Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером - Александр Бородыня

«Если девочке не открыть хотя бы часть правды, то ничего не получится, он не выполнит свою задачу. Она будет слепо и послушно выполнять приказы, но не всегда ведь успеваешь отдать приказ. Когда ей придется действовать самостоятельно, ничего не зная, неизбежно она либо замрет и все погубит, либо допустит какую-нибудь ошибку. Самому не справиться, без помощника не обойтись».

— Убитых, — задумчиво повторил Д.Д. — Убитых много… Их более двухсот миллионов…

Лиля вздрогнула, но видно было по глазам, не поняла.

— Я попробую объяснить, — продолжал Д.Д. — Хотя сам знаю далеко не все. Если смотреть объективно, то ни одного убийства не было. Никто никого не убивал. Это эпидемия…

— Эпидемия?!

— Да, если бы твоего Славика не застрелили, он все равно бы умер через пять дней. Чтобы не умереть, нужно самому стать убийцей. Не каждый на это способен.

Девушка все время пыталась его перебить, но он не делал паузы между фразами, говорил очень медленно, тщательно отфильтровывая то, что можно сказать, от того, чего говорить категорически нельзя:

— Человек слабеет, у него возникает головокружение, он чувствует эйфорию, это похоже на небольшую дозу морфия, после чего наступает ясность, бодрость, силы умножаются. В этот отрезок болезни мозг зараженного способен на решение невероятно сложных задач. Знание становится всеобъемлющим, настолько, насколько оно вообще может быть всеобъемлющим в несовершенном человеке… В общем, это похоже на любую болезнь. Когда поднимается температура, когда человек на краю смерти… Все точно так же, но есть разница, все в сотни тысяч раз слабее. Например, вышедший из воспаления легких вспоминает свое просветление как мутный горячечный сон, здесь же все абсолютно ясно. Ясно, как за тщательно промытым бронированным стеклом. Все видишь, все понимаешь, ничего не можешь изменить.

Д.Д. не смотрел на Лилю, он смотрел в окно на красную кирпичную стену. Голос его звучал монотонно:

— Все болезни различны. Если легочный больной лежит в жару, не в силах оторвать голову от подушки или поднять руки, то здесь, напротив, зараженный во всей полноте владеет всеми своими физическими возможностями. Как никогда в жизни, он крепок и силен, вынослив и быстр. От воспаления легких, холеры или инфаркта человек либо умирает, либо возвращается к жизни, и в любом случае моментальное прозрение, постигшее его на вершине болезни, утрачивает всякий смысл, здесь же эйфория не проходит, счастливое приподнятое состояние удерживается в одной верхней точке, но очень скоро становится ясно, чем придется платить. Ты понимаешь, что болен. Ты понимаешь, что умрешь на пятый день после заражения. Строго на пятый день, ни минутой позже. В этот момент ты также понимаешь, что единственный способ спастись — это заразить пять человек. Заразив пять человек, ты избавляешься от болезни. Такова особенность этого вируса, в нем заложена геометрическая прогрессия смерти… Ты заражаешь пять человек… Все заражают пять человек… Ведь это не преступление, переложить бремя выбора с себя на других? Потом ты выздоравливаешь и начисто забываешь обо всем. Не помнишь. Ты чист перед своей совестью, потому что забыл о своем преступлении…

Красный кирпич стены за окном будто отслаивался, горел, колебался, подобно багровой материи флагов. Д.Д. молчал. Молчала и девушка.

— Двести миллионов, — наконец повторила Лиля.

И никто ничего не помнит? Я не верю вам!..

— Почти не помнит. Заражая пятую, последнюю свою жертву, человек излечивается и забывает о своей болезни. Он забывает о том, что был болен, о том, что он видел во время своего откровения, о том, что для собственного спасения заразил других. Иногда в нем остается смутное чувство вины, но не больше… Не больше…

— Но вы же помните, — прошептала Лиля. Удивительно она сразу поверила ему на слово.

— Я помню. — Д.Д. кивнул. — Существует нюанс, — пальцем он разглаживал маленькое красное пятнышко у себя на штанине и не смотрел больше ей в глаза.

— Какой нюанс? — спросила Лиля.

— Если больной убивает все пять своих жертв или как-то иначе они умирают на его глазах, то память о болезни сохраняется, сохраняются и некоторые способности ума, сохраняется и вот это. — Д.Д. снял руку с томатного пятнышка и показал пальцем шрам на своем горле.

Коленки девушки чуть задрожали, а лицо сделалось еще более неподвижным. Хотя для нее это все еще продолжало быть «фильмом ужасов», правдой чудовищной, но абстрактной.

— Но неужели, неужели такое знание… — Лиля не могла сформулировать. — Неужели такая свобода понимания позволяет убивать людей? — Теперь она поверила ему абсолютно и смертельно испугалась. — Неужели всепонимание не ведет к гуманности, к самопожертвованию, к любви?!

Д.Д. покачал головой, он с трудом удерживался от того, чтобы отключиться и откинуть голову назад на спинку кресла. Навсегда, может быть, от боли закрыть глаза.

— Всепонимание развязывает руки, — сказал Д.Д. — Когда ты видишь вселенную всю сразу, когда видишь как линии на собственной ладони, все ее взаимосвязи и следствия этих взаимосвязей, то, что мы называем человеческой моралью, оказывается лишь жалкой паутинкой — волоском, закрученным в спираль. Человеческая жизнь ничего не стоит…

— Это значит, можно убивать людей? Убивать — и не остается ничего? Ничего святого? Никакой цели, никаких сдерживающих центров?

— Ты не поняла, — сказал он. — Тут другая проблема.

— Какая проблема? — почти крикнула Лиля. — Какая может быть здесь проблема?!

— Выбор. — Д.Д. все-таки не закрыл глаза и не откинул голову на спинку кресла. — На пятый день перед человеком появляется выбор: либо ты становишься убийцей и осознанно несешь свой грех всю оставшуюся жизнь, либо делаешь убийцами других пятерых человек и счастливо забываешь обо всем этом кошмаре.

— А если самому умереть? Такое в голову не приходит?

— Я уже сказал, в момент просветления человек знает все, по крайней мире все, что касается его собственной жизни, вариантов его судьбы, он видит все будущие и прошлые завязки на десятки поколений назад и вперед… В этот момент человек обретает невероятные способности… Возможности гения!..

Д.Д. закашлялся, и Лиля перебила старика:

— А что же потом с этими «оставшимися способностями»? Потом, после убийства?

— Не знаю. Остается далеко не все. Остается совсем немого. Скажем так, остается только талант. Я, например, этот талант использовал как наводчик для крупных ограблений… Я сохранил возможность просчитать будущее…

— Значит, вы сами убивали?! Вы зарезали этих пятерых человек? — Лиля больше не повышала голоса, она смотрела на старика не мигая, блестящими, сухими, злыми глазами. — Вы их убили? Я не верю. Вы лжете. Ничего этого нет. Вы хотите меня свести с ума. Зачем вам это нужно? Это извращение, да?

— Семерых, — Д.Д. все-таки не выдержал ее взгляда. — Пятерых тогда и двоих позавчера, здесь. Не обижайся, девочка, у меня не было иного выхода.

Тихо-тихо звонил где-то у его ног разбитый телефонный аппарат.

— Я испугался нового распространения эпидемии. Убив этих двоих, я, может быть, спас миллионы других жизней. Сними трубку.

Он еще услышал, как звякнули серебряные дуги, после чего желтизна вспыхнула вокруг и на сей раз, бесформенная, закрутилась, лишая зрения, запахов, вкуса и осязания. Наваливалась с каждым ударом сердца и придавливала лицо огромным стеклом вселенская ледяная пустота.

Похороны

Он пытался соединять кусочки своего сознания в привычный цельный орнамент. Потом ему это удалось. Д.Д. открыл глаза, увидел знакомую маленькую комнату, край занавески, угол потолка, услышал голос Лили, и опять сознание распалось развернутым желтым круговоротом. Он возвращался в комнату много раз, и каждое следующее возвращение было чуть длиннее предыдущего.

— Я вызову врача? — спросила Лиля.

Хватило сил даже отрицательно качнуть головой. Опять и опять кто-то не мог запустить мотор своей машины под окном, но звук часов в комнате, казалось, не прерывался. Д.Д. лежал на спине. По запаху крахмального белья он определил, что раздет и лежит в чистой постели.

— Сколько времени? — спросил он.

— Да уж сутки почти прошли. Ночь.

— Есть кто-то еще здесь?

— Никого, все ушли, мы с вами вдвоем.

Пахло хлоркой. Девушка сидела на табуретке в головах постели… Д.Д. попробовал приподняться и сразу увидел разложенные на белой салфеточке шприц и пару пустых ампул.

— Что ты мне колола? — спросил он.

Лиля пожала плечами.

— Может, не надо было? Кардиамин.

Д.Д. опустился обратно, погружаясь головой в подушку. Он лежал с открытыми глазами и молчал.

— Я не знаю, — Лиля поморщилась. — Вы без сознания лежите, все кровью залито… А потом пришел этот ваш, как его?..