Джон Р. Р. Толкин. Биография - Хамфри Карпентер

Во введении Толкин заявляет в оправдание высокого стиля следующее: «Нетрудно заметить, насколько мы сделались легкомысленны, если попробовать отказаться от слов «стукнуть» или «треснуть» в пользу «нанести удар» или «поразить»; от слов «болтовня» или «треп» в пользу «речи» или «беседы»; от «любезных, блестящих и вежливых дворян» (так и представляешь себе колонки светской хроники или пузатых богатеев на Ривьере) в пользу «достойных, отважных и учтивых мужей» древности». И с тех пор Толкин все более и более придерживается подобных стилистических принципов во «Властелине Колец». Это было почти неизбежно, поскольку, по мере того как роман приобретал все более грандиозный масштаб и глубокий смысл, он все сильнее приближался по стилю к «Сильмариллиону». Однако менять стиль первых глав, написанных в куда более легкомысленном ключе, Толкин не стал и, перечитывая книгу двадцать пять лет спустя, заметил: «Первый том сильно отличается от остальных».

В сентябре 1939 года разразилась война, но поначалу это не оказало особого влияния на жизнь Толкина. Но семейная жизнь в это время переменилась заметно, к большому, но неизбежному огорчению Толкина: мальчики покинули дом. Старший, Джон, изучавший английский в том же колледже, Эксетере, где некогда учился его отец, находился в Риме, где готовился принять сан католического священника; позднее Джона вместе с его товарищами–студентами эвакуировали в Ланкашир. Майкл год проучился в Тринити–Колледже, а потом пошел в зенитчики. Кристофер, оправившийся наконец от своей болезни, ненадолго вернулся в школу, а потом вслед за братом поступил в Тринити–Колледж. Дома оставалась только Присцилла, младшая из детей. Размеренная жизнь на Нортмур–Роуд несколько вышла из колеи: найти прислугу сделалось трудно, в доме селились то эвакуированные, то жильцы, в саду стали держать кур, чтобы решить проблему с яйцами. Временами Толкину приходилось дежурить по ночам в местном штабе противовоздушной обороны — тесном, сыром домишке. Однако же Оксфорд немцы налетами не тревожили; к тому же Толкина, в отличие от многих других донов, не призвали работать в Военном министерстве или других государственных учреждениях.

Война шла, и университет заметно менялся. В Оксфорд присылали большие группы кадетов, которые должны были проходить в университете «краткие курсы» перед получением офицерских званий. Толкин составил для флотских кадетов программу обучения на факультете английского языка и литературы и переработал многие из своих лекций таким образом, чтобы сделать их доступными для менее подготовленной аудитории. Но в целом его жизнь текла так же, как и до войны. И продолжение боевых действий тревожило его не столько по личным, сколько по идеологическим причинам. «Люди в этой стране, — писал он в 1941 году, — похоже, до сих пор не осознали, что в лице немцев нам противостоят враги, которые в массе своей наделены добродетелями повиновения и патриотизма (а это именно добродетели!) куда больше нашего. Нынешняя война заставляет меня испытывать глубокую личную неприязнь к этому треклятому невеждишке Адольфу Гитлеру за то, что он погубил, извратил, обратил в неверное русло и навсегда обрек проклятию тот благородный северный дух, величайший дар Европе, который я всегда любил и старался показать в истинном свете».

Много лет спустя Толкин вспоминал, что в конце 1940 года работа над «Властелином Колец» застопорилась на том месте, где Хранители обнаруживают в Мории могилу Балина, и не двигалась дальше почти целый год. Если это правда — а существуют и другие свидетельства, подтверждающие, что в это время в работе наступил застой, — то это была лишь первая из нескольких крупных остановок в работе над романом и ни одну из них не представляется возможным приписать каким–то конкретным внешним причинам.

Вернувшись наконец к книге, Толкин набросал план развязки романа — тогда ему казалось, что конец наступит всего через несколько глав, — и принялся писать черновой вариант эпизода, в котором двое из хоббитов встречаются с Древобрадом, существом, которое воплотило в себе всю любовь и уважение Толкина к деревьям. Когда у Толкина наконец дошли руки до этой главы, он, как он сам говорил Невиллу Когхиллу, «срисовал» манеру речи Древобрада («Хрум–хум…») с гулкого баса Льюиса.

«Аллен энд Анвин» поначалу надеялись, что новый роман будет готов к публикации годика через два после того, как они выпустили «Хоббита». Постепенно надежда на это растаяла, а в 1942 году погиб весь тираж уже отпечатанного «Хоббита», потому что во время бомбежки Лондона сгорели склады. Однако же Стэнли Анвин не переставал интересоваться тем, как продвигается «новый «Хоббит». В декабре 1942 года он получил письмо, в котором Толкин докладывал: «Книга близится к завершению. Я надеюсь, что в ближайшие каникулы мне удастся выкроить немножко свободного времени, так что можно надеяться, что в начале будущего года я ее закончу. Она дошла до XXXI главы, и до конца еще минимум глав шесть (но наброски к ним уже имеются)».

Однако глава XXXI (первоначальный номер главы IX книги III) была лишь концом того, что впоследствии стало книгой III, и оказалось, что до конца книги оставалось не шесть глав, а тридцать одна. В следующие несколько месяцев Толкин пытался вновь заняться романом и написал еще несколько страниц. Но к лету 1943 года ему пришлось признать, что «дело зашло в тупик».

Отчасти трудности объяснялись его стремлением к совершенству. Толкину мало было написать огромную, сложную книгу — он считал необходимым сделать так, чтобы каждая деталька четко вписывалась в общую схему. География, хронология, система имен — все должно было быть выверенным и последовательным. С географией Толкину помогли: его сын Кристофер начертил подробную карту территории, на которой разворачиваются события книги. Толкин и сам рисовал небрежные наброски карт с самого начала работы над романом; он однажды сказал: «Если собираетесь писать сложную книгу — сразу пользуйтесь картой; иначе потом вы эту карту никогда не начертите». Но одной карты было недостаточно: он постоянно рассчитывал время и расстояние, чертил сложные хронологические таблицы, с указанием дат, дней недели, времени и временами даже направления ветра и фаз Луны. Отчасти это делалось из его обычного стремления к точности, отчасти ему просто доставлял удовольствие сам процесс «со–творения», но в первую очередь Толкин стремился к тому, чтобы создать абсолютно достоверную картину. Много позднее он говорил: «Мне хотелось, чтобы люди просто оказались внутри книги и воспринимали ее, в каком–то смысле, как реальную историю».

Немало внимания уделял он также созданию имен. Иначе и быть не могло: ведь вымышленные языки, на которых давались имена и названия, лежали в основе его мифологии и сами по себе занимали его в первую очередь. И снова, как двадцать пять лет назад, когда Толкин взялся за «Сильмариллион», эльфийские языки, квенья и синдарин, теперь уже куда более разработанные, играли основную роль в номенклатуре и использовались для сочинения эльфийских песен и стихов. Но этого было мало: книга требовала разработки хотя бы начатков еще нескольких языков. И на это тоже уходило немало сил и времени. К тому же Толкин достиг того этапа повествования, когда сюжет разделился на несколько независимых линий, которые сами по себе были достаточно запутанными. Он полагал, что на то, чтобы довести Фродо и Сэма до Мордора, понадобится всего две–три главы, но никак не мог заставить себя разобраться в хитросплетениях событий, происходивших параллельно этому в Гондоре и Рохане. На то, чтобы добраться до этого момента повествования, у Толкина ушло почти шесть лет. Где же взять время и силы на то, чтобы его закончить, не говоря уже о том, чтобы завершить и отредактировать «Сильмариллион», который по–прежнему настоятельно требовал внимания? Толкину был пятьдесят один год; он устал и боялся, что в конце концов так ничего и не достигнет. В среде коллег у него уже сложилась репутация человека, который способен тянуть с работой практически до бесконечности; и порой это его забавляло, хотя зачастую и огорчало; но мысль о том, что ему не суждено завершить свою мифологию, была ужасна и вгоняла в прострацию.