачется, больше не будет. Это точно. Поняла меня?

— Да, мама.

— Когда у твоей подруги мама психиатр, лучше не позволять себя лишнего, — заметил Скорцени все с той же иронией. — Лучше помалкивать.

— Что он там говорит?

— Да ничего особенного, — Маренн не собиралась пересказывать. — Тоже передает тебе привет. В остальном, кроме Ингрид, я надеюсь, у тебя все хорошо?

— Да, мамочка. Ральф был со мной, у нас дома, как ты разрешила.

— Он может оставаться, если тебе так хочется.

— Да, мне бы хотелось. Но он не хочет тебя стеснять, и, скорее всего, мне придется ехать к нему на квартиру.

— Я с ним поговорю, когда приеду. Здесь оперативная связь, так что занимать ее долго нельзя. До завтра, моя дорогая. Главное, что все опасности позади, и мы скоро увидимся.

— Я люблю тебя, мама. Я так рада.

— Я тебя тоже.

Она положила трубку. Взглянула на Скорцени.

— Твой друг нас всех подвел, и из-за него у Джилл неприятности.

— Какой друг? — Скорцени едва оторвал взгляд от боевого листка СС с обращением рейхсфюрера, которое читал. — Науйокс? Я вас предупреждал! А ты хотела, чтобы вместо Науйокса к этой девушке отправился я?

— Нет, этого я не хотела, — ответила она строго. — Мне хватит твоих походов в другие места, в резиденцию фюрера, например.

— Но я же не могу отказаться, когда приглашает сам фюрер, — Скорцени поднялся.

— Конечно. Или родственники его подруги, например, — парировала она.

— Ну хорошо, хорошо, эта девушка Ингрид, конечно, обойдется без меня, — он взял Маренн под руку. — Идем, не надо делать адъютанта группенфюрера свидетелем всех наших недоразумений, особенно с участием фюрера. Я сейчас поеду к Зеппу в Бад Мюнстеральфель. Ты будешь в госпитале?

— Да, — кивнула она. — Потом поеду в гостиницу. Мне даже не верится, что завтра мы будем в Берлине.

— Кровоточащая эрозия конечностей, ожоговый шок, нарушения дыхания, — доктор Вилланд подвел ее к постели одного из танкистов, которому удалось выжить в сгоревших у Бержевиля «пантерах». — Мы ввели болеутоляющие, сделали укол противостолбнячной сыворотки. Пузыри дренировали и обработали. Возможно, надо делать переливание крови, как тому американцу, что вы скажете, фрау Ким?

— Надо, обязательно, — кивнула она, — только сейчас еще рано. Не ранее чем сегодня вечером. Иначе все может привести к обратному эффекту. Закажите кровь, свежеконсервированную, если нет, ищите донора.

— Фрау Сэтерлэнд, — к Маренн подошел санитар. — Там вас спрашивают.

Она удивилась.

— Кто?

— Приехал штандартенфюрер Пайпер.

— Извините меня, Мартин, я сейчас.

Накинув шинель, она вышла на улицу. Пайпер ждал у своего бронетранспортера.

— Вы не уехали к Дитриху? — удивилась она.

— Меня туда, слава богу, пока не приглашали, — он улыбнулся. — Вы знаете, фрау Ким, чем меньше докладов начальству, тем лучше. Я вообще выношу все это с трудом, куда лучше чувствую себя на поле боя. Но я приехал, чтобы напомнить вам об обещании.

— Каком? — она взглянула на него с недоумением.

— Вы обещали выступить перед солдатами и офицерами моей группы, когда мы вернемся в Аахен, и спеть для них ту же песню, что и для американцев в самом начале наступления, — напомнил он. — Мы приглашаем вас сегодня вечером в казино. В честь успешного завершения нашего задания. Я сам буду аккомпанировать вам. На том белом рояле с виллы Сент-Эдвард, который мы перевезли через Зальм. Он был с нами во всех сражениях.

— Да, но я совершенно валюсь с ног от усталости, — Маренн даже растерялась. — Я не знаю, смогу ли я?

— Фрау Ким, уже получен приказ, — Пайпер понизил голос. — Сразу после переформирования мы отправляемся на Восточный фронт. На озеро Балатон. Черчилль нажаловался Сталину, что союзников сильно обижают в Арденнах, и этот кривой горец решил подсобить английскому премьер-министру, дал приказ о начале наступления большевиков в Венгрии. Так что вы сами понимаете, там нам уже будет не до песен и танцев, там будет пекло. На каждого нашего солдата по пятнадцать их, и все фанатики.

— Мы расстанемся ненадолго, — Маренн грустно улыбнулась. — Я часто езжу на Восточный фронт, мы увидимся.

— Увидимся, — подтвердил он. — Но вряд ли вам удастся спеть для нас.

— Хорошо, я согласна, — Маренн вздохнула. — Только как для американцев все равно не получится. Мне придется выступать в мундире.