Охота на сурков - Ульрих Бехер

Только теперь дедушка выложил мне еще одну новость: во время визита в Берн он попросил своего знакомого, некоего Мивиля, солидного господина, представителя швейцарской торговой палаты в Югославии, прервать свой полет в Белград, выйти на аэродроме Тецна у Марибора, а оттуда отправиться в соседний город Радкерсбург по ту сторону границы, то есть в «Остмарк», только-только вошедший в состав Великогерманского рейха. Мивиль разыскал Эльзабе, правда не в загородном доме Джаксы, а в доме графа Тессегье, попечению коего она доверилась. Эльзабе была в добром здравии.

— Орль Тессегье! Так и есть. Именно от него я получил сегодня телеграмму из Словении. Один из платонических воздыхателей Эльзабе, вдовец, который всегда играет в шахматы с Гюль-Бабой. Играл.

— Ну вот, за твою тещу под кровом Тессегье можно определение не беспокоиться. А теперь слушай отчет Мивиля: сперва они в самом деле реквизировали липицанского жеребца Гюль-Бабы, старика Джаксу Последнего, будто бы для полевой артиллерии. Можно подумать, что германский вермахт не обойдется без этой отслужившей свой век цирковой клячи. Ты был совершенно прав, когда смеялся над реквизицией лошади. Разумеется, акция нацистов вызвала резкий протест хозяина дома. А на следующий день они явились опять и забрали самого хозяина. Так называемый «охранный арест».

— Не потому ли, — вырвалось у меня, — не потому ли они его арестовали?

— Почему?

— Да потому что он стал громко протестовать! Быть может, coram publico[188] обругал режим. Гюль-Баба редко приходит в ярость, но, когда это случается, он крушит все без разбора.

Куят ответил на мою тираду чуть заметным пожатием плеч; и еще госпожа Джакса сказала господину Мивилго, что полицейские увезли ее супруга в Грац, где, как ей сообщили на следующий день, была посажена в тюрьму и ее золовка, старшая сестра Константина Джаксы, овдовевшая госпожа медицинская советница Милица Цборовская.

— Стало быть, все-таки искоренение всей семьи?

— Постарайся не волноваться, Требла.

— Я и не волнуюсь, давно отвык.

— Все-же-все-же-все-же я замечаю, как ты начинаешь ужасно волноваться. Сейчас для этого неподходящее время.

— А когда для этого подходящее время?

Куят пропустил мой вопрос мимо ушей, сочтя его чисто риторическим. Я еще раз спросил, что же можно было инкриминировать тетушке Ца? За что ее посадили в тюрьму, если не за родство с Джаксой? Дед возразил на это, что как-никак госпожа доктор Цборовская, насколько ему известно, была в Граце одним из старейших членов Социал-демократической партии Австрии.

— Да, — фыркнул я, — и притом ежедневно бегала вместе со своей толстой кухаркой Мальчи к ранней мессе. Если бы ты увидел издали эту добрую женщину, увидел на Наглергассе в черной шляпе с широкими полями, в черном балахоне, похожем на сутану, и с черным докторским саквояжем в руке, ты бы наверняка счел ее сельским священником хрупкого телосложения.

Выполняя просьбу Куята, швейцарец действовал с редкой добросовестностью, он не ограничился разговором с Эльзабе; на взятой напрокат машине махнул в Грац и там, проявив гражданское мужество и не поскупившись на чаевые, которые он вручил кельнеру в питейном заведении около здания окружного суда, получил ценную информацию. После этого представитель торговой палаты, не мешкая, переехал через границу и вернулся в Марибор, где и заказал ночной телефонный разговор с Куятом.

Невольно я сказал:

— Это была, наверно, пивная Попелки.

— Как ты догадался?

— Извини, но я сам имел честь сидеть в окружном суде в Граце. Неоднократно. Завсегдатаи Попелки — это тюремщики из полицейской и следственной тюрем.

Так вот, господин Мивиль разузнал, что «маленькая медицинская советница Цборовская, оказавшая тысячам жителей Граца помощь в пути из материнского чрева на свет божий, как это ни странно, но действительно содержится в окружном суде». О задержании Джаксы кельнер, пожилой человек, поначалу будто бы ничего ровным счетом не слышал. Но в конце концов он, прикрывая рот рукой, сказал швейцарцу, что просто не верится, но «знаменитейший цирковой артист Австро-Венгрии арестован вместе со своим конем». В конце прошлой недели господина Джаксу доставили в окружной суд, но теперь там его более нет; его тотчас перевели в другую тюрьму; ходят слухи, что в Вену, в Россауэрские казармы.

6

— Там и я сидел. Не сердись, но почему же ты рассказываешь мне все это только теперь?

— Ведь я намекнул тебе, что он, как я предполагаю, в Вене. Предполагал! Потому и спросил тебя, не знаком ли ты с кем-либо из отеля «Метрополь». Да, вернемся к этому Лаймгруберу. — Куят еще раз вытащил массивные часы, достаточно ясно показывая, что не склонен более распространяться о деле Джаксы. — Оба белобрысых парня, которых он, видимо, послал шпионить за тобой…

— Ах, бог мой, в конце-то концов что до них, так это лишь мое смутное предположение.

Я доложил о своем походе в Санкт-Мориц, где увидел в саду виллы «Муонджа» моих предполагаемых преследователей, играющих в пинг-понг с двумя евреями в кафтанах.

— Вот как, — удивился дед. — Темная история. Хотя среди евреев и встречаются блондины… А они там живут? Или только зашли туда?

— Не знаю.

— Но это важно. Я бы на твоем месте незаметно разнюхал у портье или у владельца пансиона. Пусть они там только кофе выпьют, хозяин-еврей с первого взгляда определит, кто из его гостей еврей, а кто не еврей. Все это смахивает на беспардонное плутовство. «Замаскированные эсэсовцы играют с господами евреями в нейтральном альпийском пансионе и пинг-понг, дабы ввести в заблуждение свою арийскую жертву». Я не рассказывал тебе, как в Бразилии отправился на рандеву с белесой змеей?

Однажды в воскресенье Генрик Куят, молодой владелец каучуковых плантаций, недавно осевший на берегах Амазонки, охотился один, вооруженный всего лишь мачете, на берегу пустынной желтоватой реки вблизи своей фазенды. Утомившись, он прилег и задремал. Когда же проснулся, то обнаружил, что осажден.

Такой величины змею ему еще не приходилось видеть. И хоть была она пятнистой, но в основном цвет ее кожи был белесый.

Белесая змея, толщиной в мужскую ногу, на первый взгляд была не менее семи метров в длину. Подобного вида змей он не знал, но одно знал наверняка — змеи такой величины не ядовиты. (Довольно скоро, посетив «Бутантан», принадлежащий городу Сан-Пауло, самый большой в мире змеиный заповедник, Куят установил: это был гигантский боа, разновидность анаконды.) И еще ему было известно, что чудища эти предупреждают нападение врага: они душат добычу, сжимая ее в своих витках, душат даже человека.

Когда свежеиспеченный плантатор, соснув часок, протер глаза, он не увидел ничего, кроме белесой муарово поблескивающей, неуловимо вздрагивающей змеиной кожи. Голова рептилии, почти той же величины, что голова молодого немца, только площе, высилась над ним, и не дальше, чем в тридцати сантиметрах от его лица.

Первая и последняя попытка Куята нащупать нож сорвалась. Массивная шея змеи отклонилась словно для броска, змея готова была обвиться вокруг жертвы.

Генрик сделал то, что спасло ему жизнь: он замер выжидая. Не шелохнулся. В полулежачем положении он прилагал мучительные усилия, чтобы оставаться неподвижным (куда больше, чем собственно страх, мучили его именно эти усилия), и ждал, ждал затаив дыхание, скрестив взгляды с белесой змеей.

Прошло всего мгновение, по ему казалось, что оно длится бесконечно долго, целые часы. Генрик едва осмеливался дышать и мнил уже, что задохнется в тропическом послеполуденном зное.

В конце концов человек, терпеливо выжидая, выиграл недвижный бой. Белесая змея, заскользив с ужасающей медлительностью рывками, то и дело оборачивая голову, готовая в любую минуту кинуться на врага, сняла осаду. А потом с удивляющей быстротой скользнула прочь меж папоротниковых деревьев, в бамбуковые заросли на берегу. Но прежде чем она исчезла из виду, задыхающийся, избегнувший ее объятий Куят определил длину змеи: около десяти метров.

Молодой плантатор бегом припустил к себе на плантацию. Там, сам не зная почему, он не рассказал ни португальцу-управляющему, ни индейцам, работающим у него, о смертельно опасной встрече. А захватив английское ружье, подкрался к тому самому месту на берегу, где произошел безмолвный поединок. II до тех пор рыскал по зарослям, пока не обнаружил врага — белесую змею.

Свернувшись на болотистом берегу, она в свою очередь задремала. Но что значит — свернувшись?

Она спала, витками вздымаясь вверх, точно пагода, сплетясь в некое подобие громадной бельевой корзины.

Он убил ее двенадцатью выстрелами.

— Но почему, — спросил я, — ты так поступил?