Урга и Унгерн - Максим Борисович Толмачёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А что же было потом?» Я не смог удержаться от вопроса, ведь старик снова замолчал, глядя в костер и, очевидно, вспоминая далекое прошлое.
«Я вернулся из своего путешествия в смерть, разве это не ясно? Закончил обучение и получил степень лхарамбы. В познаниях мне не было равных, и меня назначили одним из семи цэншапов юного далай-ламы. Я был его партнером по философским диспутам, и вскоре мы с ним стали неразлучными спутниками и друзьями. Меня возвели в должность сойбуна – „хранителя золотого чайника“. Теперь я был фаворитом и главным советником далай-ламы, поселился в Потале и стал самым влиятельным деятелем при дворе. А еще я много путешествовал. Несколько раз общался с царем Николаем и получил от него в подарок золотые часы с именным вензелем. В Петербурге я построил буддийский храм – первый в Европе, – бывал и в Париже. Много и часто путешествовал по Индии и Китаю».
«А как же твой друг? Что случилось с ним? Что ты увидел за порогом смерти и как вернулся назад?»
Старый монах засмеялся так естественно и простодушно, что я не выдержал и захохотал вместе с ним. Не знаю, что в моих вопросах вызывало у Агвана смех, но не успокаивался он довольно долго. И я вместе с ним. Я смеялся, а слезы катились по щекам, я смеялся, но мне не было радостно.
Неожиданно старик встал со своего места. Он оказался совсем небольшого роста. Подошел ко мне и заглянул в глаза. Некоторое время смотрел, улыбаясь.
«Моего друга звали Лувсан. Теперь он чаще известен под именем Джа-лама. Ты его очень скоро встретишь. Если, конечно, не позволишь своему страху одолеть тебя. На священной земле Халхи ты станешь бессмертным богом войны. Дух Чжамсарана сегодня нашел себе новое вместилище, нам же пора расстаться». С этими словами он зашел мне за спину, с удивительной ловкостью накинул мне на шею четки и, упершись коленом в спину, стал меня душить.
Унгерн неожиданно замолчал. Пауза несколько затянулась.
– А где же теперь эти четки? – Я подлил Унгерну чая.
– Я выменял на них у Джа-ламы старого прорицателя. Видел, наверное, в моей юрте шамана с четками из птичьих черепов? Очень толковый шаман. Это он предупредил меня, что вести штурм третьего февраля не стоит. Резухин рвал и метал, говорил, что нельзя посреди боя взять и просто все прекратить на целые сутки. Военная наука требовала безостановочного закрепления на высотах и в городе. Но я послушал не Резухина, а этого старца. За те сутки большая часть китайских офицеров с войсками успела покинуть Ургу, иначе нам ее было бы не взять.
– Вы действительно верите в то, что какой-то дух вселился в ваше тело и управляет теперь вашими действиями?
– Ну, это не совсем так, Ивановский. Этот дух снисходит на меня лишь во время боя. Я в таких случаях действительно сам себя не помню. Когда мне рассказывают о моей безумной удали во время сражений, я пытаюсь восстановить ход событий, но мне это никогда не удается. Еще я ощущаю голод войны – это как страсть человека, годами курившего опиум и оставшегося вдруг без любимого зелья. Это не голод убийств и крови, как у Макарки Душегуба. Более того, казни мне противны. Я страстно желаю битв! Чем сильнее враг, тем с бо́льшим нетерпением я жду с ним встречи.
– Скажите, а как же Джа-лама отпустил своего шамана-прорицателя? Почему он просто не забрал свои четки у вас?
– Ну, я не задумывался над этим. Возможно, у монголов не принято отнимать вещи у гостей. Он сам предложил обмен. Старик в дурацкой шляпе напророчил ему страшную смерть, но хуже всего то, что после этого пророчества Джа-лама стал часто видеть сон, в котором в стеклянной банке плавает его собственная отрезанная голова, пытаясь ему что-то сообщить. Эта голова беспомощно открывает рот, хлопает омертвевшими глазами, но слов не слышно. Джа-лама описал мне банку, покрытую слоем пыли. Эта банка стоит на полке в полумраке, жидкость в ней от времени стала мутной, а на стекле рядом с запаянной крышкой приклеена бумажка с нумером три тысячи триста девяносто четыре. Джа-ламу не пугает смерть. Его пугает то, что, по словам вещего старика, после смерти еще двести с лишним лет голова эта так и будет плавать в жидкости за стеклом в далекой северной стране. А это значит, что душа не сможет окончательно покинуть тело и будет вынуждена пребывать в ожидании момента своего освобождения. Думаю, что, отдав мне своего шамана, Джа-лама надеялся на то, что дурные сны прекратятся сами собой.
– А что напророчил этот шаман вам?
– Он сообщил, что меня невозможно убить ни одним из способов, известных в этом мире, до тех самых пор, пока я нахожусь на священных землях Халхи. Я ведь теперь бог войны! – Барон улыбнулся, поднялся со своего места, покрутил головой, разминая шею, и внезапно направился к выходу из «тронного зала». – Приберись тут, Ивановский! Нельзя жить и работать в таком свинарнике.
Коронация
Две недели пролетели почти незаметно. Шла активная подготовка к коронации богдо-гэгэна. Рериха в эти дни я видел нечасто. Дедушка ставил передо мной все новые задачи. Теперь я должен был в короткие сроки придумать символику новой униформы для парада, в котором предстояло участвовать офицерам и бойцам Азиатской конной. Я прежде не занимался подобными вопросами и слабо представлял, с чего начать. Времени было совсем мало, в швальнях уже шились халаты, называемые на монгольский манер тарлыками, ими решено было заменить захваченные на складах китайские шинели. Фуражки тоже выкраивались в мастерских с применением китайских лекал, но на новый манер. Донца фуражек, околыши и внутренняя прошивка накладных башлыков производились из разноцветного трофейного шелка – его было более чем достаточно. Татарская сотня имела теперь зеленые околыши и погоны, что символизировало ислам, у тибетцев отличительным цветом, также в соответствии с религией, стал желтый, для штаба был выбран алый цвет. Офицерские тарлыки опушались по рукаву и вороту соболем, бойцам для отделки полагалась овчина. Бо́льшую часть формы пошили из темно-синего материала, которого на складах тоже оказалось в избытке. Сапоги в кожевенных цехах кроились по типу монгольских. На склады к Рериху ежедневно поступали комплекты новой формы, образцы ее пришли
