Демьян Бедный - Ирина Бразуль

Так-то оно так. Демьян и сам признается, какова его дипломатическая школа, в стихотворении «Марка»:

Сидит, бывало, мой дед на завалинке, —Одна нога в лапте, другая — в валенке,В зубах давно потухший окурок, —Бубнит дед про турок……Тут как запустит дед ноту трехэтажную…Вот какую школу прошел я важную,К дипломатии склонность восприял наследственноОт моего деда непосредственно.

Эта школа чувствуется в озорно-«почтительном» тоне, которым поэт обращается к английскому премьеру: «Одначе, сколь вы не испытываете мое терпение, тем не менее я вас с супругой и приплодом поздравляю с Новым годом».

А кроме шуток, Демьян следит весьма внимательно за тем, что творится вне пределов родной страны, ибо: «В жаркой битве, в стычке мелкой, средь строительных лесов, жадно мы следим за стрелкой исторических весов». «Стрелка» дрогнула давно, еще в сентябре девятнадцатого года. Демьян тут же откликнулся: «Клемансо забил тревогу, от Ллойд-Джорджа письмецо: «А у Ленина, ей-богу, очень милое лицо!..» Это были еще первые приметы намечающихся перемен.

Но когда окончательно провалились все попытки интервенции, вопрос перед иностранными державами встал ребром: как быть, прекратив военные действия против Советской России? На каких основах строить отношения? Игнорировать? А быть может, торговать? Допустить ли большевиков к участию в международных конференциях? Принять ли их представителей в Лигу наций?

Первой пойти навстречу Советам отважилась Англия, и Демьян почтил за это своим постоянным вниманием ее премьера, Ллойд-Джорджа, которого Ленин считал наиболее ловким из деятелей того времени. Премьер даже вошел в конфликт со своими: министр иностранных дел лорд Керзон отказался принять приехавшего в Лондон советского представителя Красина; Ллойд-Джордж был вынужден пригласить его к себе. На этом приеме Керзон демонстративно не подал руки большевику, и премьер раздраженно крикнул: «Керзон, будьте джентльменом!..»

В «высших кругах» общества всего мира тогда охотно подхватили версию белой эмиграции о вандализме большевиков: это едва ли не людоеды! Но Ллойд-Джордж призвал Керзона к исполнению долга вежливости не потому, что был лучше воспитан или лучше относился к большевикам. Его поведение объяснялось таким пониманием вещей: «Если, прежде чем пожать руки правительств на севере, юге, востоке или западе, мы будем внимательно рассматривать, насколько чисты их руки, то, я думаю, едва ли много сделок было бы заключено на земле». Демьян Бедный, разумеется, прокомментировал это высказывание, не упустил и других признаний английского премьера, понявшего, что «война против большевиков… вызвала бы среди организованных рабочих волнение, которое трудно даже вообразить». Но Ллойд-Джордж не терял надежды задушить Россию новыми — экономическими мерами, не говоря о том, что торговля с Россией была необходима для восстановления собственного хозяйства. А Демьян мотает все на ус и растолковывает читателю. Европа вырабатывает устав Лиги наций? «Карты ясны! Мировой Торговый Дом. Пять работников согласны честно жить… чужим трудом!»

Подписан, наконец, англо-советский торговый договор. Италия последовала примеру Лондона, а Франция все воздерживается? «Сеньер и сэр, а где ж «моншер»?» — только и спросит Демьян Бедный.

В ноябре 1921 года в связи с вашингтонской конференцией по разоружению Демьян нарисовал портреты всех «адовых друзей» — Ллойд-Джорджа, Хьюза и Бриана. «В аду пошел тревожный гул… Что там творится в Вашингтоне? Кто Хьюз? Святой или дурак?..» Впрямь «на земле для новых драк вооружаться перестанут? Иль блеск «гуманнейших» идей там служит только для парада?..» А в декабре завязал переписку всерьез: «Мистеру Ллойд-Джорджу. Совершенно приватно», а затем и «Доверительно»:

Так вы, мистер, настроены вполне примирительно?Справлялись вы у мусью Бриана,Какого он мнения насчет мусью Демьяна?Решил признать нас окончательно?Прямо замечательно!Может, еще кто-нибудьХочет стать на этот путь?

…И в самом деле, доверительно поэт предупреждает: «Когда пойдут наши совместные заседания об условиях «признания», — имейте, мол, в виду, что… «в Советской Руси перевелись караси, водившиеся на святой Руси ране, которые, дескать, любили, чтоб их жарили в сметане».

В 1922 году число «срочных», «приватных» и прочих посланий за границу заметно умножилось. Со страниц газет всего мира не сходит слово «Генуя». В апреле этот итальянский город впервые примет на международной конференции делегацию большевиков. И Демьяна очень забавляет точка зрения иностранных дипломатов, их страх перед неведомыми «русскими медведями», как они полагают, — безграмотными и грязными посланцами Советов.

Демьян все помнит, ему приятно посмеяться над тем, какие «открытия» ждут того, кто впервые увидит «страшных» большевиков; он знает, как будут поражены за границей, услышав советского наркоминдела Чичерина, который, выступая по-русски, легко тут же переведет свою речь на французский. Что касается Красина… то ведь это «подлинный джентльмен, чуть ли не со свидетельством из Оксфорда, и у него лицо, а не морда». И Демьян еще добавит: «Мистер, бойтесь этого как огня: чтоб вместо Красина не назначили… меня».

А если говорить серьезно, то провозглашенная Чичериным программа Советского правительства предельно и давно ясна, и Демьяном давно сказано:

Дескать, мы — успех заметный! —Держим курс междупланетныйИ сильны союзом теснымС пролетарием небесным, —Но пока там суд да дело,Пусть нам сферы верят смело:В силу разных ситуаций,Мы не тронем сферных нацийИ по собственной охотеВсем пошлем по мирной ноте.

Что же касается требования уплаты царских долгов, то как тут снова не посмеяться? Поэт ценит вежливость; он так и знал, что Чичерину скажут, что у него «не глаза — прямо василечки!.. Ах, подпишите эти векселечки!», и объяснит своему читателю в газете «Беднота», чего же в конце концов добиваются в дипломатических сферах:

…Уж баре не кричат: «В России коммунизмВесь, мол, хозяйственный разрушил механизм!»У них самих теперь хоть нет Советской власти,А в механизме все расхлябалися части.И, нынче нас к себе чуть не силком таща,Они нам в Генуе поют (пока!) умильно:«Как, дескать, вы и мы поизносились сильно,Давай чиниться сообща!»Мы что же? Мы не прочь. Мы, скажем, не перечим,Европа, истинно: испорчен весь фасад.Но… царские долги платить нам все же нечем.Начнете требовать, так мы — айда назад!Опять же, ваши все припомнивши попытки —Четыре года лезть на красный наш рожон,Еще мы спросим вас: КОМУ и КТО ДОЛЖОН?Мы вашим ласковым речам не очень верим.Но — поторгуемся: не купим, так примерим, —Не сбудем вам своих товарных образцов,Так хоть пощупаем как следует купцов,Чтоб, в случае вторичной встречи,Знать, с кем вести какие речи!

Возобновленная в Нижнем Новгороде ярмарка доставит эту возможность потолкаться среди тех, кто умеет торговать, даст образец, как вести беседу с лордом по-купцовски. Впрочем, поэт по-прежнему «сочувствует» английскому премьеру. Тот занемог. «Догенуэзился!» — пишет Демьян, рассказывая читателю, что больному в бреду видится… «Будто его… переехала русская нефтяная цистерна, вся обклеенная плакатами Коминтерна!»