Роль чужака - Юрий Иванович

К сожалению, никакой целитель не позволит проводить эксперименты на живом человеке. На мёртвом? Да сколько угодно! Ах, он ещё не умер? И в коме? Так сделаем ему сейчас эвтаназию, давайте только своё согласие! Пусть чуток остынет и пожалуйста, дерзайте!

Примерно в таком ракурсе мне заявили лечащие барона врачи, когда я тут совсем недавно побывал с Шеяном Бродским. Вот тогда я и подумал, что неплохо бы наведаться к барону без посторонних да самому поразмыслить, чем ему можно помочь. А уж при лечении с помощью груанов сами шуйвы велели не делать этого при посторонних.

И вот он, мой шанс. Наверное, подсознание сюда и вывело меня, подспудно толкая в нужную сторону. Жаль было старика, по моей вине влип в неприятности, надо было его вообще в пантеоне Хорса или где-то рядом оставить, а не тянуть на поиски подруг… которые оказались жутко неблагодарными редисками, стервозными сучками…

«Стоп! Прекратил ругань! – скомандовал я сам себе. – Ищем выход, лечим академика от истории!»

Выход отыскался лишь в соседней, тупиковой комнате. Но меня это устраивало. Если кто-то появится со стороны входа, я спокойно успевал спрятаться, а то и сразу скрыться с места прест… с места привилегированного исцеления. Даже плиту входа оставил нараспашку, чтобы потом не возиться с открытием.

Физическое состояние всего остального тела оставалось у барона в прекрасной форме. Это и врачи отмечали. А вот с головой… Особенно в одной её части!.. Там алело нечто страшное, спёкшееся и несуразное, вызывающее тошноту даже у такого, как я, всяких гадостей насмотревшегося на Дне. Да и кроме Дна… Будь моя воля, я вообще к раненому на пушечный выстрел не подошёл бы. Увы, надо!..

Как говорится, глаза боятся, а руки делают. Ещё только присматриваясь к заметно повреждённому мозгу, я стал доставать из карманов груаны и аккуратно укладывать вначале по периметру страшной раны. При этом с максимальной силой задействовал имеющиеся у меня целительские способности. Уже с пятой устрицы голову раненого стало охватывать свечение. А когда я уложил и последние груаны по центру повреждения, эффективность творящегося исцеления достигла максимума.

Помню, что при подобном свечении на Дне раны исцелялись минут за пять. Очень тяжёлые заживали дольше, смертельно больные люди вытягивались с того света за несколько часов. И при этом волшебные трофеи выгорали и умирали. Но к подобному я был готов заранее. Единственное, что меня смутило, это скорость всей операции. Двадцать примерно минут!

В финале свечение резко усилилось, а потом так же резко померкло. А все два десятка груанов превратились в чёрную сажу, покрывшую голову пациента тонким слоем. Вместо того чтобы немедленно убрать черноту волной очистки, я по глупости своей дунул, а сажа оказалась весьма лёгкой, вот и разлетелась по подушке и на простынь. Ладно бы, это я тоже умел очищать, но тут вдруг Строга́н Белый открыл глаза. Что поразило, он меня не пытался узнать, он сразу знал, что это я и что я сижу у его изголовья!

Потому что довольно связно выкрикнул:

– Прочь от меня, мучитель! Из-за тебя я все эти дни страдал от смертельной боли! Страдал, умирал, но никак не мог умереть! Каждый день! Каждую минуту! Каждый миг я пережил с этой болью! И всё по твоей вине! Прочь! Изыди от меня, порождение ада!

– Э-э-э-э! Барон!.. Ты чего? – попытался я воззвать к его разуму.

Но старика это ещё больше завело и разозлило. Вроде интеллигент, учёный, а такой меня площадной ругани подверг, что я дар речи потерял. Но зато сумел сообразить: несмотря на тяжелейшую рану, ввергнувшую историка в кому, он все эти дни слышал каждое слово вокруг, чувствовал тактильные прикосновения и каждой, каждой клеточкой своего тела чувствовал БОЛЬ. Кошмар! Врагу подобной участи не пожелаешь! И совершенно понятным становится желание целителей прекратить мучения человека. На подсознательном уровне они чувствуют мучения пациента и понимают, что прекращение жизни – это благо для лежащего в коме. Потому и просили меня разрешить эвтаназию.

Что я ещё понял, что боль прошла или почти исчезла, но исстрадавшийся духом барон не в силах этого ни понять, ни остановиться в своей ненависти ко мне. В страшных мучениях он вбил себе в голову, что во всех его бедах виноват Платон. И теперь готов его удушить. Благо, что координация рук и ног ещё отсутствовала после долгого лежания. А то бы меня уже давно душили, пинали и ломали.

Но только я начал терапевтические процедуры по успокоению и снижению посттравматических болевых спазм, как со стороны входа в здешние апартаменты послышался шум открываемой двери и удивлённые голоса:

– Кто там возле пациента кричит?

– Да никого не должно быть! Никто не проходил мимо меня.

А я уже метнулся к потайному лабиринту, закрывая плотно за собой плиту выдвижной панели. Потом ещё несколько минут прислушивался к словам, которые выкрикивал Строга́н Белый:

– Ну, чего стоите, рты разинули?! Догоняйте эту тварь! Убейте его! Он плохой!.. Он… предатель! Он на всё способен! Он вас всех убьёт! Там! Там он скрылся! В той комнате! Ловите его! Оружие на изготовку! Он хуже зроака! Подлый тайланец!..

Он ещё что-то там кричал, но я уже не мог слушать. Ошарашенный такой ненавистью, мчался в свои апартаменты, догадываясь, что скоро ко мне кто-нибудь обязательно наведается. И если не застанут «дома», могут усилить меры пресечения. Тогда уж я простым домашним арестом не отделаюсь.

Успел вовремя: в мою дверь уже со всей дури молотили чем-то тяжёлым. Вряд ли кулаками. Пришлось подскочить и с ленцой спросить в щель:

– Кого там принесло? Поспать не дают толком!

– На том свете выспишься! – рявкнул за дверью раскатистый женский голос. – Открывай!

Неприятно, когда женщина так себя ведёт. Хранительница очага обязана говорить спокойно, ласково, не повышая тональности и не переходя на визг. И уж совсем нехорошо, когда она начинает сразу источать угрозу. О чём я поучительно ворчал, открывая дверь и добавляя напоследок:

– И вообще, вначале положено извиниться за неурочное вторжение в сон…

И озадаченно погладил свою лысину в шрамах, когда мимо меня в гостиную протопала этакая женщина. Массивная, широкой кости и с несуразной плетёнкой какого-то вина под мышкой. Про подобных красавиц, наверно, утверждали, что она в избу горящую коня занесёт, и сама на скаку (без коня!) любой рыцарский строй прошибёт. Шучу, конечно, помню, что у Некрасова совсем по-иному звучало, красиво:

В игре её конный не словит,В беде – не сробеет, – спасёт:Коня на скаку остановит,В горящую избу войдёт!

Но глядя на спину вошедшей дамы, о красоте забываешь сразу. И вовремя вспоминаешь, что и мир не тот. И женщины тут… М-да! Как бы так деликатней выразиться? Случаются, что ли?..