Ты, я и Гийом - Диана Машкова

Я металась по комнате как полоумная, хватая и запихивая в сумку вещи одну за другой. В голове мелькали яркие картинки то из сна, то из вчерашнего интервью с министром. Панический страх за своего ребенка перемежался с ненавистью к таким вот власть имущим. Когда сборы были закончены, я взяла в руки телефон и посмотрела на время. Было шесть утра. На дисплее мигал конвертик – одно непрочитанное сообщение. Я открыла. Послание было от Артема. «Поздравляю с первым рабочим днем! Ты – умница. И помни, что я тебя люблю и горжусь тобой». Я обессиленно опустилась на диван и снова разревелась. В тот день на вокзал я не поехала.

Пятница, лишенная выездов на интервью, прошла спокойно. Я сидела, уткнувшись в выделенный Уэнди ноутбук, и переводила письма. О вчерашнем никто не заговаривал. В шесть вечера к нам спустилась Беатрис, чтобы пожелать хороших выходных. Заодно она лениво спросила, нет ли у Светы или у меня желания поработать в воскресенье – на десять утра было назначено интервью с Громовым. Светлана скромно опустила глаза, явно не горя желанием тащиться на работу в выходные. А я сказала, что мне все равно. Если нужно – приеду.

Артем все эти дни был занят в университете – так что общались мы в основном, перебрасываясь коротенькими сообщениями по телефону. В субботу можно было бы встретиться, но я чувствовала себя совершенно подавленной и разбитой: такая нечеловеческая усталость накатила, что справиться с ней не было сил. Я проспала чуть ли не до полудня – к тому времени Сережа с Надей уже куда-то испарились, кажется, накануне они говорили, что уедут на весь день к родителям, – а потом собралась и пошла на рынок. Пользуясь отсутствием хозяев, нужно было успеть купить продукты, немного прибраться и приготовить что-нибудь вкусное на ужин: хотелось быть хоть немного полезной. Ну не привыкла я чувствовать себя обузой!

Рынок располагался рядом с метро. Большое огороженное пространство, забитое матерчатыми палатками. Толстые торговки, кавказской наружности хозяева, жуткая грязь, толпы продирающихся к прилавкам покупателей – в общем, все то же, что и в Казани. Даже двуязычие представлено в привычном виде. Только у нас – русский и татарский, а здесь – русский и какой-то еще. Какой именно – не поняла, да и бог с ним.

Я сонно обошла весь рынок, присматриваясь к ценам, и со второго захода начала покупать. Глупость все-таки говорили мои запуганные телевизором родственники, что в Москве все несоизмеримо дороже. Нет. Примерно так же. А «страшилки», наверное, придуманы для блага москвичей, чтобы хоть как-то оградить их от нашествия иногородних на столицу: и так уже развернуться негде, а мы все прибываем и прибываем. Что ж делать, если львиная доля российского капитала закопана в Москве. Здесь, значит, и есть смысл ковыряться. Я тяжело вздохнула. Да, деньги-то в столице при желании заработать легче, а вот добиться счастья так же сложно, как и везде. Горько усмехнувшись, я запретила себе развивать мысли об Артеме.

Потратила я, ощущая себя транжиркой и богачкой, треть заработанных за два дня денег – пятьсот рублей. Притом что и продукты купила, и Катеньке подарок: крошечные, на клетчатой подкладке, джинсы. Я представила себе, как она в них будет смотреться, и радостно улыбнулась. Для завершения образа стильной девушки нужно было найти еще маленький рюкзачок и какую-нибудь джинсовую шляпку – ладно, до отъезда поищем. В уме я уже все рассчитала: сейчас у меня осталось чуть меньше тысячи, за следующую неделю – пять рабочих дней – заработаю три тысячи семьсот пятьдесят рублей, а если еще за завтрашнее интервью как за полный день заплатят, будет четыре пятьсот. Тысяча – на билеты, три отвезу для Кати в Казань, ну а оставшихся денег хватит на жизнь здесь и на подарки.

Правда, пора бы уже было подумать о том, чтобы снять квартиру, – не вечно же стеснять Надю с Сергеем, – но Артем на эту тему молчал. А я, изучив по газетным объявлениям рынок аренды жилья, сама пока ни на что не решалась. Чтобы что-то снять, нужна была тройная сумма помесячной стоимости квартиры – первый и последний месяц проживания оплачиваются сразу и еще риелтору отстегивается сто процентов. Минимальная цена однокомнатной квартиры – двести пятьдесят долларов в месяц, значит, я должна буду выложить сразу семьсот пятьдесят. От этих расчетов моментально разболелась голова. Похоже, квартиру я вряд ли смогу себе позволить. Но как же тогда мне удастся забрать к себе Катю? Хорошее настроение, вызванное покупкой детских джинсов, снова пропало.

До вечера я все успела: привела в порядок оба костюма, постирала блузку, убралась в квартире и приготовила мясо по-французски. Артем звонил несколько раз, жаловался, что скучает, хотел приехать. Я уговаривала его потерпеть до завтра, хотя и сама уже малодушно изнывала от желания увидеться с ним. Но нужно было проявить силу воли: в спокойной обстановке подумать и что-то наконец решить. Мы договорились встретиться завтра днем, после интервью с губернатором.

Перед сном я позвонила Славе с Катей – они тоже укладывались спать. Как я поняла, Татьяна читала Кате на ночь книжку, а Слава складывал разбросанные за день игрушки. Ничего не скажешь – идиллия. При мне муж почему-то никогда особенно не интересовался детскими делами и уж точно не снисходил до каких-то там уборок. И что с ним такое сделала эта Татьяна? Может, для Славы много значила полноценная, в том числе и в сексуальном смысле, жизнь? То, чего я давно уже не могла ему дать?

И для меня, конечно, тоже близость с любимым человеком была очень важна, но в том-то все и дело, что с любимым. А со Славой этот момент давно потерялся. Прошел.

Катенька обрадовалась, когда узнала, как скоро я к ней приеду, и до слез растрогала меня, ответив на вопрос: «Что тебе, солнышко, привезти?», одним-единственным словом: «Себя». Ну как же такую дочку можно больше жизни не любить?! После звонка домой на душе стало легче – в Казани все было спокойно, никто мою Катеньку не обижал, и я напрасно изводила себя мучительными страхами и кошмарами.

Сергея с Надей я в тот вечер так и не дождалась – рано уснула.

Было здорово ехать по пустой воскресной Москве. Машина неслась по красивейшим центральным улицам города, а Уэнди с Беатрис, опустив до предела стекла, высовывались из окон и громко кричали: «Look! It’s wonderful!»[6] – каждый раз, когда мимо нас проносилось огромное и величественное сооружение сталинской эпохи. Я надувалась от гордости за державу и со снисходительной улыбкой на губах делала вид, что всю жизнь, каждый день вижу такие дома. А сама смотрела по сторонам с не меньшим восторгом и любопытством. Надо же, стоит очистить город от массы кишащих всюду людей и огромной своры нетерпеливых машин, как к нему возвращается утраченный в будни дух величия и кристальной чистоты, которую способны транслировать в мир только произведения искусства. Пораженная этим открытием, я шепотом признавалась Москве в любви. Несмотря на все связанные с ней страхи, разочарования и тоску, я чувствовала одно: Москва – это мой город. Обещающий, манящий, зовущий город моей любви. Из всех городов, что мне довелось увидеть, ни один не вызывал у меня такого поклонения и восторга, как этот, бывший для меня то эссенцией реальной жизни, то эликсиром волшебной сказки. Оставалось только заслужить право остаться в нем, отвоевать свое место под солнцем. И обязательно поделиться им с моей маленькой Катей.