Тонкая зелёная линия - Дмитрий Конаныхин

– Да что ты меня подначиваешь?! На понт меня не бери, Костя. Думал уже. Сделаю. Но сразу не скажу. Мало ли… А вдруг передумает? Вот возьмёт и передумает, пойдёт служить туда. Ему ещё о-го-го сколько служить, взрослеть и думать. Пусть думает. За него решать не буду. А нужно будет помочь – помогу.

– Спасибо, Вася. Вот большое тебе человеческое спасибо.

– Ты меня не благодари, капитан. Благодарят за случайность. А это то, что по совести. Пошли, капитан. Ты посмотри, утро-то какое… Птички поют, солнышко смеётся, детки в садик идут, школьники, школьницы с бантами. Ну же, Костя. Ты понимаешь, что со времён неандертальцев ничего не меняется? Ну, не знаю, с неандертальцев ли, а с кроманьонцев точно.

– Ты о чём?

– А о том, умный ты мой правдоискатель, о том, что со времён пещерных людей ничегошеньки не меняется в душах. Это мы, коммунисты, с тобой тут стараемся, новых людей воспитываем, а сами чем занимаемся?

– Да чем же? Вот парады-хороводы водим.

– Отставить такие шуточки. Не брюзжи, Костя. Ты же не старик, тебе жениться надо. Сразу приобретёшь нужную плавность речей.

– Сам женись!

– Поживём – увидим. И тебе жену найдём. Хватит бобылём жить. И нечего, не сбивай меня с мысли. Так вот, Костя, со времён рисунков пещер Альтамира в Гишпании да пещеры Ласко во Франции – ничего не изменилось. Помнишь, рисунки на потолке? Быки, олени, антилопы разные. Я тут в «Науке и жизни» как раз статейку оч-чень внимательно прочитал. И тебе полезно почитать-подумать. Тогда мужчины племени не просто так искусство делали – быков рисовали да прочих оленей. В этом был большой сакральный смысл, целый ритуал.

– Ритуал?

– Мужской ритуал, товарищ заместитель по боевой. Тебе понимать это надо как никому. Представляешь? Семнадцать тысяч лет назад, в пещере Альтамира, мужчины – охотники племени скакали вокруг костра да копьями в свои художественные произведения тыкали. Понимаешь? Чтобы помощь им боги или духи оказали. В этом глубокий смысл. Рисунки для них были не рисунки, а смыслы, живые, одушевлённые символы. Не в богах, конечно, дело. Мы же с тобой коммунисты-атеисты, так же? А дело в том, что мужчин объединяла общая идея и энергия и общая вера в успешный исход охоты. Вот мы с тобой сейчас парад наш проведём, копьями, конечно, размахивать не будем, а то, как техника да в каком состоянии наше воинство, проверим. И в этом совместном мужском действе, капитан, есть наша человеческая вера в то, что враг будет разбит и победа будет за нами. Ты слушаешь меня?

– Слушаю, даже очень слушаю. Смотри. Бежит, красавец.

– Ну и зрение у тебя, замбой. Ну-ка, ну-ка. Что это наш писарь такой несерьёзный? Ну, Костя, что ржёшь? Ты тоже думаешь?.. Стоп, похоже, я тоже знаю, что это такое.

– Товарищ подполковник! – обычно вальяжный писарь Андрюшка Денищенко подбежал кубарем и прищёлкнул каблуками. – Телеграмма! Для лейтенанта Филиппова! Только что получил.

– Давайте сюда, сержант. Угу. Ну что ж, ты прав, Костя. Бегом на построение, сержант… Товарищ сержант, вернитесь.

– Слушаю, товарищ подполковник!

– Товарищ сержант… Если вы по какому-то стечению обстоятельств, или по нужде какой, или по дурости случайной сейчас проболтаетесь или ещё какую утечку информации… Храни вас господь бог от такой ошибки. В Киргу сошлю навечно. На медведице женю.

– Товарищ подполковник! Есть – молчать!

– Бегом, сержант!.. Читай, Костя. Нравится?

– Очень. Ну что, товарищ подполковник, вперёд?

– Вперёд, товарищ капитан. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!»

7

И были сказаны все нужные и ненужные слова, прозвучали речи, славословия, призывы, клятвы и дежурно-парадное многократное «Ура!», прошли торжественным маршем коробочки застав и взводов. Манёвренная группа опять выстроилась единым строем. Почти триста душ. Чуть правее в ожидании своих наездников грели на солнышке стальную шкуру сонные мастодонты-бронетранспортёры.

Все смотрели на «Несвятую Троицу». Всегда мрачный замбой Гурьев сдерживал лукавую улыбку, словно кабальеро на свидании. Подполковник Чернышёв был ослепителен, будто сошёл с фотографии: «Выдающиеся выпускники Академии Генштаба». Но дядя Вася Марчук… По случаю столетия Василий Федотович надел не привычно широкую колодку, а весь иконостас боевых наград. Даже невозмутимый Гурьев то и дело изумлённо косился на сияющий панцирь на груди подтянутого Деда – к такому зрелищу привыкнуть невозможно. Пауза затягивалась. Разогретый великолепной погодой и ожиданием не пойми чего, строй слегка загудел.

– Вот ведь красавцы! – отметил Чернышёв, любуясь воинством. – Сплетничают с закрытыми ртами. Нам косточки перетирают. Ну, пора, – он сделал шаг вперёд и рявкнул. – Лейтенант Филиппов!

– Я!

– Ко мне!

– Есть! – отменно чеканя шаг, Алёшка прошагал к «Троице», всей шкурой ощущая всеобщее любопытство. – Товарищ подполковник! Лейтенант Филиппов по вашему приказанию…

– Товарищ лейтенант!

Сердце Алёшки ёкнуло. Давешний разговор с подполковником сидел в сердце: «Что на этот раз? Или?!»

Подполковник шагнул к лейтенанту и вручил телеграмму.

– Читайте, – и, не дожидаясь, пока Филиппов соберёт пляшущие буквы в какое-то подобие смысла, сделал шаг вперёд. – Товарищи пограничники! Вчера, точнее тринадцать часов назад, у нашего лейтенанта родился сын! Бойцы! На одного пограничника стало больше! Ур-р-ра!

Пауза. Словно море зашелестело под порывом ветра. Триста душ одним дыханием набрали воздух до звона в груди.

И рявкнули – но не казённо, а дико и весело – извечный русский клич победы:

– Ур-р-ра!!!

Подполковник смотрел на своих веселящихся бойцов, на дрожащие губы лейтенанта, на хохочущего Гурьева, на педантично разинутый рот Марчука. Смотрел на небо и на сопки, радовался и думу думал.

О том, что напротив ворот Поднебесной империи встало русское хороброе гнездо. Далече залетело! Как там – «О Русская земля! Уже за шеломянем еси!»

Так?

Да нет же. Нет, старик. Не так!

Что толку в земле, если нас на ней не будет? Что толку, если россыпью живём? Если дедов-прадедов не помним? Если не трудимся, не верим, не любим, детей не рожаем?

Не за шлемом. Не за плечами. Где мы все вместе, хозяева – там и наша земля.

Здесь.

В этой земле лежат те, кто нас родил.

Она наша – пока мы есть.

Она жива будет теми, кто после нас родится.

Так было, есть и будет.

И ныне, и присно, и во веки веков.

Эпилог

(или бонус-трек, если угодно)

Три года, старик.

Три года я рассказывал о послевоенных индейцах, первой любви и первой смерти, как они стали студентами и оказались товарищами офицерами на уже забытой войне – и впереди им становиться настоящими инженерами Звёздных войн.

Знаешь…

Когда-то, сто лет назад, восторженно