Новейшая история России - Владимир Шестаков

Советская урбанизация, как и индустриализация, во многом носила искусственный, форсированный характер. Являясь побочным продуктом индустриализации, она не сопровождалась формированием полноценной городской среды, ростом средних социальных слоев, что вело к утрате советским городом ряда традиционных «городских» черт. Крестьяне, бежавшие в массовом количестве в города, заселялись в подвалы, чердаки, бараки (большинство реквизированных у имущих слоев квартир досталась пришедшим к власти новым управленцам).

В официальном издании «Труд в СССР» отмечалось, что значительная часть притока размещается по углам. За годы первой пятилетки возросла доля рабочих, проживающих в общежитиях. Скученность в них была невероятная. Отмечались случаи, когда рабочие разных смен спали по очереди на одних и тех же постелях. Особенно тяжелыми жилищные условия были на новостройках. Например, в Новокузнецке на одного человека приходилось менее 1,3 м2, а если исключить землянки и времянки, то вообще — 0,44 м2. В Кемерово в 1936 г. 76 % всего жилого фонда составляли бараки, избы и землянки.

Серьезно обостряет жилищную проблему в городах замедление темпов строительства жилья в годы первой и второй пятилеток. Общая площадь жилых домов, построенных с 1927 г. по 1937 г., составила лишь 61 % от того, что было построено за десятилетие с 1918 по 1928 г.

Форсированный темп урбанизации способствует маргинализации большинства городского населения. Недавние сельские жители, оторвавшись от земли, от социального контроля сельского типа, в большинстве своем не приобретают ценностей городского общества. Естественным следствием такого положения становится криминализация городского общества 30-х гг., ослабление семейных связей. В результате массового перетока сельских жителей в города они на какое-то время оказываются в численном превосходстве над коренными горожанами, что отрицательно сказывается как на общем уровне культуры, так и на всем процессе социального наследования. Требования городской жизни плохо воспринимались поколениями, воспитанными на деревенских стереотипах. К тому же в эти годы властные структуры пополняются также в основном за счет выходцев из деревни.

Реальное материальное положение большинства горожан в годы довоенных пятилеток очень отличалось от картины, рисуемой официальной статистикой и пропагандой тех лет. Вопреки оптимистическим заявлениям Сталина и других советских вождей, форсированная индустриализация приводит в 30-е гг. к падению жизненного уровня большинства населения. Заработная плата рабочих и служащих практически не покрывала рост цен. Чтобы доказать обоснованность тезиса Сталина о том, что «реальная заработная плата у нас все же неуклонно повышается из года в год», в нее стали включать затраты из общественных фондов на общее и профессиональное образование, стипендии, медпомощь и т. п. В среднюю зарплату рабочих включались суммы зарплат управленческого персонала и даже директоров.

Угроза планам индустриализации в силу продовольственного кризиса и товарного дефицита приводит к тому, что в 1928 г. во всех городах страны вводится карточная система, просуществовавшая до 1935 г. Приоритет в снабжении отдавался индустриальным центрам. Вначале власть рассчитывала посредством карточной системы обеспечить снабжение всех горожан в равной степени, но в условиях обострения продовольственного дефицита и угрозы голода снабжение дифференцируется — лишь рабочие ведущих промышленных объектов получает по карточкам все товары. Нормы выдачи продуктов определялись не только важностью предприятия и города, но и значимостью конкретного цеха, а также степенью выполнения плана. Все годы официального существования карточной системы снабжение населения, занятого в промышленности, оставалось приоритетным. Лишь в 1931 г. появляются постановления о снабжении по карточкам интеллигенции, в частности врачей и учителей. Одновременно с введением карточной системы в крупных городах были организованы коммерческие магазины, где можно было купить продовольственные товары любого ассортимента, но по ценам, превышающим карточные в 5–6 раз.

Нормы продажи товаров по карточкам постоянно снижались, сокращался их ассортимент. Так, во втором квартале 1932 г. на основе решения ЦК ВКП(б) была отменена продажа по карточкам рыбы, кондитерских изделий, яиц, овощей, молока, сыра и других продуктов. Распределению по карточкам подлежали лишь хлеб, крупа, мясо, сельдь, сахар. Но и эти продукты по карточкам выдавались с большими перерывами. Выполнялась только норма хлеба. Как следствие, по главным промышленным районам потребление основных продуктов питания резко снижается. Рабочие голодали, о чем, в частности, свидетельствует обращение от имени 50 тыс. рабочих Ижевского завода в августе 1930 г. к председателю СНК А. И. Рыкову: «Спасите нас от голода! Столовые закрываются. Дают воду с овсяной крупой и немного хлеба. В магазинах дают по полфунта черного хлеба или муки на человека. Больше уже ничего не дают вот уже месяц. Мы пухнем с голода, работать нет сил. Рабочие бегут с производства, продают все с себя, лишь бы прокормить детей» (1930 г. был рекордным по сбору урожая, но собранное зерно вывозилось за границу).

И в 30-е гг. жизненный уровень рабочих оставался ниже того, который существовал в царской России. До 1927 г. этот факт открыто признавался советскими вождями, которые объясняли его последствиями империалистической и Гражданской войн. Так, по словам Ларина, весной 1923 г. зарплаты хватало лишь «на простецкое удовлетворение голода ржаным хлебом, картофелем и т. п.» при потреблении мяса на «гомеопатическом уровне».

С 1927 г. по указанию ЦК ВКП(б), в рамках развернувшейся в стране кампании по пропаганде реальных и мнимых достижений Советской власти, жизненный уровень городских рабочих в советской статистике всеми правдами и неправдами начинает завышаться.

Что касается условий труда, то в целом они были явно хуже, чем до революции, поскольку рабочим приходилось трудиться на изношенном довоенном оборудовании с большей, чем в прошлом, производительностью труда, которая достигалась прежде всего за счет умножения мускульных усилий. Высокий уровень заболеваемости рабочих туберкулезом был явлением обыденным. Голод давал возможность руководителям предприятий, следуя ленинской формуле о том, что распределение продовольствия «есть метод, оружие, средство для повышения производительности труда», с ничтожными затратами заставлять рабочих трудиться непосильно. За выданное дополнительно продовольствие (в небольшом количестве) голодные люди соглашались повышать выработку, становясь ударниками труда. В соответствии с директивами Центросоюза, Наркомснаба и ВЦСПС ударникам предусматривалось лишь повышение установленной нормы по мясу на 25 % и по жирам на 50 %. Им увеличивалось также количество дней с мясными обедами, им в первую очередь распределялись дефицитные товары. Но даже этих дополнительных пайков всем ударникам не хватало. В 1931 г. две трети, а в 1935 г. — три четверти рабочих официально считались участниками социалистического соревнования, причем половина всех рабочих числилась ударниками. Но льготами пользовались лишь 12 % из них.

Еще более тяжелым, чем в городе, было материальное положение сельчан. Искусственно вызванный голод начала 30-х гг. унес миллионы жизней. Колхозно-совхозный сектор давал к этому времени более 80 % товарной зерновой продукции. Однако объем поставок в город продуктов питания в целом упал, особенно продуктов животноводства. Причиной тому были неэффективность наспех созданных колхозов, случаи прогулов, хищений, небрежного отношения к скоту и технике. Заготовки 1932 г. шли с огромным трудом, много продуктов утаивалось, расхищалось, гибло. Ответом властей были репрессии уже против самих колхозников. Заготовители во многих хозяйствах подчистую забирали не только товарную продукцию, но и семена, а также зерно, предназначенное для оплаты по трудодням. Несмотря на засуху, из деревни было изъято больше хлеба, чем в рекордный по урожаю довоенный 1913 г.

7 августа 1932 г. был издан печально знаменитый закон «Об охране социалистической собственности», получивший в народе название «закон о пяти колосках», установивший жестокие наказания за «хищение социалистической собственности». За расхищение колхозной собственности, в том числе за тайный обмолот колосьев в поле, назначались крайне суровые меры — вплоть до расстрела. К уголовной ответственности привлекались даже дети. Госзаготовки «под метелку» прошли в основных зерновых районах — на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, откуда зерно шло на экспорт. И именно сюда пришел голод.

Официальная пресса упорно умалчивала факты недорода и голода. Такова была расплата властей с крестьянством за хлебные «стачки» конца 20-х гг., за сопротивление насильственной коллективизации. В помощь голодающим не была мобилизована ни советская, ни мировая общественность. Информация о голоде, высокой смертности, направлявшаяся в местные и центральные органы власти, становилась секретной.