Паутина удачи - Оксана Демченко

– Я желаю покинуть посольство, – заявила я, предполагая, что он не согласится.

– О-о, вы можете встать? – Шарль не обернулся. – Сомневаюсь. К тому же я не желаю вам смерти, мадемуазель. То, что произошло на вокзале, привело в бешенство полицию, обычную и магическую.

– Что же там произошло? – удивилась я.

– Игра потоков удачи была весьма яркой, – сухо отметил Шарль. – Вы находились без сознания более суток. До сих пор вокзал оцеплен. Я не позволю вам покинуть посольство, прежде чем вы поправитесь. Кем бы вы меня ни считали, я не отдаю детей на растерзание магам-дознавателям.

– Я не ребенок.

– Вы ведете себя как капризный ребенок. – Он обернулся. Синие глаза были темны от гнева. – Я пошел на риск, приютив вас. Я ведь не посол и не консул Франконии, я всего лишь советник по протоколу. Делаю что могу и даже более того.

Он встал, коротко поклонился и вышел, не простившись. То есть все же вынудил меня почувствовать себя виноватой, глупой и ничтожной. А еще чрезмерно подозрительной. У меня нет ни единой причины считать Шарля дурным человеком. Есть лишь испуг – слишком все неожиданно и странно. Слишком этот кот красив и добр. Все – слишком, в том числе роскошь комнаты, предоставленной мне.

Дверь без звука качнулась, в щель скользнула тонкая смуглая женщина. Улыбнулась приветливо, как знакомой, вкатила столик на колесах, уставленный едой – странной, как весь этот дом. Булочки были малы и свернуты трубочками. Колбасы, наоборот, широки, квадратны в разрезе и напичканы мелкими, как иголочки, прожилками сала, цветными приправами, цельными орехами неизвестной породы, темными на вид. Вместо чая мне предлагался кофе с излишне жестким и резким вкусом. Все – чужое.

– Я Мари, ваша горничная, – щебетала женщина, сияя дежурной, неснимаемой улыбкой и мурлыкая еще сильнее, чем Шарль. – Я вас буду одевать. Мсье де Лотьэр приказал подобрать вам платье. Он все про вас знает, – доверительно шепнула служанка. – Он к вам благоволит. Вы так ужасно болели, так кричали и плакали. Он сказал: «Бедное дитя должно чувствовать себя у нас как дома». О, вы будете потрясены. Я надеюсь. Я сама покупала. Это так странно и так дорого, что вы должны быть потрясены.

– А меня зовут Бэкки, – попробовала я вставить хоть пару слов.

– Знаю, – кивнула она. – Тут теперь все знают вас, и мы вас спасем, это наш долг. Мы во Франконии живем свободно, у нас республика. У нас нет тирании Вдовы, мертвой старухи, которая хуже демона. У нас даже магия под запретом, поскольку недопустимо управлять сознанием людей и силами природы. Либертэ – понимаете?

Я кивнула. Это слово у них означает «свобода». И оно же, вот парадокс, означает нарушающий права общества свод запретов и ограничений для отдельной личности. Может, у нас и диктатура, но в пансионе «Белая роза» преподают превосходно, и я знаю на их языке побольше слов, чем одно «либертэ». Но я об этом не скажу, потому что мы с Потапычем, он сам так сказал, патриоты. Мы Вдову не особенно любим, но говорить гадости о ней, а тем более о нашей Ликре никому не позволяем. Нас лучше не злить.

Платон Потапович зимой устроил преизрядный скандал. Он вышел из ресторана и уже садился в свои сани, когда следом высыпала из общего зала целая группа торговцев-англов. Они были, мягко говоря, несколько пьяны. Точнее, так согреты обманчиво легкой для питья медовухой, что додумались кричать в голос, что погода в ликрийской столице мизерэбл. И сама столица такова же. И страна в целом… Потапыч слушал молча и внимательно, иногда кивал и задумчиво хмурился. При таком покладистом слушателе англы раззадоривались все больше. На улице было пусто и темно – второй час ночи. Потапыч взялся довезти случайных знакомых до гостевого дома, чтобы их не обидели ненароком. Места ведь дикие – мизерэбл…

Скандал разразился неделю спустя, когда англов хватились их компаньоны. Искали повсюду, от сточных канав и притонов до наиболее дорогих гостевых домов. У нас преступность довольно низкая, а уж исчезновение пяти иноземцев – случай небывалый. Полицейские упрямо прочесывали склоны вдоль путей и склады, невежливо и настойчиво заглядывали в спальни сладких вдовушек, допрашивали нищих и уличных девок. Пусто! Бедолаг признали пропавшими без вести и уплатили, согласно закону, страховую сумму семьям не сбереженных в нашей земле иноземцев.

В конце лета они вернулись, живые и бодрые, утратившие акцент и неприязнь к порядкам в Ликре вместе с прежней бледной и нежной кожей ладоней, которая сошла, сменившись крепкими рабочими мозолями. Сами были похудевшие, с пушистыми смешными бородами сельского стиля, в опрятной путейской одежде. Дружно написали объяснения: в пьяном виде добровольно завербовались на лесоповал. Претензий не имеют ни к стране, ни к наемщику лично. Отдельной строкой вывели без помарок: «Дивной погодой и мудрыми законами Ликры весьма довольны».

Слезно благодарили Яшу, как всегда корректного и спокойного, за бесплатные билеты в первый класс на экспресс до самого берега океана. И еще за билеты на пароход до их островной родины… Им-то что! Потрудились, денег подзаработали, о стране узнали много нового. А Яша потом три дня ходил зеленый и злой. Начальник тайной полиции, плакался мне Яша, ворвался в кабинет Потапыча и попытался его арестовать. Обычно Оттович и наш Мих ругаются от силы часа два, но тут не утихали более суток. Пили, скандалили. Мирились, снова звали каждый свою охрану и угрожали врагу и всей его родне…

У нас не скучно, у нас даже соседей попрекают с подначкой. Не так, как эта Мари: сухо и деловито, горя внутренним убеждением. Республика у них, видите ли… Ну и пусть. А паровозы они закупают у Потапыча. И войной они на нас ходили лет сто назад, да все одно зубы обломали.

Вообще, любезность Мари меня позабавила. Врать она умела плоховато, часть слов пробормотала скороговоркой. От души же было сказано, что я тяжело болела. Еще о платье и либертэ…

Успокоившись и припомнив хорошее, а заодно избавившись от нелепой неловкости в отношении Шарля, я стала осторожно шевелить руками, двигать головой, потягиваться. Сперва выходило кое-как, но постепенно я ожила, даже смогла самостоятельно сесть в постели. Мари перестала бормотать о парламенте и пользе всеобщего избирательного права, подошла к одной из гобеленовых панелей и торжественно… открыла ее. Это оказался даже не шкаф, а целая гардеробная комната, глубокая и широкая. Оттуда худенькая горничная выволокла массивную одежную вешалку на трех гнутых ножках. Нырнула в тень снова – и вернулась, триумфально держа на вытянутых руках платье. То самое, из витрины ателье Валентины Ушковой. Что тут добавишь? Мари оказалась права: я действительно была потрясена. Я смотрела на мечту, ставшую вдруг доступной. Невесть откуда взялись силы, чтобы одеться и, приняв предложение горничной, выйти на балкон подышать свежим воздухом. Помимо платья для меня заготовили шубку, сапожки, перчатки и шляпку. Нарядов было несколько, и все хороши. Но шедевр Ушковой…