Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - Борис Фрезинский

Приняв предложение Сталина, Эренбург отказался писать коллективную статью, как это ему предложили: он опасался попасть в капкан (его имя использовали бы, а высказать то, что он хочет и как хочет, — не дали). Писатель брал на себя бремя исторической ответственности за эту заказную и для него политически двусмысленную статью, понимая, что дает повод и тогдашним, и будущим «критикам». Но зато он смог сказать гораздо больше того, что от него хотели получить и что ему позволили бы сказать в ином случае.

Статья Эренбурга, обращаясь к советским евреям, содержала многозначную оценку Израиля[619] и однозначную информацию о том, что репатриация советских евреев в Израиль допущена не будет. Более того, она содержала молчаливое предостережение тем евреям, исповедующим сионизм и забывшим, где они живут, что их импульсивные выступления в Москве могут принести непоправимый вред всем советским евреям — и тем, кто сионизма не исповедует. Но эта же статья, обращенная к Сталину, содержала исторически подтвержденную мысль о позорности антисемитизма. От сугубо пропагандистских выступлений на Западе по еврейскому вопросу в СССР Эренбург неизменно отказывался[620]. Вдумчивые соотечественники смысл эренбурговских намеков, инвектив и «общих мест» в его советских статьях понимали — так писал только он. Даже когда осуждающе говорилось об антисемитизме в США, внимательный читатель не мог не думать об СССР. Публично напоминая о недопустимости антисемитизма (в частности, ссылаясь на знаменитые слова Сталина: «Антисемитизм, как крайняя форма расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма»), Эренбург напоминал читателям об идеологически неуязвимом оружии — открыто спорить с ним было невозможно (так, будущие диссиденты, безусловно, учась у Эренбурга, требовали всего лишь выполнять Конституцию страны). Направленные против антисемитизма пассажи Эренбурга внушали беззащитным читателям надежду (пусть иллюзорную), что худшего не случится.

В мемуарах писатель не признался, что его статья была написана по заказу Сталина, но сообщил: «Мне сказали, что статью Сталину посылали и он ее одобрил», что было правдой[621]. Это одобрение поддержало тогда в писателе надежду, что разнузданно-антисемитских акций Сталин не допустит. Надежда оказалась сомнительной, и впредь Эренбург от написания статей на подобные темы отказывался.

1948 год начался знаковым убийством, совершенным по личному распоряжению Сталина: 13 января 1948 года в Минске, доставив на дачу министра госбезопасности Белоруссии, убили руководителя Государственного еврейского театра (Госет) и председателя Еврейского антифашистского комитета СССР (ЕАК) С. М. Михоэлса. Именно это убийство дало старт всем последующим официальным антисемитским преступлениям в СССР. Уже в 1948-м были арестованы поэты Д. Н. Гофштейн и связанный со спецслужбами И. С. Фефер (давший необходимые для продолжения акции показания), а также знаменитый актер В. Л. Зускин, заменивший на посту главы Госета убитого Михоэлса. Аресты еврейских писателей и руководителей ЕАК продолжились в массовом порядке в январе 1949-го (с 13 по 28 января арестовали основных деятелей ЕАК С. А. Лозовского, Л. М. Квитко, П. Д. Маркиша, С. З. Галкина, Д. Р. Бергельсона, Б. А. Шимелиовича). По сведениям А. М. Гольдберга, всего арестовали 431 еврейского интеллектуала — в том числе 217 писателей, 108 актеров, 87 художников и 19 музыкантов[622].

С 27 января 1949 года, когда в «Ленинградской правде» напечатали заметку Эренбурга «Наша гордость», само имя популярного писателя и публициста в одночасье исчезло со страниц всей советской печати — как корова слизала. Не появлялось оно, правда, и в длинных списках еврейских фамилий «безродных космополитов», заполнявших страницы газет с 29 января. Лишь 12 марта 1949-го, когда «Литературная газета» напечатала на 1-й странице заявление советских писателей «За прочный мир между народами, против поджигателей войны!», среди нескольких десятков подписей под ним обратила на себя внимание единственная еврейская фамилия — Эренбург. А 31 марта 1949 года в газете «Культура и жизнь» напечатали статью Ильи Эренбурга «Их пакт», что означало: «Эренбург остается жить». (Заметим попутно, что в главной газете страны — «Правде» — начиная с 7 ноября 1948 года статьи Эренбурга не появлялись вплоть до 25 апреля 1949-го, после чего до конца 1949-го там напечатали еще девять его статей…)

Через пятьдесят лет, в 1999 году, документально подтвердилось, что судьбу Эренбурга решил лично Сталин. Об этом можно было прочесть в примечаниях к тому под редакцией А. Н. Яковлева «Власть и художественная интеллигенция: Документы ЦК РКП(б) — ВКП(б), ВЧК — ОГПУ — НКВД о культурной политике. 1917–1953». На с. 790 в примечании к постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) от 3 января 1950 года «О поездке писателя И. Г. Эренбурга за границу», без ссылки на архивный адрес соответствующего документа, значится:

«Судьбу И. Г. Эренбурга в связи с так называемым делом Еврейского антифашистского комитета решил Сталин. В представленном вождю министром государственной безопасности СССР B. C. Абакумовым в начале 1949 г. списке лиц, намечаемых к аресту по этому делу, фамилия И. Г. Эренбурга стояла одной из первых. <…> Однако вождь, поставив рядом со многими другими фамилиями галочку и начальные буквы слова „Ар[естовать]“, напротив фамилии Эренбурга оставил лишь замысловатый полувопросительный значок. Рядом с ним — помета А. Н. Поскребышева: „Сообщено т. Абакумову“».

В этом тексте не все было ясно. Поскольку мой добрый знакомый, покойный теперь историк академик А. А. Фурсенко, регулярно бывая в Москве, работал там с секретными документами в архиве Сталина (куда мне доступа не было), я попросил его при случае посмотреть бумаги, связанные с этим примечанием. 25 сентября 2002 года Александр Александрович, вернувшись из Москвы, сообщил мне, что внимательно ознакомился с означенным перечнем Абакумова, который 5 февраля 1949 года Поскребышев получил от него и представил Сталину. В списке подлежащих аресту второстепенных деятелей ЕАК (лица первого ряда уже были арестованы) первым стояло имя Эренбурга (на следующий день А. А. Фурсенко повторил это в ответ на мой уточняющий вопрос); тогда же с его слов я записал точную формулировку Абакумова, мотивирующую арест Эренбурга, включая фразу: «Показаниями И. С. Фефера Эренбург изобличен как еврейский буржуазный националист».

Разумеется, ничего о том, что произошло в Кремле 5 февраля 1949 года, Эренбург не знал. Но понятно, что все начало 1949 года ему было не сладко. В мемуарах «Люди, годы, жизнь» есть рассказ о том, как 23 января, когда он в последний раз видел Переца Маркиша (в Союзе писателей на похоронах поэта Михаила Голодного), «Маркиш горестно пожал мне руку; мы долго глядели друг на друга, гадая, кто вытянет жребий»[623]. Через четыре дня после этой встречи Эренбург отмечал свой день рождения — ему исполнилось 58 лет. В тот день арестовали Маркиша… Только через два месяца судьба Эренбурга прояснилась, и в конце апреля его командировали в Париж на конгресс сторонников мира. Свое отвратительное состояние в ту поездку он подробно описал в шестнадцатой главе шестой книги мемуаров…

21 декабря 1949 года в СССР с исключительной пышностью отмечали 70-летие Сталина. Празднование началось задолго до этой даты и окончилось не сразу после нее. Много дней страницы газет были заполнены материалами о вожде. «Правда» заказала статью и Эренбургу. Ее напечатали 13 декабря, она называлась «Большие чувства». До 1953 года ее многократно перепечатывали в разных изданиях. Признаем: свою задачу Эренбург решил высокопрофессионально. Фактически он не писал о личной любви к Сталину и не писал о любви к Сталину его соотечественников. Он написал о Сталине — символе, которого любят простые люди планеты. Герои приведенных эпизодов не знали Сталина лично и вообще ничего не знали о нем, кроме того, что он — руководитель страны, которая ценой страшных жертв разбила фашизм, и за это они его любили. Незамысловатые, незатейливые истории, рассказанные Эренбургом, давали своего рода мировую панораму этой любви. В каждой из приведенных трогательных историй не ощущается фальши: что возьмешь с ничего не знающих людей? Все эти истории сцементированы характерно эренбурговской риторикой. В итоге писатель почти не кривит душой. Ведь в душе он не любил Сталина, но боялся вождя, поскольку понимал, что его судьбу Сталин решит лично, и при этом ощущал некую признательность за внимание к себе и за то, что его оставили жить…

Еще 27 апреля 1949 года в Париже был сформирован Постоянный комитет Всемирного конгресса сторонников мира. От СССР в него вошли 9 человек во главе с А. Фадеевым — среди них И. Эренбург. А 30 июня 1950 года Политбюро приняло специальное постановление «О работе И. Г. Эренбурга». Писателя утвердили заместителем председателя Советского комитета защиты мира, при этом А. А. Фадееву поручили провести его в Бюро Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира (будущий Всемирный совет мира)[624]. Так Эренбург стал за рубежом главным «борцом за мир» от СССР. Отныне его политическая публицистика была связана преимущественно с темой борьбы за мир и с «разоблачением поджигателей войны». Его талантливо написанные статьи, публикуемые в различных газетах и журналах, не раз собирались в сборники[625]. Сегодня они представляют интерес лишь для историков холодной войны.