Демьян Бедный - Ирина Бразуль

Зачем поэту потребовалось рассказывать о низком заработке Емельяна? А затем, что, как бы этот заработок ни был низок, Димитренко вовсе не горемычный герой, но герой настоящий.

В стихах Демьяна Бедного не найти слова «нежность». Но сколько ее было при обращениях к красноармейцам, работницам, детям, и как много этого чувства скрыто в описании встречи с героем наутро после ночного собрания: «служба тяги» бежит по шпалам: «Пригляделся к нему. Тот же потный и черный, но — приветливый, бодрый, проворный». И вот что он говорит, приветствуя Демьяна:

«Простите уж нас, дорогой,Что вчера мы перед вами маленько похныкали.Это верно: бывает порой чижало,Точно рыбе, попавшей на сушу.А в беседе-то вот отведешь этак душу,Глядь, совсем отлегло».

Димитренко и впрямь полон благодарности к Демьяну Бедному еще до того, как прочитал о себе в газете стихи. А уж тут он в знак своей величайшей симпатии к поэту посылает на добрую память фотографию: поза торжественная. В руках — огромный молот. Он не знает, как поэт благодарен ему самому. Демьян еще крепче прежнего держится за таких вот людей; его перо принадлежит им. Близостью к ним он, как в былые времена, будет силен и дальше: он должен воевать за них, за их лучшую жизнь. Сказанное в «Тяге» уже не раз говорилось и не раз будет повторяться на разные лады.

Но именно здесь, в самом начале, намечен исток еще одной темы, которая отнимет у Демьяна немало сил.

В первых строках поэт говорит о том, что, наглядевшись на большие собрания, где гремят аплодисменты и «орут пять тысяч человек: «Да здравствует наш вождь Имярек!», он уехал от пестроты электрического сиянья в ту степную темноту, где работают Димитренки. Это вступление не случайно, так же как закономерна тяга общения с «Тягой», а не с «Имяреками»: «Рядом с Лениным, гениально скромным, дали развиться самомненьям огромным…»

Еще при жизни Ленина Демьян говорил: «В начале наших дискуссионных неурядиц я заявил, что я «партийный старообрядец». Сказал с той же прямотой, с которой когда-то писал с фронта империалистической войны про свое «староверчество». И тогда и сейчас твердые убеждения Демьяна повлекли за собой борьбу за них. И тогда и сейчас человек, прослывший грубым, непримиримым (и верно: «Лично я никогда не пощажу политического врага»), поначалу к делу подходит вдумчиво, сдержанно.

Сперва строчки, касающиеся оппозиции, шутливы, хотя вполне серьезно говорится о судьбе «всякого суемудрого уклонения от предвосхищения ленинского гения»; к осени Демьян начинает писать чаще, больше. Он все еще высмеивает «перманентного героя» Троцкого. Смеется и над Зиновьевым, который возмущен: Троцкий, видите ли… «мне тычет в глаза мой «октябрьский грех». Он мне тычет! Добро бы у него у самого — без прорех, а то ведь его всего до глубины утробы разъели меньшевистские микробы!..»

В фельетоне «Бумеранг», написанном в связи с очередной нотой Чемберлена, поэт попросту рассказывает (поскольку он сам «наркомнеудел»), как он посещал руководящих делами товарищей. Портреты людей, с которыми он говорит, созданы удивительно ясно. Так же ясно рисуются отношения между собеседниками. Вот он у «всероссийского старосты» Калинина:

— «Михал-Ваныч на-ше!..»— «А, Демьяше!..Понимаешь, шут его дери,Что делается в Твери?Мои земляки сговорились словно,Прут на многополье поголовно.…Да у меня на хозяйство — три дня среди лета!Да ежели б не должность эта…»— «Успокойся, говорю, Михал-Ваныч, на минутку.Тут дела не на шутку…»

Демьян говорит Михаилу Ивановичу о разрыве торгового договора, чемберленовской ноте. А потом двигается в Коминтерн.

Там Демьян трижды произносит, как заклятье: «Пролетарии всех стран, соединяйтеся!.. Свят-свят-свят! Да воскреснет пролетариат, и расточатся врази его!..»

Но тон становится строгим, и уважительная полуулыбка еле заметна, когда он приходит в ЦК:

Вошел я к Сталину этаким орлом.Товарищ Сталин за столом.— «Товарищу Сталину многая лета!»(Пожал мне руку. Но никакого ответа.)— «Вот Чемберлен… Не есть ли это окончание?..»(Молчание.)— «Пробуют наши нервы, похоже?..»(Все то же.)— «Опять пойдут новые Генуи, Гааги…»(Перебирает бумаги.)— «Мир, значит, на ладан дышит…»(Что-то пишет).— «Нам бы с Францией понежней немножко…»(Посмотрел в окошко.)— «Дескать, мы с тобой, с голубкой…»(Задымил трубкой.)— «А той порой, возможно, право…Кто-нибудь причалит на советский причал».(Прищурясь, посмотрел лукавоИ головою покачал.)— «Английский рабочий — тоже не пешка…»(Усмешка.)— «И Персель слово не зря брякнул».(Крякнул.)— «Ваша речь о «троцкизме»… полторы полосы…»(Погладил усы.)— «Тоже «гирька»… на дискуссионные весы!»(Посмотрел на часы.)У Сталина времени мало, понятно,Но меня за болтливость не стал он журить.— «Заходите, — сказал, — так приятно…Поговорить!»

Демьян в общем-то писал не столько об английской ноте, сколько о «дискуссионных весах». На них есть и его «гирьки». И чем дальше, тем увесистей. В IX томе Собрания сочинений целый раздел назван «Борьба за ленинизм». Он открывается новогодней шуткой «Как это началось», в которой Землячка («…ее характер женский мужских был крепче десяти») видит, подобно пушкинской Татьяне, сон…

В следующем стихотворении этого раздела Демьян говорит, что он вначале «…глядел со спокойной усмешкою, как с дымящейся головешкою забегали оппозиционные пятерки и тройки внутри партийной постройки»:

— «Э, — думал я без опаски и обиды, —Видали мы всякие виды!»От головешки, одначе, пошел такой дым,Что некоторым партийцам, особенно молодым,Не удалось удержаться от головокружения,Послышались «угорелые» выражения,Словесность стала делаться жуткой.И все же я шутил «новогодней шуткой»…

Как всегда умело вплетая серьезнейшие вопросы политики в легкую, всем доступную форму стихотворных диалогов и личных признаний, Демьян твердо заявляет, что:

Какой-нибудь Муранов, не ищущий партийных чинов,Или старый партиец Василий ШелгуновБлюдут, на мой взгляд, «большевистскую веру»Куда надежней, чем товарищ Троцкий, к примеру…

Отдавая дань красноречию Троцкого («когда гремит его словесная атака, я готов поставить сто сорок три восклицательных знака»), Демьян говорит, что «Я по его указке не сделаю и шагу…», «Я слушаю его всегда настороженно: «Ох, подведет!.. Ох, не по тому месту рубит! Сам пропадет — и партию погубит!»