Папийон - Анри Шарьер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От скуки мы решили засесть играть в покер небольшими группами, человек по пять, чтоб не было шуму. Даже Маркетти, скрипача, и то заставили замолчать.
— Прекратить музыку! Охрана в трауре!
Необычное напряжение царило везде, не только в бараке, но и во всем лагере. Прощай, кофе, и суп тоже! Кусок хлеба утром, на обед и ужин по одной банке мясных консервов на четверых. Поскольку у нас ничего из вещей не трогали, сохранился кофе и еще кое-какая еда: масло, мука. В других бараках и этого не было. Но когда охранник заметил, что из туалета, где мы варили кофе, идет дым, он тут же приказал потушить костер. Кофе варил у нас Нистон, старый каторжанин из Марселя. Он не удержался и сказал охраннику:
— Хочешь, чтоб не было огня, зайди и потуши сам! В ответ фараон выстрелил несколько раз в окно. В считанные секунды с огнем и кофе было покончено, а Нистон схлопотал пулю в ногу. Мы все были на пределе и, решив, что фараоны перестреляют нас всех, бросились ничком на пол.
Начальником караула в тот день был Филлисари. Он примчался в сопровождении еще четырех фараонов. Стрелявший доложил, родом он из Оверни. Филлисари костерил его по-корсикански, а он, ничего не понимая, оправдывался.
Мы разлеглись по гамакам. Нога Нистона кровоточила.
— Только не говорите, что я ранен! А то вытащат во двор и там прикончат!
Филлисари подошел к окну. Маркетти что-то сказал ему по-корсикански.
— Ладно, варите свой кофе! Ничего подобного больше не случится. — И он ушел.
Нистону повезло — пуля, прошив мышцу, вышла наружу. Мы сделали ему плотную повязку, чтобы остановить кровотечение.
— Папийон, выйди во двор!
Было уже около восьми вечера, на улице сгустилась тьма. Я не знал фараона, окликнувшего меня, но по говору понял, что он бретонец.
— Чего это я должен выходить в такое время? Мне там делать нечего.
— Тебя хочет видеть комендант.
— Передай, пусть сам сюда приходит. Я не выйду.
— Отказываешься?
— Отказываюсь.
Маркетти подошел к двери и крикнул:
— Мы не разрешим Папийону выходить одному, если там не будет коменданта!
— Так ведь он и послал меня за ним!
— Передай, пусть сам приходит!
Через час к двери подошли двое охранников, а вместе с ними — араб, работавший у коменданта, тот самый, что спас его и предотвратил бунт.
— Папийон, это я, Мохаммед. Пришел за тобой. Комендант хочет тебя видеть. Он сам не может прийти.
— Папи, у этого типа ружье, — шепнул мне Маркетти.
Я приблизился к двери. Действительно, Мохаммед держал ружье. Я просто глазам своим не верил. Заключенный, и чтоб с ружьем?
— Идем, — сказал он мне. — Я здесь, чтоб в случае чего защитить тебя, прикрыть.
Я ему не поверил.
— Выйдешь ты или нет?!
Я вышел, и мы отправились. Мохаммед шел рядом, два фараона позади. Мы направлялись к комендатуре. На выходе из лагеря Филлисари сказал мне:
— Папийон, думаю, ты ничего против меня не имеешь?
— Нет. Ни я, ни другие тоже Я имею в виду, из нашего барака. А вот за остальных не окажу.
По дороге Мохаммед подарил мне пачку сигарет «Галуаз». В освещенном двумя газовыми лампами кабинете сидели два коменданта — один наш, другой с острова Руаяль, оба с заместителями.
— Я привел Папийона, — сказал араб.
— Добрый вечер, Папийон, — поздоровался наш комендант.
— Добрый вечер.
— Присаживайся, вот стул
Я разместился напротив них. Одна дверь кабинета открывалась на кухню, и я увидел там крестную Лизетт, она махнула мне рукой.
— Папийон, — сказал комендант с острова Руаяль, — комендант Дутен считает вас надежным человеком, полностью искупившим свою вину тем, что спас крестницу его жены. Но в личном деле и других бумагах написано, что ты опасен со всех точек зрения. Мне хочется забыть о личном деле и поверить моему коллеге Дутену. Дело вот в чем: скоро сюда прибудет комиссия для проверки фактов, связанных с бунтом, все заключенные должны будут дать показания. Вы и еще несколько человек несомненно имеете большое влияние на заключенных. Нам бы хотелось узнать ваше мнение об этом бунте, а заодно и что будут говорить люди из вашего барака, ну и во вторую очередь все остальные.
— Мне нечего сказать. И влиять на других я не собираюсь. И если комиссия действительно будет честно делать свое дело, то вас всех отсюда турнут.
— Это почему же, Папийон?! Ведь мы предотвратили бунт, я и мой коллега с Сен-Жозефа.
— Может, вы и выйдете чистыми из воды, по только не начальство с Руаяля.
— А яснее можно?
— Если и дальше в официальных объяснениях вы будете упоминать о бунте, то вас несомненно накажут. Согласитесь с моими условиями — вы будете спасены. Все, кроме Филлисари.
— Какие такие условия?
— Во-первых, мы должны жить как прежде, как до этой истории, и немедленно, с завтрашнего дня. Ведь только мы можем повлиять на остальных, верно?
— Да, — кивнул Дутен. — Ну а дальше?
— Ведь тут, насколько я понимаю, начальство с трех островов?
— Да.
— Так вот. Вы ведь получили донос от Джирасоло, он предупреждал о готовящемся бунте. А Арно и Отэн были главарями.
— И Карбоньери, — добавил фараон.
— Нет, неправда. Джирасоло был на ножах с Карбоньери еще с Марселя, поэтому и донес на него. Но вы не поверили. Почему? Потому что вам сказали, что во время бунта перебьют всех женщин, детей, арабов и фараонов, что казалось невероятным. Кроме того, на Руаяле есть две посудины на восемьдесят заключенных, а на Сен-Жо-зефе всего одна, на шестьдесят человек. Ни один здравомыслящий человек не полез бы в это грязное и глупое дело.
— Откуда ты знаешь все это?
— Мое дело. Так вот. Следуя такому раскладу событий, вся ответственность падет на начальство с острова Руаяль, ведь оно выслало заговорщиков на Сен-Жозеф, даже не разделив их. Надо было хоть одного послать на остров Дьявола, другого — сюда, ну, и так далее. Так что взыскания вас ждут самые серьезные. Потому советую согласиться с моими условиями. Первое вы уже слышали: с завтрашнего дня жизнь должна войти в прежнее русло, второе; все, кто сидит в карцере как подозреваемый, должны быть немедленно отпущены. И не надо больше допрашивать их о бунте, не надо, так как самого бунта не было вовсе. В-третьих, Филлисари необходимо срочно отправить на Руаяль, прежде всего в целях его же безопасности, так как, если бунта не было, чем объяснить убийство трех человек? Плюс к тому он самый что ни на есть отъявленный негодяй и трус. Во время инцидента хотел прикончить нас всех в бараках. Так вот, если вы принимаете эти условия, я в ответ обещаю устроить все так, что все в один голос будут твердить: Отэн, Арно и Марсо рехнулись, хотели перебить как можно больше людей, и непонятно, чего они при этом добивались. У них не было ни соучастников, ни сочувствующих. Наверное, просто хотели покончить с собой, но перед тем уничтожить как можно больше народу. Если хотите, я подожду на кухне, а вы тут пока посоветуйтесь, прежде чем дать ответ.
И я вышел на кухню, притворив за собой дверь. Госпожа Дутен пожала мне руку и угостила кофе с коньяком. А Мохаммед спросил:
— Обо мне что-нибудь говорили?
— Это комендант будет решать. Вижу, он дал тебе оружие, наверное, будет добиваться помилования.
Крестная Лизетт тихо сказала:
— Все будет хорошо! Плохо придется тем, с островов.
— Я тоже так думаю. Им было выгодно представить все именно таким образом. Чтоб вся вина пала на местное начальство.
— Папийон, я слышала все и тут же поняла, что ты хочешь нам помочь.
— Да, госпожа Дутен. Дверь отворилась.
— Зайди, Папийон, — сказал один из фараонов.
— Присаживайся, — кивнул комендант с Руаяля. — Ну вот, мы посоветовались и решили, что ты прав. Никакого бунта не было. С завтрашнего дня возвращаемся к прежнему режиму. Филлисари этой же ночью отправят на Руаяль. Мы с ним разберемся сами, без твоей помощи. Надеемся, ты сдержишь свое слово?
— Можете на меня положиться. До свиданья.
В бараке я слово в слово повторил все, о чем говорилось у коменданта. И все согласились, что я принял верное решение.
— Думаешь, они действительно поверят, что в этом деле больше никто не замешан?
— Не думаю. Но им ничего не остается, как поверить, если они не хотят, чтоб их наказали.
Наутро всех заключенных выпустили из карцера. На работу никто не пошел. Двери всех бараков открылись, и двор наполнился каторжанами, которые, пользуясь предоставленной им свободой, расхаживали, болтали, курили и просто сидели на солнце или в тени Нистон отправился в санчасть. Карбоньери сказал, что таблички с надписью «Подозревается в бунте» были вывешены на дверях примерно восьмидесяти или даже ста одиночек.
Мы, наконец, узнали правду. Оказывается, Филлисари убил только одного человека, других двоих пристрелили фараоны, оказавшиеся в окружении у колодца, когда каторжники достали тесаки, горя желанием прирезать хоть одного фараона перед смертью. Вот во что вылился бунт, с самого начала обреченный на провал, — в самоубийство трех каторжан. Эта трактовка была принята всеми — и администрацией, и заключенными.