Картотека живых - Норберт Фрид

- Как же это дошло до писаря? - вслух размышлял Пауль. - Я ни с одной живой душой не говорил об этом... Или все-таки говорил?

8.

Субботнее утро было таким же погожим, как накануне. Небо чистое, ясное, снегу убыло, на дорогах уже появилась слякоть. Девушки опять прошли с песней в кухню.

У Зденека стало легче на душе. Всю ночь он думал о том, как сказать Эриху об утере повязки. А утром, по пути в контору, он зашел в восьмой барак к Феликсу и увидел, как тот впервые открыл глаза и улыбнулся. Это хорошо! Это куда важнее всех осложнений с капо Карльхеном, которые в конце концов уладятся.

В немецком бараке тоже было приподнятое настроение. "Зеленые", правда, соблюдали уговор - никому не рассказывать о том, что они узнали вчера, но глаза у них повеселели. Пусть где-то там их ждет фронт или хоть сам ад кромешный, все равно мысль об уходе из вшивого Гиглинга была приятна. "Через пару дней, через пару дней!" - подмигивали они друг другу и радовались, что наступает приволье, можно не работать на стройке, пусть-ка этим занимаются те, кто остается в лагере.

Акции Пауля поднялись необычайно высоко, ведь он принес такую важную весть из Дахау. После объявления бойкота Эриху он стал едва ли не главой одиннадцати "зеленых". Пауль ухмылялся с торжествующим видом.

- Берл, поди-ка сюда, - крикнул он юному слуге Карльхена. - Окажи услугу дядюшке Паулю, приведи сюда парикмахера Янкеля. Скажи ему, что он нужен мне немедля, пусть поспешит.

Янкель еще на вставал. Ящичек с инструментами лежал у него под головой, взгляд Янкеля был устремлен в одну точку. Он не спал вторую ночь. Первая ночь после припадка была совсем бессонной: Янкель, весь разбитый, ворочался на стружках и не мог уснуть. Но и в следующую ночь он почти не сомкнул глаз, потому что едва закрывал их, как ему начинала мерещиться боксерская физиономия Пауля с угрожающе нахмуренными густыми бровями и маленькими злыми глазками. Янкель вздрагивал всем телом, его бросало в жар, лицо стало еще более серым. Когда кто-нибудь рядом рассказывал о чудесной операции и о челюсти, скрепленной проволокой, он затыкал уши и закрывал глаза - пусть думают, что он спит! - но тотчас же в ужасе открывал их: ему чудился Пауль, Пауль, уже, быть может, догадавшийся, кто выдал его!

Берл, войдя в барак, закричал:

- Эй, стрижем-бреем, вставай!

Янкель поджал колени к самому подбородку и не шевелился. Берл вскочил на нары и пнул Янкеля ногой.

- Не слышишь, что ли, цирульник? Тебя вызывают господа из немецкого барака. Вставай!

- Вызывают? - пискнул Янкель и замигал. - Я же ничего не сделал!

- Вот именно, что ты еще ничего не сделал! - усмехнулся Берл. Вставай! Думаешь, мы будем кормить тебя задаром? - Он нагнулся и стащил с Янкеля одеяло. Парикмахер сел, похожий на маленькую серую мышь с большим носом. Он узнал Берла, и его разбушевавшееся сердце стало биться немного спокойнее: это слуга герра Карльхена, а перед Карльхеном Янкель ни в чем не провинился.

- Куда мне идти? - тихо спросил он.

- За мной! - распорядился Берл. - И не забудь бритву. Пошли!

Для верности он еще раз пихнул парикмахера ногой в бок и с мальчишеской ловкостью соскочил в проход между нарами.

- Слушаюсь, - бормотал Янкель, натягивая брюки. - Я немного прихворнул, герр Берл, и сегодня хотел полежать. Но если господа требуют... Сейчас, сейчас, я мигом...

- Хватит болтать, пошли! - сказал Берл и подставил ножку какому-то "мусульманину", проходившему мимо. Тот чуть не упал, а Берл прикрикнул на него:

- Не видишь, куда прешь, дубина!

Наконец Янкель был готов, взял ящичек под мышку и поспешил за Берлом. Страх - ужасная вещь, но голод еще хуже. Разве можно сидеть, притаившись, как мышь, только потому, что тебе страшно? Ведь есть-то надо. Герр Карльхен всегда дает за бритье четверку хлеба. Вчера Янкель за весь день не заработал ки крошки. Как же не послушаться и не пойти по вызову к господам? А то, чего доброго, у него отнимут эти отличные инструменты. Не-ет, бедный парикмахер не может позволить себе капризничать, как своенравная барышня. "Пожалуйста, герр Берл, можно и скорей, я не отстану".

В немецком бараке почти никого не было. Янкель огляделся в полутьме, но не увидел Карльхена.

- Эй! - крикнул ему Пауль. - Наконец-то ты!

Мышиное сердечко Янкеля опять бешено забилось. Хорошо бы убежать! Но было уже поздно.

- Ну, поди же сюда, чего ты уставился! - проворчал Пауль.

- Чего изволите? - испуганно сказал парикмахер и заставил себя подойти ближе. - Прикажете побрить?

Пауль взял у него из рук кусок жести, оглядел в нем свою щетину и провел ручищей по щеке.

- Давно пора. А то я выгляжу, как твой жидовский дедушка. А? - Гигант выпрямился, раздвинул занавеску в глубине барака и сел к столу у окна. Ну, за дело... Когда ты меня брил в последний раз?

Янкель не отвечал. Он робко оглядывался и наконец сказал:

- Вода? Тут нет воды...

- Есть! - отозвался проворный Берл, мило улыбнулся Паулю и поставил на стол кружку с водой. Пауль потрепал его по плечу.

- Еще что-нибудь? - осведомился Берл.

- Нет, можешь идти, - зевнул Пауль и расстегнул ворот. Берл вышел, занавеска за ним опустилась, немец и парикмахер остались одни.

Янкель смочил кисточку и стал намыливать физиономию Пауля.

- А все-таки, когда ты брил меня в последний раз? - сонно сказал тот. - Сегодня суббота...

- Не помню, - прошептал парикмахер, намыливая страшное лицо, которое две ночи мерещилось ему во сне. Янкелю хотелось зажмуриться, но он не смел.

- Погоди-ка, - вспомнил Пауль, - не в то ли утро, когда пришел новый большой транспорт заключенных?

Янкелю не терпелось скорее кончить работу, он мылил клиента как одержимый, орудуя кистью вокруг рта Пауля, чтобы помещать ему говорить. Тот и в самом деле с минуту молчал. Янкелю казалось, что сердце у него переместилось в горло и бьется там, в этом несчастном горле, ощущая всю боль, перенесенную Феликсом. Но Пауль не замечал волнения Янкеля и упорно перебирал цепочку воспоминаний.

- Ну да, - сказал он. - Это было тогда утром. Прихожу я из клозета и... - "Э-э, стоп, - мысленно прервал он себя. - О встрече с тем мусульманином лучше не говорить..." Заметив случайно ошалелый взгляд Янкеля, он гаркнул на него: - Ну, что еще? Почему не бреешь?

- Слушаюсь, - пробормотал Янкель, машинально взялся за бритву, хотел было приложить ее к левой щеке клиента, но не смог, рука дрожала.

Пауль все еще ничего не замечал. Прикрыв глаза, он предавался воспоминаниям. Да, Янкель брил его после того, как он, Пауль, ударил мусульманина и разбил ему челюсть. Об этом лучше сейчас не говорить... Но неужели я действительно кому-нибудь сказал об этом? Часовой на вышке смеялся, но он, конечно, не знает меня по имени и, стало быть, не мог меня выдать. Я тоже смеялся, веселый пришел в барак, и здесь меня ждал этот парикмахер...